Барнеби Радж

А Барнеби, как назло, непозволительно задержался, чего с ним до сих пор никогда не случалось. Гостю подали обед, убрали со стола и принесли вино, выгребли из камина золу и снова развели огонь. За окнами померк дневной свет, наступили сумерки, и, наконец, совсем стемнело, а Барнеби все не возвращался. Джон Уиллет не переставал удивляться и был полон мрачных предчувствий, но его гость как ни в чем не бывало сидел себе в кресле, заложив ногу за ногу, и, по всей видимости, мысли его были в таком же порядке, как его костюм, казалось, этот спокойный, выдержанный джентльмен с непринужденными манерами ровно ни о чем не думает и занят только своей золотой зубочисткой.

– Барнеби что-то запоздал, – решился заметить Джон, поставив на стол принесенные им старые потускневшие подсвечники фута в три высотой и снимая нагар со свечей. – Да, порядком задержался, – согласился гость, потягивая вино. – Ну, да, наверное, уже скоро явится. Джон откашлялся и помешал кочергой в камине. – Судя по несчастью с моим сыном, на дорогах у вас не особенно благополучно, – сказал мистер Честер. А мне вовсе не хочется, чтобы и меня съездили по черепу – это неприятно само по себе, да еще ставит человека в смешное положение перед теми, кто его случайно подберет. Так что я думаю заночевать здесь. Вы, кажется, говорили, что у вас найдется лишняя кровать?

– Еще какая кровать, сэр! Такие кровати – редкость даже в дворянских домах. Она стоит здесь с незапамятных времен – говорят, ей лет двести будет. Ваш благородный сын – славный молодой человек! – последний спал на ней с полгода тому назад.

– Хорошая рекомендация, клянусь честью! – заметил гость, пожимая плечами, и подкатил кресло еще ближе к огню. – Так позаботьтесь, мистер Уиллет, чтобы постель хорошенько проветрили и в спальне сейчас же жарко натопили камин. В этом доме сыровато и довольно свежо.

Джон опять, больше по привычке, поправил дрова в камине и хотел уже уходить, но в эту минуту на лестнице послышались быстрые шаги и затем в комнату вбежал запыхавшийся Барнеби.

– Через час будет уже в седле, – объявил он, подойдя к мистеру Честеру. – Он целый день не слезал с лошади и недавно вернулся домой. Как только поест и попьет – опять ногу в стремя и поедет на свидание со своим дорогим другом.

– Это он велел тебе так сказать? – спросил мистер Честер, поднимая глаза на Барнеби, – он, казалось, не испытывал ни малейшего смущения или во всяком случае ничем его не обнаружил.

– Да, все кроме последних слов, – пояснил Барнеби, – но он их подумал, я угадал это по его лицу.

– Вот возьми, – пристально глядя на него, сказал мистер Честер и сунул ему в руку деньги. – Это тебе за труды, мой догадливый Барнеби.

– Ого! Этого хватит для Грипа, для меня и для Хью, мы поделимся, – отозвался тот и, спрятав деньги, принялся считать на пальцах: Грип – раз, я – два, Хью – три. А еще – собака, коза, кошки – мы истратим все очень быстро, так и знайте! Эге!.. Вэгляните-ка туда! Вы и тут ничего не видите, умники-разумники?

Опустившись на одно колено, он стремительно нагнулся к камину и стал жадно смотреть на дым, густыми черными клубами выходивший в трубу.

Джон Уиллет, считая, по-видимому, что обращение «разумники» относится главным образом к нему, посмотрел туда же с самым глубокомысленным и важным видом.

– Ну, вот скажите, куда они уходят и зачем так быстро несутся вверх? – спросил Барнеби. – Почему они всегда так спешат, что наступают друг другу на пятки? Ведь за это самое меня бранят, а я только беру пример с таких вот, как они. Ой, все новые и новые, сколько их! Ишь как хватают друг друга за полы! Одни улетают, другие быстро несутся за ними. Как весело они пляшут! Жаль, что мы с Грином не умеем так прыгать!

– Что у него в этой корзинке за спиной? – спросил мистер Честер через несколько минут, наблюдая за Барнеби, который все еще, нагнувшись, пытался заглянуть в трубу и сосредоточенно смотрел на клубы дыма.

– Здесь? – переспросил Барнеби, вскочив раньше, чем Джон Уиллет успел ответить. Он встряхнул корзинку и прислушался, склонив голову набок. – Вы хотите знать, кто тут внутри? Ну-ка, ответь ему!..

– Дьявол, дьявол, дьявол! – прокричал из корзины хриплый голос.

– Вот деньги, Грип, – сказал Барнеби, позвенев монетами. – Деньги нам на угощение.

– Урра! Урра! Урра! – откликнулся ворон. – Веселей, не трусь!

Мистер Уиллет, по-видимому, сильно сомневался, может ли джентльмен в богатом камзоле и тонком белье иметь хоть малейшее представление о той неприятной компании, к которой причислил себя ворон. Он поспешил увести Барнеби, чтобы помешать дальнейшим неприличным заявлениям его любимца, и, поклонившись как можно учтивее, вышел из комнаты.

Глава одиннадцатая

В этот вечер завсегдатаев «Майского Древа» ожидали великие новости: каждому из них, как только он входил и занимал свое законное место у камина, Джон с внушительной расстановкой, шепотом сообщал, что в большой комнате наверху сидит мистер Честер и ожидает прибытия мистера Джеффри Хардейла, которому через Барнеби послал письмо (наверняка угрожающее), и Барнеби уже вернулся.

Для кружка курильщиков и любителей со вкусом посудачить, которым судьба редко посылала новые темы для обсуждения, такая новость была настоящей находкой, даром божьим. Еще бы! Какая-то мрачная тайна, да еще развязка произойдет под этой самой крышей, и можно будет, сидя у камелька, без малейших усилий и затруднений следить за ходом событий и подробно обсуждать их. Какой пикантный вкус это придавало напиткам, какой аромат – табаку! Каждый курил сегодня свою трубку с особенным, сосредоточенным наслаждением и поглядывал на соседей, словно безмолвно поздравляя их с удачей. Настроение было такое праздничное и торжественное, что, по предложению Соломона Дэйэи, все, включая и Джона, выложили по шести пенсов, чтобы вскладчину распить кувшин «флипа»[34 - Флип – подслащенный напиток, состоящий из водки с пивом, перемешанных раскаленной металлической мешалкой.], превосходного напитка, который был в спешном порядке приготовлен и поставлен прямо на кирпичный пол подле собеседников, чтобы он тихонько покипел еще и настоялся у огня; поднимавшийся от него благоуханный пар смешивался с кольцами дыма из трубок и как бы завесой отделял компанию друзей от остального мира, создавая чудесную интимную атмосферу. В этот вечер даже мебель в комнате казалась новее, тона дерева – сочнее, потолок и стены блестели еще больше, занавески стали краснее, огонь в камине пылал ярче, а сверчки за печкой трещали благодушнее и веселее обычного.

Только два человека в комнате не замечали и не разделяли общего приподнятого настроения. Один из них был Барнеби – он дремал в углу у камина или притворялся спящим для того, чтобы к нему не приставали с вопросами, – второй был Хью, который, растянувшись на скамье с другой стороны, крепко спал, освещенный ярким пламенем. В этом падавшем на него свете его мускулистое тело атлетического сложения видно было во всей своей красоте. То был молодой великан, здоровый и сильный, чье загорелое лицо и смуглая грудь, густо заросшая черными как смоль волосами, достойны были кисти художника. К его неряшливой одежде из самой грубой и жесткой ткани пристали клочки соломы и сена, обычно служивших ему постелью, такие же клочки запутались в нечесаных кудрях, и поза, в которой лежал Хью, была небрежна, как его одежда. Эта небрежность и что-то угрюмое, даже свирепое в выражении лица придавали ему столько своеобразия, что спящий привлекал внимание даже завсегдатаев «Майского Древа», хорошо его знавших, и долговязый Паркс сказал вслух, что Хью сегодня более, чем когда-либо похож на разбойника.

– Он, наверно, дожидается здесь, чтобы отвести в конюшню лошадь мистера Хардейла, – заметил Соломон.

– Угадали, сэр, – отозвался Джон Уиллет. – Сами знаете, он не часто заходит в дом. Ему с лошадьми вольготнее, чем с людьми. Он и сам, по-моему, не лучше животного.

И Джон выразительно пожал плечами, как бы говоря: «Что поделаешь, не всем же быть такими, как мы», после чего, в глубоком сознании своего превосходства над обыкновенными смертными, сунул в рот трубку и закурил.

– Этот парень, сэр, – начал он через некоторое время, вынув трубку изо рта и указывая чубуком на Хью, – не лишен способностей, но они у него где-то глубоко скрыты и, если можно так выразиться, закупорены…

– Превосходно сказано! – вставил Паркс, кивая головой. – Очень удачное выражение, Джонни. Вы сегодня в ударе, я вижу, и кому-нибудь от вас здорово достанется.

– Смотрите, как бы не досталось вам первому, сэр, отрезал мистер Уиллет, ничуть не польщенный комплиментом. – И достанется непременно, если будете перебивать меня… Так я хотел сказать, что у этого парня, хоть он не лишен способностей, глубоко скрытых и закупоренных, не больше смекалки, чем у Барнеби. А почему это так?

Три друга переглянулись и покачали головами, как бы говоря: «Замечаете, какой у нашего Джона философский ум?»

– Почему это так? – продолжал Джон, свободной рукой тихонько постукивая по столу. – Да потому, что способности его не развивали, когда он был еще ребенком. Да. Кто бы мы были, если бы наши отцы не откупорили в нас наших способностей? Что выросло бы из моего Джо, если бы я не развил в нем его способностей? Вы согласны со мной, джентльмены?

– Ну, конечно, согласны! – воскликнул Паркс. – Говорите, говорите, Джон, все это очень поучительно.

– Следовательно, – продолжал мистер Уиллет, – этот парень… надо вам сказать, что, когда он был еще мальчишкой, мать его повесили вместе с шестью другими мошенниками за то, что они сбывали фальшивые банковые билеты, и очень утешительно, что каждые полтора месяца людей вешают целыми партиями за эти и тому подобные провинности, – да, утешительно, потому что это доказывает бдительность нашего правительства… Так вот парнишка остался без призора, и чего только не приходилось ему делать, чтобы заработать несколько пенсов на хлеб, он пас коров, разгонял птиц в фруктовых садах и все такое… А позднее его приставили к лошадям, и он стал ночевать уже на сеновалах или в конюшнях на соломе, вместо того чтобы валяться под стогами или заборами. В конце концов он нанялся конюхом в «Майское Древо» за харчи и маленькое жалованье. Он неграмотен, он всегда имел дело только со скотом и жил, как скот, поэтому он и сам – не более как животное. И значит, тут мистер Уиллет дошел, наконец, до логического заключения, – с ним и обращаться следует, как с животным.

– А что, Уиллет, – сказал Соломон Дэйзи, несколько раздраженный вторжением такой ничтожной темы в их интересный разговор, – когда мистер Честер приехал утром, он сам пожелал, чтобы ему отвели большую комнату? – Он заявил, что ему нужна большая комната. Да, сэр, так он заявил. – Ну, тогда я знаю, в чем дело, – торжественным шепотом сказал Соломон. – Они с мистером Хардейлом будут в той комнате драться на дуэли.

Услышав столь потрясающее предположение, все посмотрели на Уиллета. А мистер Уиллет смотрел в огонь, взвешивая в уме все возможные последствия такого события в его гостинице.

– Гм… Не знаю… Впрочем, я хорошо помню, что, когда я заходил к нему в последний раз, он переставил свечи на камин, – сказал он, помолчав.

– Ну, что я вам говорил? – обрадовался Соломон. Это так же очевидно, как то, что у Паркса есть нос (тут мистер Паркс, у которого был большой нос, потер его, явно приняв это замечание за обидный намек). – Они будут драться в комнате наверху. Кто читает газеты, тот знает, что теперь знатные господа сплошь и рядом дерутся в кофейнях, без секундантов. Да, один из двух будет сегодня ранен, а может, и убит в этом доме!

– Так вы думаете, что Барнеби носил в Уоррен вызов? – спросил Джон.

– Держу пари на целую гинею, что в письме был вызов и клочок бумаги с указанием размеров шпаги, ответил Соломон. – Характер мистера Хардейла нам известен. И вспомните слова Барнеби насчет того, какое у него было лицо, когда он читал письмо, – вы сами нам это рассказали. Можете не сомневаться, что я прав. Так что будьте начеку!

Никогда еще «флип» не имел такого чудесного вкуса, а табак, обыкновенный английский табак, – такого аромата. Дуэль в большой комнате наверху, и лучшая в доме кровать, заказанная заранее для раненого!

– Интересно, какая будет дуэль, на шпагах или пистолетах? – сказал Джон.

– Бог их знает. Может, и на тех и на других, отозвался Соломон. – Все знатные господа носят шпаги, а очень возможно, что у них и пистолеты в карманах, наверняка даже! Будут стреляться, а если промахнутся, то вытащат шпаги из ножен и начнут ими работать вовсю. Мистер Уиллет насупился было при мысли о разбитых окнах и испорченной мебели, но, рассудив, что один-то из дуэлянтов во всяком случае останется в живых и возместит ему убытки, он опять повеселел.

– А потом, – продолжал Соломон, поглядывая то на одного, то на другого, – потом на полу останется пятно, которое ничем не выведешь. Если победителем окажется мистер Хардейл, пятно будет прочное, не сомневайтесь, а если мистера Хардейла одолеют, то оно будет еще прочнее пожалуй, потому что живым он не сдастся уж мы-то его знаем.

– Еще бы! – в один голос подтвердили остальные.

– А вывести такое пятно, – продолжал Соломон, никак невозможно, знаете, как старались это сделать в одном известном всем нам доме?

– В Уоррене? – воскликнул Джон. – Неужели?

– Да, именно там. Об этом мало кто знает, хотя в деревне и ходили разные толки… Понимаете, половицу строгали, строгали, – ничего не помогало. Скоблили очень глубоко, но пятно уходило еще глубже. Настлали, наконец, новые половицы, но одно большое пятно прошло насквозь и выступило на прежнем месте. И тогда – слушайте внимательно, придвиньтесь ближе! – мистер Джефри перенес свой кабинет в эту самую комнату и, говорят, всегда садится так, чтобы пятно приходилось у него под ногой. Он долго и много думал и, наконец, решил, что это пятно не исчезнет, пока он не отыщет убийцу.

Как раз когда Соломон окончил свой рассказ и все придвинулись ближе к огню, с дороги в комнату донесся конский топот.

– Это он! – воскликнул Джон и вскочил с места. Хью! Эй, Хью!

Хью проснулся и, сонно пошатываясь, вышел вслед за хозяином. Джон скоро вернулся в комнату, с величайшей предупредительностью (ведь он был арендатором мистера Хардейла) пропуская вперед долгожданного гостя. Тот вошел, звеня шпорами, и, окинув зорким взглядом компанию у камина, приподнял шляпу в ответ на их низкие и почтительные поклоны.