– Мистер Сквирс ушел, – сказал Николас, нимало не потрясенный этим появлением, сколь ни было оно неожиданно.
– Вы не знаете, когда он придет, сэр? – спросила мисс Сквирс застенчиво и нерешительно.
– Он сказал, что примерно через час, – ответил Николас учтиво, но отнюдь не показывая, что находится во власти чар мисс Сквирс.
– Никогда еще не случалось со мной такой неприятности! – воскликнула молодая леди. – Очень вам благодарна. Право же, мне так жаль, что я сюда ворвалась. Если бы я не думала, что отец здесь, я бы ни за что на свете… это так неприятно… может показаться таким странным, – пролепетала мисс Сквирс, снова покраснев и переводя взор с пера в руке на Николаса и обратно.
– Если это все, что вам нужно, – сказал Николас, указывая на перо и невольно улыбаясь при виде притворного замешательства дочери владельца школы, – быть может, я могу его заменить.
Мисс Сквирс глянула на дверь, как бы сомневаясь, уместно ли подойти ближе к совершенно незнакомому человеку, затем окинула взором классную комнату, словно отчасти успокоенная присутствием сорока мальчиков, наконец пододвинулась к Николасу и вручила ему перо с соблазнительной и вместе с тем снисходительной гримасой.
– Острие сделать твердым или мягким? – осведомился Николас, улыбаясь, чтобы не расхохотаться громко.
«У него и в самом деле прелестная улыбка», – подумала мисс Сквирс.
– Как вы сказали? – спросил Николас.
– Ах, боже мой, уверяю вас, я в эту минуту думала о чем-то совсем другом, – ответила мисс Сквирс. – О, пожалуйста, как можно мягче!
С этими словами мисс Сквирс вздохнула. Быть может, для того, чтобы дать понять Николасу, что ее сердце мягко и перо должно быть ему под стать.
Следуя этим инструкциям, Николас очинил перо; когда он подал его мисс Сквирс, мисс Сквирс его уронила, а когда он наклонился, чтобы поднять его, мисс Сквирс тоже наклонилась, и они стукнулись лбами; при этом двадцать пять мальчиков громко рассмеялись – решительно в первый и единственнбй раз за это полугодие.
– Какой я неловкий! – сказал Николас, распахивая дверь перед молодой леди.
– Ничуть не бывало, сэр – отозвалась мисс Сквирс. – Это моя вина! Всему виной моя глупая… ээ… Прощайте!
– До свидания, – сказал Николас. – Надеюсь, второе перо я вам очиню получше. Осторожнее! Вы сейчас грызете острие!
– И в самом деле! – сказала мисс…Смирс. – Такое затруднительное, положение, что я, право, не знаю… Простите, что причинила вам столько хлопот.
– Отнюдь никаких хлопот. – ответил Николас, закрывая за ней дверь классной комнаты…
«За всю свою жизнь не видывала таких ног!» – уходя, сказала себе мисс Сквирс.
Дело в том, что мисс Сквирс влюбилась в Николаса Никльби.
Чтобы объяснить, ту стремительность, с какою эта молодая леди воспылала страстью к Николсу, необходимо, быть может, разъяснить, что та подруга, от которой она недавно вернулась, была дочерью мельника, которая, только-только достигнув восемнадцати лет, обручилась с сыном мелкого торговца зерном, проживавшего в ближайшем городе. Года два назад, следуя обычаю, принятому молодыми леди, мисс Сквирс и дочка мельника, будучи близкими подругами, заключили договор, что та, кто первая обручится, немедленно поверит великую тайну сердцу другой, прежде чем поведать о ней кому бы то ни было, и нимало не медля позовет ее себе в подружки. Во исполнение этого договора дочь мельника, когда состоялось ее обручение, прибыла в одиннадцать часов вечера, так как сын торговца зерном предложил ей руку и сердце и двадцать пять минут одиннадцатого по голландским часам в кухне, и ворвалась в спальню мисс Сквирс с приятною вестью.
С той поры мисс Сквирс, будучи на пять лет старше и перешагнув за второй десяток (что также имеет немалое значение), не на шутку беспокоилась, когда она доверит подруге такую же тайну, но либо потому, что она убедилась, как трудно, чтобы кто-нибудь ей понравился, либо потому, что ей еще труднее было прийтись кому-нибудь по вкусу, у нее не было тайн, которые она могла бы поверить. Однако тотчас после короткого свидания с Николасом, которое было описано выше, мисс Сквирс, надев шляпку, отправилась с большой поспешностью к своей подруге и после торжественного повторения всевозможных старых клятв хранить тайну, – поведала о том, что она… не то чтобы обручена, но собирается обручиться… с сыном джентльмена (не какой-нибудь там торговец зерном, а сын джентльмена благородного происхождения)… который занял место учителя в Дотбойс-Холле при обстоятельствах, в высшей степени таинственных и замечательных. В самом деле, намекнула мисс Сквирс, у нее были веские основания полагать, что привлеченный слухами о многих ее чарах, он прибыл, чтобы за ней ухаживать, домогаться ее и жениться.
– Ну, не удивительное ли это дело? – вопросила мисс Сквирс, делая сильное ударение на прилагательном.
– В высшей степени удивительное, – ответила подруга. – А что он тебе сказал?
– Не спрашивай, дорогая моя, что он мне сказал, – отозвалась мисс Сквирс.Если бы ты только видела, как он смотрел и улыбался! Никогда в жизни я не была так потрясена.
– А вот этак он смотрел? – осведомилась дочь мельника, изображая, по мере своих способностей, излюбленное подмигиванье торговца зерном.
– Очень похоже на это… только более благородно, – ответила мисс Сквирс.
– Ах, так! – сказала подруга. – Значит, будь уверена, у него что-то серьезное на уме.
Мисс Сквирс, не совсем уверенная на этот счет, была отнюдь не огорчена, получив поддержку авторитетного лица, а когда в дальнейшей беседе и при сравнении воспоминаний обнаружились многие черты поведения, сходные у Николаса с торговцем зерном, она стала столь доверчивой, что сообщила своей подруге многое, чего Николас ей не говорил, – и все это было весьма лестно и убедительно. Затем она распространилась о том, что беда иметь отца и мать, резко восстающих против ее нареченного; об этом печальном обстоятельстве она говорила очень долго, потому что отец и мать ее подруги не чинили никаких препятствий к замужеству дочери и вследствие этого все ухаживание прошло так гладко, как только можно себе представить.
– Как бы мне хотелось его увидеть! – воскликнула подруга.
– Да ты и увидишь, Тильда! – ответила мисс Сквирс. – Я бы себя почитала самым неблагодарным созданием, если бы отказала тебе в этом. Кажется, мать едет на два дня за какими-то учениками, а когда она уедет, я приглашу тебя и Джона и устрою так, чтобы вы с ним встретились.
Это была чудесная затея, и, хорошенько обсудив ее, подруги расстались.
Случилось так, что недалекое путешествие миссис Сквирс за тремя новыми питомцами и для сведения неотложных счетов на небольшую сумму за двух прежних было назначено на послезавтра днем; и послезавтра миссис Сквирс отбыла, заняв верхнее место в карете, остановившейся переменить лошадей в Грета-Бридж; она захватила с собой сверточек, содержавший нечто в бутылке и несколько сандвичей, и вдобавок взяла широкое белое пальто, чтобы надеть его ночью; с этим багажом она и отправилась в путь.
В таких случаях Сквирс имел обыкновение уезжать каждый вечер под предлогом неотложных дел в город и просиживать часов до десяти-одиннадцати в излюбленной таверне. Итак, вечеринка ему ничуть не мешала и даже предоставляла возможность пойти с мисс Сквирс на компромисс, а потому он с готовностью дал полное согласие и охотно сообщил Николасу, что вечером, в пять часов, его ждут к чаю в гостиной.
Разумеется, с приближением назначенного часа мисс Сквирс пришла в ужасное волнение, и, разумеется, она нарядилась удивительно к лицу: волосы – явно рыжие, которые она подстригала, – были завиты круто в пять рядов до самой макушки и искусно убраны над сомнительным глазом; стоит ли говорить о голубом поясе, концы которого развевались, о вышитом передничке, о длинных перчатках и о зеленом газовом шарфе, наброшенном на одно плечо и продетом под другую руку, стоит ли говорить об иных многочисленных уловках, долженствовавших стать столь же многочисленными стрелами для сердца Николаса. Она едва успела закончить эти приготовления, к полному своему удовольствию, как появилась подруга с плоским, треугольным свертком в коричневой бумаге, содержавшим всевозможные мелкие украшения, которые надлежало надеть в комнате наверху и которые подруга и надела, болтая без умолку. Когда мисс Сквирс «поправила» прическу подруги, подруга «поправила» прическу мисс Сквирс, сделав поразительные улучшения, касавшиеся завитков на шее, а затем обе были разряжены к полному своему удовлетворению и спустились вниз во всем параде, в длинных перчатках, совсем готовые к приему гостей.
– Тильда, где же Джон? – осведомилась мисс Сквирс.
– Он пошел домой приодеться, – ответила подруга. – Будет здесь к чаю.
– Я вся трепещу, – заявила мисс Сквирс.
– Ах, я понимаю! – отозвалась подруга.
– Знаешь, Тильда, я к этому не привыкла, – сказала мисс Сквирс, прикладывая руку к поясу с левой стороны.
– Ты скоро с этим справишься, дорогая, – ответила подруга.
Пока они беседовали, голодная служанка подала чайный прибор, а вскоре после этого кто-то постучал в дверь.
– Это он! – воскликнула мисс Сквирс. – О Тильда!
– Тише! – сказала Тильда. – Гм! Скажи: «Войдите».
– Войдите, – пролепетала мисс Сквирс.
И вошел Николас.
– Добрый вечер, – сказал молодой джентльмен, нимало не ведая о своей победе. – Я узнал от мистера Сквирса, что…
– О да! Совершенно верно! – перебила мисс Сквирс. – Отец не будет пить чай с нами, но вы, я думаю, ничего не имеете против его отсутствия. (Это было сказано лукаво.)
Тут Николас широко раскрыл глаза, но очень хладнокровно решил над этим вопросом не задумываться, в сущности ровно ничем в тот момент не интересуясь, и проделал церемонию знакомства с дочерью мельника с такой грацией, что эта юная леди пришла в восхищение.
– Мы ждем еще одного джентльмена, – сказала мисс Сквирс, снимая крышку с чайника и заглядывая в него, чтобы удостовериться, настоялся ли чай.
Николасу было все равно, ждут ли они одного или двадцать джентльменов, а посему он выслушал это сообщение с полным безразличием; он был в дурном расположении духа и, не видя никаких веских оснований быть особенно любезным, посмотрел в окно и невольно вздохнул.