Тайна Эдвина Друда. В переводе Свена Карстена, с окончанием и комментариями

По каменной спиральной лестнице Дердлс, оступившись, почти скатывается, разбивая и пачкая себе извёсткой колени и ссаживая в кровь ладони. Железная дверь щёлкает замком, за ней другая, и вот наши путешественники из высоты снова возвращаются в подземелья собора – словно воздухоплаватели, чей шар притянули канатом обратно к месту старта. Тут Дердлс приваливается спиной к стене, сползает по ней на такие знакомые по неоднократным ночёвкам и ставшие уже почти родными ступени лестницы в крипту, и бормочет, что ему надо «секундочек сорок вздремнуть».

– Если Вам надо поспать, то Вы не стесняйтесь, я Вас охотно подожду, – говорит Джаспер. – Спите себе спокойно, а я пока поброжу тут вокруг.[88 - Целью ночного посещения собора для Джаспера является вовсе не «экспедиция на башню» (куда он мог бы попасть и днём, поскольку у хормейстера от двери на башню был собственный ключ, да и звонари ведь трижды в день поднимаются в звонницу бить в колокола), а стремление подпоить Дердлса коньяком с растворённым в нём опиумом, чтобы тем усыпить его и получить возможность украсть у него из узелка ключ от склепа Сапси. Многие исследователи считают, что Джаспер далее делает слепки с ключей, чтобы заказать затем по слепкам дубликаты, но хормейстер не рискнул бы размещать такой заказ в родном городе, а в Лондон он до момента убийства не ездил.]

Дердлс опять что-то бормочет и проваливается в странную дремоту, больше похожую на полное сонных видений забытьё или даже обморок. Сны его необычно похожи на реальность. Ему снится, что он заснул на ступеньках лестницы в крипту, а ещё ему снятся чьи-то шаги, то удаляющиеся от него, то снова приближающиеся. Потом ему снится, что его чуть толкают ногой, и от этого движения из руки его что-то выпадает и звонко ударяется о каменные плиты пола. После этого он очень долго спит один – так долго, что лунные дорожки на полу между колонн успевают значительно передвинуться. Замёрзнув во сне, он начинает дрожать и от того просыпается, и оказывается, что полосы лунного света из подвальных окон собора, действительно, переползли на новые места – в точности как в его видении.

– Ну, очнулись, наконец?! – приветствует его мистер Джаспер, подходя ближе и потирая замёрзшие руки. – Знаете ли Вы, что Ваши «сорок секундочек» растянулись на целые полтора часа?

– Да быть того не может!

– Точно Вам говорю.

– Это который же тогда час?!

– Как раз бьют колокола на башне, слышите?

Соборные часы отзванивают четыре четверти, а затем гулко вступает большой колокол.

– Два часа ночи! – ахает Дердлс, поднимаясь и пытаясь утвердиться на подгибающихся ногах. – Что ж Вы меня раньше не разбудили-то, мистер Лжаспер?!

– Я пытался, да только Вас разбудить сложнее, чем какого-нибудь покойника под одним из Ваших надгробий!

– Так растолкали бы меня!

– Да я Вас и расталкивал, и тряс, и только что не пинал – и всё без толку.

Вспомнив какую-то деталь своего слишком похожего на явь сна, Дердлс осматривает пол вокруг того места, где лежал, и видит валяющийся рядом ключ от двери крипты собора.

– Так я тебя выронил, братишка? – бормочет он, наклоняясь за пропажей, и снова замечает на себе внимательный и жесткий взгляд своего спутника.

– Ну, готовы Вы, наконец? – с усмешкой спрашивает Джаспер. – Если нет, то не спешите, я люблю ждать.

– Вот только узелок поаккуратнее завяжу, и можно идти, – отвечает каменотёс и вдруг взрывается пьяной обидой. – Да что Вы на меня так уставились-то, мистер Лжаспер?! Или подозреваете меня в чём?! Так Вы уж скажите!

– Мистер Дердлс, дорогой мой, Вас я ровно ни в чём не подозреваю. А вот что коньяк в моей бутылочке оказался покрепче, чем мне обещали в лавке, на этот счёт у меня есть подозрения, – говорит хормейстер, переворачивая поднятую с пола бутылку вверх дном. – И ещё я подозреваю, что выпивка у нас кончилась.

Дердлс усмехается, затем преувеличенно твёрдым шагом отправляется к выходу из крипты; Джаспер следует за ним. Отомкнув замок железной дверцы, Дердлс выпускает хормейстера, выходит сам и снова запирает дверь. Ключ, едва не потерянный минутами ранее, он прячет во внутренний карман куртки.

– Сердечное спасибо Вам за интересную и познавательную ночку, – говорит Джаспер, пожимая каменотёсу руку. – Дойдёте до дома сами, или мне проводить Вас?

– Сам справлюсь! – отвечает Дердлс. – Да я домой и не собираюсь!

Будем пить с друзьями с ночи до утра,
Нам идти до дому не пришла пора![89 - Говоря, что он «не пойдёт домой до утра», Дердлс цитирует английскую застольную песню «We won’t go home till morning». В русском переводе она известна со словами: «Мальбрук в поход собрался, когда ж вернётся он? Не придёт он домой до рассвета и, может, он совсем уж домой не придёт.»]

– В таком случае, доброй ночи, Дердлс.

– Доброй ночи, мистер Лжаспер.

Но хормейстер не успевает сделать и шага, как громкий свист разрезает ночную тишину, и в стену собора рядом с плечом Джаспера впечатывается пущенный меткой рукой камень, сопровождаемый визгливым «Видди, видди, ви! Попался после десяти!» и на освещённую луной середину улицы выбегает, пританцовывая, оборванный уличный мальчишка.

– Что?! Да этот чертёнок следил за нами! – в приступе бешенства орёт Джаспер, покраснев от злобы. – Гадина, да я тебе кишки выпущу! Сейчас ты у меня сдохнешь, мерзавец!

Не обращая внимания на град камней, Джаспер бросается в погоню за мальчишкой, в три прыжка настигает его и хватает за воротник. Но Депутат тоже не прост и знает пару хитрых приёмов: проскользнув под локоть Джаспера, он выворачивает ему таким образом руку, а затем подгибает колени и плюхается на землю, после чего Джаспер с проклятием вынужден разжать кулак. Моментально вскочив, Депутат отбегает и прячется за спину Дердлса, грозя из этого укрытия обидчику кулаком и визгливо крича хормейстеру:

– Я тебя сам убью, отвечаю! Как щас камнем в глаз засвечу, так тут же покойником станешь!

Джаспер пытается схватить его снова, но Дердлс, защищая своего друга, отталкивает хормейстера.

– Не трогайте ребёнка, мистер Лжаспер! – твердит он. – Нашли с кем связаться!

– Он же шпионил за нами с самого начала! Прямо как мы пришли сюда, так за нами и следил!

– Врёшь, я не следил! – кричит Депутат, употребляя единственную известную ему форму вежливого отрицания.

– И потом тоже он только тут и околачивался!

– Обратно врёшь, я не околачивался! Я только щас и подошёл! – кричит Депутат из-за спины Дердлса. – Я только прошвырнуться вышел, а тут вы оба из двери выходите! А у меня же с ним уговор – не шляться после десяти! Я же его домой загнать должен, понял, ты?!

– Ну так и гони его домой тогда! – резко отвечает Джаспер, изо всех сил пытаясь сдерживаться. – И чтоб я тебя больше не видел![90 - Бешенство, овладевшее Джаспером при подозрении, что Депутат, околачивающийся у собора, мог что-то видеть, подсказывает нам, что Джаспер, пока каменотёс спал, всё-таки выходил из собора на улицу. Неаккуратно завязанный узелок Дердлса свидетельствует, что и ключ от склепа побывал в руках хормейстера. Следовательно, целью Джаспера и был склеп Сапси.]

Депутат издаёт победный свист, отбегает и принимается опять швырять камешки в своего старшего приятеля, направляя его таким образом к дому, словно какого-нибудь непослушного осла. Мистер Джаспер резко отворачивается и в мрачной задумчивости тоже идёт домой. И поскольку всё на свете имеет свой конец, то и эта странная ночная экспедиция тоже благополучно заканчивается – по крайней мере, на этот раз.

Глава XIII.

Так будет лучше обоим

В школе для юных леди – заведении более известном под названием «Приют Монахинь» – приближались Рождественские каникулы. Ученицы, получившие от мисс Твинклтон по напутственному слову и по конвертику со счётом за следующий семестр,[91 - Обучение в пансионе стоило во времена Диккенса от десяти до двадцати фунтов за шестимесячный семестр. Дополнительно оплачивались уроки латинского и греческого языков, музыки, услуги горничной, а также персональное место на церковной скамье.] готовились к отъезду, паковали чемоданы, тайно устраивали в спальнях один прощальный ужин за другим, клялись друг дружке «писать и не забывать» и поверяли одна другой свои надежды (а многие даже и уверенности) на то, что некие представители британской «золотой молодёжи» мужеского пола непременно назначат им свидания, стоит им только снова появиться в родительском доме.

Роза, не имевшая другого родительского дома кроме заведения мисс Твинклтон, как обычно, никуда не поехала и на все праздники осталась в Клойстергэме. Но о том она нисколько и не сожалела, ведь с нею вместе оставалась и её новая подруга, Елена Ландлесс. Однако за последнюю неделю в их дружбе появилось некое «белое пятно», то есть тема, которую тщательно обходили молчанием – мисс Елена, связанная обещанием мистеру Криспарклу ничего не говорить своей подруге о влюблённости Невила, избегала теперь даже произносить имя жениха Розы, Эдвина Друда. Конечно такое не могло укрыться от внимания Розового Бутона, и теперь она не могла более советоваться со своей старшей подругой и поверять ей как раньше сомнения и надежды своего юного сердца. Теперь Розе приходилось принимать решения в одиночку.

Что ж, не только Розовый Бутончик в своём цветнике с тяжестью на сердце ожидал встречи со своим суженым. На душе Эдвина Друда тоже было неспокойно. Слова мистера Грюджиуса, обрисовавшего перед легкомысленным юношей образ Истинного Влюблённого, достигли своей цели и пробудили его (до сей поры приятно дремавшую) совесть. Особенно подействовала на Эдвина клятва, данная во имя памяти мёртвых и чести живых – от неё нельзя было отделаться циничным смешком или презрительным поднятием брови, она была так же нерушима, как и принципы самого мистера Грюджиуса. И ещё это кольцо, лежащее теперь в нагрудном кармане пальто… Эдвин должен был или отдать его Розе, или принести назад, в Степл-Инн. Поставленный перед такой недвусмысленной альтернативой, Эдвин теперь с меньшим себялюбием думал о Розе и не был уже так уверен, что после свадьбы у них как-нибудь всё само собой образуется.

– Лучше я сначала посмотрю, как у нас с ней всё повернётся, – сказал он себе, стоя перед дверями «Приюта Монахинь». – Послушаю, что она скажет, а потом и решу, как ей ответить, не нарушая клятвы.

Роза ждала его и уже была одета для прогулки. Разрешение от мисс Твинклтон тоже было предусмотрительно получено, поэтому юная пара могла отправиться без промедления.

– Дорогой Эдди, – сказала Роза, когда они свернули с шумной Главной улицы в тихие переулки возле собора. – Я кое-что обдумала и теперь мне нужно с тобой очень серьёзно поговорить.

– Ну я тоже постараюсь не смеяться, Роза… То есть я хотел сказать, что я обещаю выслушать тебя серьёзно и внимательно.

– Спасибо, Эдди. Ты ведь не отнесёшься ко мне неприязненно только потому, что я заговорила об этом первой? Не посчитаешь меня эгоисткой, нет? Прошу тебя, отнесись к моим словам великодушно. Ты же великодушен, я знаю!

– Хотелось бы надеяться, что я всегда был с тобой великодушен, Ки… гм… Роза, – ответил Эдвин. Больше он никогда не назовёт её Киской. Нет, больше никогда.

– И нам нет никаких причин больше ссориться, Эдди! – продолжала Роза, беря его за руку. – Наоборот, у нас ведь есть столько причин быть друг к другу снисходительными!

– Думаю, что ты права, Роза.