Тайна Эдвина Друда. В переводе Свена Карстена, с окончанием и комментариями

– Ах! Слышал бы ты, что рассказывала о них мисс Твинклтон, – часто кивая головкой, говорит Роза, – ты бы тогда не спрашивал! Да это всё просто кладбище какое-то! Все эти фараоны и тутанхамоны, кому до них может быть какое дело?! А ещё там был такой Бельцони, или как там его звали, так его и вовсе из пирамиды за ноги вытягивали, всего в пыли и паутине! У нас все девочки так и сказали: и поделом ему, нашёл куда лезть, и лучше бы он там вообще задохнулся!

Всё ещё бок о бок, но уже не рука в руке, молодая пара сворачивает на церковное подворье; там Эдвин вынужден раздраженно ожидать, пока Роза ногой вдоволь «нашуршится» опавшими листьями.

– Что ж, – говорит Эдвин после длительного молчания. – Всё как обычно. Мы так и не можем не ссориться, Роза.

Роза встряхивает локонами и говорит, что это не её вина.

– Миленькое замечание, дорогая моя! Особенно если принять во внимание…

– Принять что?

– Если я тебе скажу, ты опять разозлишься.

– Нет, это ты всё время злишься, Эдди! Не будь таким эгоистом!

– Эгоистом! Вот это здорово!

– Это вовсе не здорово, должна тебе сказать!

– Нет, это я должен тебе сказать! Ты высмеиваешь мою профессию, моё предназначение…

– Твоё предназначение! Может, твоё предназначение и состоит в том, чтобы дать похоронить себя в пирамидах! Но это уж точно не моё предназначение! Или у тебя другие для меня планы? Ты уж скажи, Эдди, я же не могу читать твои мысли!

– Довольно, Роза, ты всё прекрасно понимаешь!

– Да, я прекрасно понимаю, зачем ты начал этот дурацкий разговор про твою противную красноносую великаншу! Чтобы меня позлить! И она будет, будет, будет пудрить свой дурацкий нос! – кричит Роза в минутном приступе раздражения и упрямства.

– Как так получается, Роза, – со вздохом и почти смирившись говорит Эдвин, – что в каждом споре оказываюсь виноватым только я?

– Ну а чего вы хотите, сэр, если только вы всегда и виноваты? А если ты, Эдди, обиделся из-за Бельцони, или из-за того, что его тащили за ноги и он весь перепачкался, так тебе-то что за дело? На мёртвых ведь не обижаются, а он давно уже умер… По крайней мере, я очень на это надеюсь.[22 - Джованни Батиста Бельцони был итальянским инженером-гидравликом, бежавшим в Англию от Наполеона. Не найдя применения своим познаниям на новой родине, он был вынужден даже какое-то время выступать силачом в цирке, но потом он уехал на Мальту, познакомился там с представителем египетского правителя Мохаммеда Али и подрядился осуществить для него несколько ирригационных проектов. В Египте Бельцони увлёкся раскопками могил фараонов, вывез в Англию огромное количество древнеегипетских ценностей и музейных экспонатов, гастролировал с выставками и издал несколько богато иллюстрированных книг, имевших большой успех. История про то, как его «вытаскивали из пирамиды за ноги» является, однако, апокрифом – сам Бельцони нигде не упоминает о таком случае. К моменту событий романа (1842 год) Бельцони действительно уже двадцать лет как умер.]

– Давай возвращаться, Роза. Не очень-то милая у нас получилась прогулка, правда?

– Милая, сэр?! Ужасная, отвратительная прогулка! Из-за неё я буду вынуждена не пойти на урок танцев, потому что у меня теперь все глаза заплаканные! И это всё твоя вина!

– Роза, давай помиримся. Будем друзьями, а?

– Ах, Эдди! – кричит Роза и плачет теперь уже настоящими слезами. – Как бы я хотела, чтобы мы были только друзьями! Но ведь в том-то всё и дело, что друзьями мы быть уже не можем! Поэтому-то мы и ругаемся всё время! Я ещё слишком молода, чтобы иметь на сердце такое горе, но оно там есть, я его чувствую! И я знаю, что и ты чувствуешь то же самое! Я бы всё отдала, только бы мы не были этими дурацкими женихом и невестой, а были бы просто друзьями! Я серьёзно, Эдди, я не шучу! Только бы мы перетерпели друг друга при встрече хоть разочек, как мы оба того так желаем!

Обескураженный и задетый этой внезапной вспышкой подлинно женских чувств, столь неожиданных в этом юном создании, почти ещё ребёнке, Эдвин молча смотрит, как Роза рыдает, и всхлипывает, и прижимает обеими руками кружевной платочек к глазам. Затем, когда она немножко успокаивается и даже начинает слабо улыбаться, как бы подтрунивая над собственной минутной слабостью, ведёт Розу к скамейке под вязами.

– Роза, дорогая моя, давай будем откровенны. Я не такой сообразительный во всём, что не касается моей профессии… Да, если честно, в ней я тоже не такой уж сообразительный, но тут уж я хотел бы всё по уму сделать. Скажи, нет ли у тебя… то есть у тебя же может быть… чёрт, не знаю как и сказать-то! Но я должен узнать это, прежде чем мы расстанемся! Может быть, у тебя есть… кто-то другой?

– Ах, нет, Эдди, нет! Так мило, что ты спрашиваешь, но – нет, нет, нет!

В этот момент звуки органа и пение хора, доносящиеся из-за окон собора, в тени стен которого они сидят, на минуту смолкают, и Эдвин внезапно вспоминает вчерашние мрачные откровения Джаспера. Действительно, как же не соответствует эта возвышенная и благозвучная музыка мучительному разладу, царящему сейчас в их душах!

– Я просто слышу голос Джека во всём этом… – задумчиво произносит Эдвин.

– Ой, давай уйдём отсюда, Эдди, – вдруг торопит его Роза, вставая. – Сейчас они, наверное, будут уже выходить. Не хочу никого видеть. Музыка чудесная, но лучше мы не будем ждать конца и пойдём уже сейчас.

Лишь выйдя за пределы церковного подворья, Роза успокаивается, снова берёт Эдвина под руку, и они чинно и степенно идут по Главной улице в направлении «Приюта Монахинь». У дверей, убедившись предварительно, что на улице вокруг не видно ни души, Эдвин пытается поцеловать Розу на прощание, но та со смехом уворачивается.

– Ах, нет, Эдди, не надо! Говорю же тебе, у меня губы липкие. Дай мне лучше свою ладонь, я подарю тебе туда воздушный поцелуй.

Эдвин протягивает руку, Роза быстро чмокает её, а потом преувеличенно серьёзно вглядывается ему в ладонь.

– Ну, Эдди, видишь ли ты там что-нибудь?

– Что вижу, Роза?

– Наше счастливое будущее, например? Разве вы, египтяне, не можете читать будущее по линиям ладони?[23 - Умение гадать по руке приписывалось в викторианские времена не только цыганам, но и египтянам. Собственно, цыгане и считались тогда египтянами в прошлом. Так же эта сцена служит отсылкой к роману Коллинза «Лунный камень», в котором египетские жрецы прозревают будущее, вглядываясь в налитые в ладонь мальчику-слуге чернила.]

Но только одно можно сказать со всею уверенностью: ни один из них не верит в своё счастливое настоящее в тот момент, когда двери школы закрываются, разделяя их.

Глава IV.

Мистер Сапси

Если считать ослов символом самодовольной глупости и чванства – образно, конечно, ибо сами по себе ослы довольно приятные животные – то самым патентованным ослом в Клойстергэме является мистер Томас Сапси, аукционер.[24 - «Говорящую» фамилию Сапси (Sapsea) можно перевести как «море глупости».]

Лет ему под шестьдесят, он богат, высокомерен и бестолков, в одежде и манерах он подражает отцу-настоятелю, он чрезвычайно горд своим звучным (как он считает) голосом, на выборах он неизменно голосует за самых консервативных кандидатов и уверен, что в области морали он, мистер Сапси, с самого детства на голову опережает весь прочий род людской – так как же, скажите, такая пустоголовая бездарность может быть чем-то иным, кроме как украшением клойстергэмского общества?

Проживает мистер Сапси, разумеется, на Главной улице в собственном своём доме, прямо напротив принадлежащего тоже ему «Приюта Монахинь». В данный момент мистер Сапси сидит в своей унылой и тёмной гостиной, выходящей окнами в скучный замощённый булыжником дворик и в собственный мистера Сапси сад, обнесённый колючей проволокой. По правую руку от кресла мистера Сапси располагается столик с бутылкой портвейна и выстроенными в ряд стаканчиками для вина, слева на стене взоры мистера Сапси радует его собственный поясной портрет, а ноги он протянул к жаркому пламени камина – дорогое, но приятное удовольствие в такой сырой осенний день.[25 - Образ мистера Сапси списан Диккенсом с реально существовавшего человека, мистера Томаса Эдмета, аукциониста и содержателя ломбарда, бывшего в 1842 году (то есть именно в тот год, когда, по расчетам исследователей, и происходит действие романа) мэром соседнего с Рочестером городка Мэйдстоуна. Дом в Рочестере, в котором Диккенс поселил своего персонажа, тоже сохранился до наших дней. Сегодня его называют «Домом Сапси».]

Когда старшая горничная докладывает о приходе мистера Джаспера, мистер Сапси делает рукою знак «Пусть заходит!» и выдвигает два стаканчика вперёд из шеренги, словно выбирая двух солдат-добровольцев для выполнения опасного задания.

– Очень рад видеть Вас, сэр, очень! Я поздравляю себя с честью принимать Вас в собственном своём доме, сэр! – так витиевато (и несколько бессвязно) приветствует мистер Сапси своего гостя.

– Вы слишком добры ко мне, сэр. Я тоже поздравляю себя с честью быть приглашенным к Вам.

– Рад слышать это. Уверяю Вас, дорогой сэр, что Ваш визит в моё скромное жилище доставил мне большое удовольствие, – продолжает мистер Сапси с непередаваемым высокомерием, словно желая сказать: «Сам удивлён, как такое могло получиться!»

– Я уже давно мечтал с Вами познакомиться, мистер Сапси.

– А я, сэр, со своей стороны уже давно слышал о Вас, как о человеке, понимающем толк в прекрасном! Позвольте предложить вам вина. Я скажу тост. Итак:

Чтоб если французы войною пошли,

То в Дувре бесславную гибель нашли!

Этот патриотический тост был в ходу во времена детства мистера Сапси, то есть полвека назад, но он, похоже, считал и считает его годным на все времена и случаи жизни.

– Нельзя не признать, мистер Сапси, – с улыбкой замечает Джаспер, занимая предложенное ему место в кресле у камина и вытягивая к огню ноги, – что Вы знаете свет.

– Что ж, сэр, – следует самодовольный ответ, – мне было бы трудно это отрицать. Да, я немножко знаю свет, немножко знаю.

– Именно из-за Вашей репутации знающего свет человека, я и искал случая познакомиться с Вами. Ведь Клойстергэм – такой маленький городок! Хоть я почти и не жил в других городах и не могу сравнивать, но я нахожу его очень маленьким и тесным.