Приключения Оливера Твиста

Удивление было общее. Ужас показался на всех лицах.

– Прибавки! – сказал мистер Лимбкинс. – Успокойтесь, Бембль, и изложите все яснее. Если я верно понял вас, то он просил прибавки после того, как съел ужин, установленный по расписанию?

– Да, сэр! – ответил Бембль.

– Этого мальчика когда-нибудь повесят, – сказал джентльмен в белом жилете. – Я уверен, что его повесят!

Никто не опровергал пророческого предсказания джентльмена. Между членами комитета завязался оживленный спор. Оливер должен был немедленно подвергнуться аресту. На следующее утро необходимо было вывесить с наружной стороны ворот объявление, предлагающее пять фунтов награды тому, кто избавит приход от Оливера Твиста или, другими словами, пять фунтов – и Оливера Твиста предлагали тому мужчине или той женщине, которые пожелают взять его вместо ученика для торговли, ремесла или какого-нибудь другого занятия.

– Никогда еще в своей жизни не был я так уверен в чем-нибудь, – сказал джентльмен в белом жилете, когда он на следующее утро прибил объявление к воротам и затем прочел его, – как в том, что этого мальчика повесят!

Имея намерение целым рядом последующих событий доказать, был ли прав или нет джентльмен в белом жилете, я не хочу, дабы не испортить интереса всего повествования (предположив, что интерес существует), сейчас же, хотя бы ничтожным намеком, дать понять, таков ли был конец жизни Оливера Твиста или нет.

Глава 3. О том, как Оливер Твист едва не получил должность, которая отнюдь не была бы синекурой[1 - Легкая должность, приносящая доход без особых обязанностей.]

Целую неделю после совершения своей безбожной и наглой выходки насчет прибавки пищи просидел Оливер в темной и пустой комнате, куда его заключили по распоряжению мудрого и гуманного комитета. Казалось бы, на первый взгляд, и в этом не было бы ничего странного, что Оливер из чувства уважения к предсказанию джентльмена в белом жилете должен бы вынуть свой носовой платок и, привязав один конец его к крючку, повеситься на другом, тем самым доказав необыкновенную мудрость пророка. Но для исполнения такого предсказания существовало одно препятствие, а именно, комитет решил, что носовые платки – лишняя роскошь, и что питомцы могут обойтись и без них; решение это было написано и скреплено приложением рук и печатей. Вторым препятствием к этому являлся также детский возраст Оливера. Он только горько проплакал весь день, а когда наступила длинная томительная ночь, он закрыл глаза ручонками, чтобы не видеть темноты, и забрался в самый угол, стараясь заснуть. Время от времени он просыпался со страшным испугом и начинал дрожать, все больше и больше прижимаясь к стене, твердая и холодная поверхность которой, как казалось ему, может защитить от окружающих его мрака и пустоты.

Да не подумают враги системы, что во время своего одиночного заключения Оливер лишен был благотворного действия гимнастики, приятного общества и религиозного утешения. Что касается гимнастики, то ему разрешили, несмотря даже на холодную погоду, совершать каждое утро обливание под насосом на каменном дворе в присутствии мистера Бембля, который для предупреждения простуды пускал в ход свою палку, вызывая тем самым усиленное согревание в его теле. Относительно общества мы должны сказать, что Оливера каждый день водили в зал, где обедали мальчики, и там секли при всех розгами в предупреждение и пример другим. Для того же, чтобы не лишать религиозного утешения, его каждый вечер пинками гнали в тот же зал на вечернюю молитву и позволяли ему слушать, услаждая тем свою душу, как читали общую молитву, к которой было сделано добавление, утвержденное властью комитета, где мальчики просили помочь им быть добрыми, добродетельными, довольными и послушными и спасти их от пороков Оливера Твиста, который – говорилось дальше – находился под исключительным покровительством и властью злых сил и являлся прямым орудием и созданием самого сатаны.

В одно прекрасное утро, когда дела Оливера все еще находились в том же счастливом и благоприятном положении, по улице Хай-стрит шел мистер Гамфильд, трубочист, глубоко задумавшись над тем, как ему устроить, чтобы оказаться в состоянии уплатить просроченные деньги своему хозяину, который настойчиво требовал их уплаты. Несмотря на самые отчаянные арифметические вычисления, он решительно не мог ничего придумать, ибо финансы его были в таком положении, что не могли доставить ему необходимых для уплаты пяти фунтов. ломая себе голову над этим, он то и дело останавливался и бил палкой по голове осла. Проходя мимо дома призрения, он увидел объявление, прибитое к воротам.

– Стой! – сказал мистер Гамфильд своему ослу.

Осел находился в состоянии самой глубокой задумчивости, рассуждая, быть может, о том, угостят его или нет одним-двумя кочанами капусты, когда он доставит на место два мешка сажи, которыми была нагружена тачка, а потому не обратил ни малейшего внимания на отданное ему приказание и по-прежнему двигался вперед.

Мистер Гамфильд разразился бранью и проклятиями в сторону осла, особенно насчет его глаз. Бросившись за ним, он догнал его и нанес ему такой удар по голове, которого не выдержал бы ни один череп, кроме ослиного. Затем он схватил его за узду, крепко ударил по морде, чтобы напомнить, вероятно, кто его хозяин, и после этого повернул того обратно. Тут он еще раз ударил осла по голове, чтобы оглушить окончательно до своего возвращения, и пошел к воротам читать объявление.

У ворот, заложив руки назад, стоял джентльмен в белом жилете; он только что вышел из заседания комитета, чтобы освежиться от волновавших его глубоких чувств. Сделавшись таким образом невольным свидетелем маленькой размолвки между мистером Гамфильдом и его ослом, он весело улыбнулся, когда упомянутое выше лицо подошло к воротам, чтобы прочитать объявление. Он сразу понял, что мистер Гамфильд именно такой хозяин, какой необходим Оливеру Твисту. Прочитав объявление, мистер Гамфильд улыбнулся в свою очередь – пять фунтов составляли именно ту сумму, которая ему необходима, а что касается мальчика, с которым связаны эти пять фунтов, то мистер Гамфильд, хорошо знавший образ жизни в доме призрения, был уверен, что мальчик по своей величине наверняка подойдет ко всем трубам. Он еще раз прочел объявление, начав его в этот раз с самого конца, а затем, приложив руку к шляпе в знак смирения, подошел к джентльмену в белом жилете.

– Здесь находится тот мальчик, сэр, которого приход желает отдать в учение? – спросил он.

– Да, мой милый! – ответил джентльмен в белом жилете, снисходительно улыбаясь. – А зачем он вам нужен?

– Если приход желает, чтобы он выучился приятному ремеслу, то почему ему не научиться хорошему, почтенному занятию трубочиста, – ответил мистер Гамфильд. – Мне нужен ученик и я готов взять его.

– Войдите, – сказал джентльмен в белом жилете.

Мистер Гамфильд подошел, влепил ослу еще один удар по голове, а другой по морде – вероятно, из предосторожности, чтобы тот не вздумал убежать во время его отсутствия, после чего последовал за джентльменом в белом жилете, который ввел его в ту комнату, где Оливер в первый раз предстал перед комитетом.

– Грязное это ремесло, – сказал мистер Лимбкинс, когда Гамфильд еще раз выразил свое желание.

– Мальчики частенько задыхаются в трубах от дыма, – сказал другой джентльмен.

– Все это было раньше, когда солому смачивали, а затем зажигали ее в трубе для того, чтобы заставить мальчика спуститься вниз, – сказал Гамфильд. – Было больше дыму, чем огня. А дымом разве заставишь мальчика спуститься? Он лишь заснет, а это ему на руку. Мальчики, джентльмены, очень упрямы и очень ленивы, и нет ничего лучше огня, чтобы заставить их стремглав спуститься вниз. Все это делается из человеколюбия, джентльмены! Застрянет мальчишка в трубе, ну, поджаришь ему легонько пятки, он и ринется вниз, как безумный.

Объяснение это, по-видимому, очень понравилось джентльмену в белом жилете, но он поспешил скрыть свое удовольствие, заметив взгляд, искоса брошенный на него мистером Лимбкинсом. Члены комитета несколько минут тихо совещались между собой, так что можно было разобрать лишь некоторые слова: «сокращение расходов» – «произведет приятное впечатление» – «печатный отзыв». Вот и все, что оказалось можно расслышать. Совещание наконец прекратилось, и члены комитета, снова заняв свои места, приняли таинственный вид.

– Мы рассмотрели ваше предложение, – сказал мистер Лимбкинс, – но не можем согласиться на него.

– Ни под каким видом не можем, – сказал джентльмен в белом жилете.

– Разумеется, не можем, – подтвердили остальные члены комитета.

Мистер Гамфильд, которого много раз обвиняли в том, что он забил до смерти трех-четырех мальчишек, вообразил себе, что это совершенно чуждое настоящему делу обстоятельство повлияло на решение комитета. Это был, по его мнению, какой-то необъяснимый каприз, нисколько не похожий на обыкновенный образ действий комитета. Не желая, однако, разбираться в ходивших о нем слухах, он смял в руках шапку и медленно двинулся к дверям.

– Итак, джентльмены, вы не желаете, отдать его мне? – спросил он, остановившись вдруг на месте.

– Нет, – ответил мистер Лимбкинс. – Ремесло ваше, видите ли, очень грязное, и вы должны кое-что сбавить с предложенной нами премии.

Лицо мистера Гамфильда просияло, и он быстрыми шагами направился обратно к столу.

– Сколько же вы хотите дать, джентльмены? – сказал он. – Не будьте жестоки к бедному человеку. Сколько же вы дадите?

– По-моему, три фунта десять шиллингов будет вполне достаточно, – сказал мистер Лимбкинс.

– Десять шиллингов следовало бы еще скинуть, – сказал джентльмен в белом жилете.

– Что вы! – сказал Гамфильд. – Дайте четыре фунта, джентльмены! Четыре фунта, говорю, и вы навсегда избавитесь от него. Так-то!

– Три фунта десять, – твердо повторил мистер Лимбкинс.

– Эх! Ну, поделим разницу, джентльмены! – настаивал Гамфильд. – Три фунта пятнадцать.

– Ни одной полушки больше, – был ответ мистера Лимбкинса.

– Вы отчаянно притесняете меня, джентльмены! – сказал Гамфильд.

– Какие пустяки! – сказал джентльмен в белом жилете. – Он и сам по себе ценная вещь, а не только с премией. Берите его с собой, глупый вы человек! Самый подходящий для вас мальчик. Без палки с ним ни на шаг, она ему очень полезна. Содержание не причинит вам больших расходов, так как его никогда не перекармливали с самого дня рождения. Ха-ха-ха!

Мистер Гамфильд искоса взглянул на лица сидевших вокруг стола и, заметив на всех улыбку, сам улыбнулся в свою очередь. Торг был кончен. Мистеру Бемблю немедленно дали знать, чтобы он сегодня же днем отвел Оливера Твиста в магистрат, где ему должны дать разрешение и затем засвидетельствовать контракт.

На основании этого решения Оливера, к его великому удивлению, выпустили из заключения и приказали надеть чистую рубаху. Не успел он окончить эту непривычную для него гимнастику, как мистер Бембль сам, собственными руками, принес ему миску с кашицей и к ней воскресную прибавку в две унции и четверть хлеба. При виде этого необычайного явления Оливер горько расплакался; он подумал, и в этом нет ничего неестественного, что комитет решил его убить для какой-нибудь полезной цели; в противном случае, решил он, незачем было бы его там откармливать.

– Не плачь, Оливер, глаза будут красные. Ешь лучше, что тебе принесли, и будь благодарен, – сказал мистер Бембль с особенной выразительностью в голосе. – Ты будешь теперь учиться ремеслу, Оливер!

– Ремеслу, сэр? – ответил дрожащий мальчик.

– Да, Оливер, – ответил мистер Бембль. – Добрый и хороший джентльмен, который заменит тебе родителей, Оливер, потому что у тебя своих нет, хочет взять тебя в ученики, дать тебе средства к жизни и сделать из тебя человека. Это стоило приходу три фунта десять шиллингов! Три фунта десять, Оливер! Семьдесят шиллингов! Сто сорок шестипенсовиков! И все это ради капризного мальчишки, которого никто не может полюбить!

Произнеся эту речь глухим голосом, мистер Бембль остановился, чтобы перенести дух, а у бедного мальчика слезы ручьем полились из глаз, и он горько зарыдал.

– Полно тебе! – сказал мистер Бембль уже менее напыщенным тоном, так как все чувства его были удовлетворены результатами собственного красноречия. – Полно, Оливер! Вытри глаза обшлагом свой жакетки и не лей слез в кашицу; это совсем не благоразумно, Оливер!

И действительно это было неблагоразумно; в каше и без того находилось уже достаточно воды.

По пути в магистрат мистер Бембль учил Оливера, как он должен вести себя. Лицо у него должно быть совершенно счастливое, и когда джентльмен спросит его, желает ли он учиться, то он должен ответить, что желает. Оливер обещал исполнить все то, что ему говорят, тем более что мистер Бембль сделал маленький намек на то, что с ним будет, если он не исполнит чего-нибудь из сказанного. Когда они пришли в магистрат, мистер Бембль отвел мальчика в небольшую комнатку и приказал ему оставаться там до тех пор, пока он не придет.

Полчаса ждал Оливер, и сердце его трепетало от волнения. Но по прошествии этого времени мистер Бембль просунул в дверь голову, украшенную треуголкой, и сказал: