Кракен

– Мы предположили, вдруг ты передумала, – сказал Бэрон.

– Это вряд ли. Он не мог там оказаться, если только его не поместили туда при рождении и не оставили там расти. И это, учитывая наличие нескольких татуировок плюс другие очевидные причины, связанные с невозможностью, – вряд ли.

– Ладно, – сказал Бэрон. – Сейчас нас заботит не это. Правильно, дамы и господа? Что мы знаем о методах наших подозреваемых? Наблюдаем ли мы их почерк? Сейчас наш вопрос – Госс и Сабби.

Госс и Сабби. Госс и Сабби!

Коллингсвуд не сомневалась, что права. Андерс Хупер был хорошим оригамистом, но главная причина, почему к нему обратились, – он новенький, молодой и не узнал нанимателя.

Конечно, не моложе ее, но, как сказал Варди со строгим одобрением, «Коллингсвуд не считается». Может, ее изыскания и были неортодоксальными, а обучение – пунктирным, но она всерьез относилась к знаниям о мире, в котором теперь функционировала. Она читала историю в хаотическом порядке, но читала. Как же она могла не знать о Госсе и Сабби?

Печально известный паб-кроул «Козлов из Сохо» с Кроули, закончившийся четверным убийством, от воспоминаний о снимках которого Коллингсвуд до сих пор закрывала глаза. Расчленение Сингеров, пока Лондон еще пытался оправиться после Великого пожара. Уокеры на Фейс-роуд в 1812 году – тоже Госс и Сабби. Кто же еще. Госс, Царь мерзавцев и убийц – этим титулом его нарек цыганский интеллектуал, весьма осмотрительно пожелавший остаться неизвестным. Сабби, о котором, как пить дать, была поэма Маргарет Кавендиш[21 - Маргарет Кавендиш, герцогиня Ньюкасл (1623–1673) – английская писательница, поэтесса, философ. Среди прочего автор одной из первых научно-фантастических утопий – «Пылающий мир» (1666).] о «дите из мяса и вражды».

Госс и долбаный Сабби. Ловко скользящие по истории Альбиона, пропадающие на десять, тридцать, сто благословенных лет, только чтобы вернуться – «всем добрый вечер», – подмигнуть с огоньком в социопатичных глазах и учинить какие-нибудь ад и погибель по найму.

О Госсе и Сабби не было никакой конкретики. Попытайся раздобыть информацию, что конкретно у них за фишки – которые Коллингсвуд про себя все еще называла суперсилами, – и узнаешь только то, что Госс – смертоносная мразь каких поискать. Супермразь; Чудо-мразь; Капитан Тотальная Сволота. И это вам не шутки. Считайте это банальным, если вам так проще, но зло – оно зло. Истории гласили, что одного Госс мог проглотить заживо своим растянутым ртом, в другом пробить дырку кулаком, третьего подпалить, сплюнув на него пламя. Любой каприз за ваши деньги.

Впервые Коллингсвуд прочитала о них в факсимиле документа из семнадцатого столетия – описания «длиннопалого татя и его мертвого заживо сына» – и потом еще несколько недель из-за незнания старинных шрифтов называла их Гофф и Фабби. Посмеялись они тогда над этим с Бэроном.

– Ну-ф, – сказала теперь она. – Фтало быть, это вфе Гофф и Фабби? – Бэрон даже усмехнулся. – Это их модуф операнди?

И вот проблема. У Госса и Сабби не было модуса операнди как такового. Бэрон, Варди и Коллингсвуд всмотрелись в законсервированного человека. Сверились с заметками, добавили новые, обошли труп, бормоча про себя и друг другу.

– Все, что можно сказать наверняка, – заявил наконец Бэрон, всматриваясь, наклоняясь, – насколько нам известно, не существует записей, чтобы они уже делали нечто подобное. Я проверил досье. Варди?

Варди пожал плечами.

– Мы идем вслепую, – сказал он. – Нам всем это известно. Но хотите знать мое мнение? В сухом остатке, я думаю… нет. Из того, что я знаю об их методах, – это всегда работа в тесном контакте, руки, кости. Здесь же… что-то другое. Не знаю, что другое, но это не то. Вряд ли.

– Ладно, – сказал Бэрон. – Значит, мы охотимся на Госса и чертового Сабби, а заодно разыскиваем кого-то еще, кто маринует своих врагов. – Он покачал головой: – Господи, разыскиваем за весьма тяжкие и столь же телесные. Ладно, дамы и господа, давайте работать с этим малым. Нам нужно в срочном порядке его опознать. Среди, черт возьми, прочего.

19

В новый Лондон? – «Все недружелюбное внимание города направлено на тебя, – сказал тевтекс. – На тебя охотятся». Билли представил, как всплывает – пучеглазый, как рыба, – и его замечает Лондон, где поджидали Тату, Госс, Сабби, мастерская. Ах во-от ты где!

Под городом он перемещался как будто свободно. Не раз мимо проходили кракенисты и глазели, а он глазел в ответ, но его никто не трогал. Там, где серые барельефы с цефалоподами осыпались, проглядывал старинный кирпич. Билли нашел дверь в ярко освещенную комнату.

Там он охнул. По ширине это была маленькая гостиная, но пол находился глубоко-глубоко внизу. Абсурдно глубоко. Вниз сбегали ступени. Это была шахта, заставленная книгами. Со шкафов свисали лестницы. Пока церковь прирастала имуществом, подумал он, горизонтальные ограничения вынуждали поколения верующих в кракена углублять библиотеку.

На пути вниз Билли читал названия. Тибетская Книга мертвых бок о бок с Бхагавад Гитой, двумя-тремя Коранами, Ветхие и Новые Заветы, эзотерика и ацтекские теономиконы. Кракенлор – головоногий фольклор; биология; юмор; искусство и океанография; дешевые мягкие обложки и редкий антиквариат. «Моби Дик» с тиснением на обложке. «20000 лье» Верна. Отдельная страница со знаком Пулитцеровской медали, где единственной незакрашенной строчкой было: «Гигантские спруты, возносящиеся над океанским дном в холодной тьме»[22 - «Дорога» Кормака Маккарти (The Road, 2006).]. «Высочайший прилив» Джима Линча – прибитая вверх ногами, словно что-то богохульное.

Друг на друга смотрели Теннисон и сборник стихов Хью Кука, раскрытые на перекликающихся страницах. Билли прочитал ответ Альфреду Лорду:

Кракен пробуждается…
Серебряная рыбка
Летит шрапнелью прочь
От моего паденья ввысь
Из черной преисподней.
Зеленая волна с боков спадает…
Когда со дна меня сезоны гонят,
И на десятый счет
Я чувствую свой жар:
Ветра не остудят, как океан.

Еще нет полдня,
Но шкура уж потеет му`кой.
Волнение кишок
Злобно пучит шкуру.
Нет сил бороться – я
Болтаюсь в токах боли,
Кричу, кричу, кричу в затяжном
Подъеме к спуску.

И безумие той боли
Пронизывает все:
Города друг друга рубят в кровь;
Тонут суда в бурях огня; армии
Бьются костылем и палкой;
Ожирение бредет к инфаркту
По улицам истощенья.

– Господи, – прошептал Билли.

Самиздат, роскошные твердые обложки, рукописи, сомнительные образчики малой прессы. «Apocrypha Tentacula»[23 - «Апокриф щупалец» (лат.).]; «О поклонении кракену»; «Евангелие от святого Стинстрапа».

«Нам не увидеть вселенную», – прочитал Билли во взятом наугад тексте. Набран он был неумело.

Нам не увидеть вселенную. Мы во тьме впадины, во глубоком разрезе, где темная вода тяжелее земли, где сущности освещены нашей собственной кровью, – мы малые биолюмы, героические и ничтожные Прометеи; мы страшимся похитить огонь, но все же способны гореть. Боги среди нас, и мы их не заботим, и они не похожи на нас.

Вот чем мы отважны: мы все равно им поклоняемся.

Старые тома, распухшие от дополнений, с вытисненным «Catechismata»[24 - «Катехизисы» (лат.).]. Альбомы с вклеенными вырезками. Со сносками и со сносками к сноскам, и так далее в неоскудевающих интерпретациях – безжалостная тевтическая герменевтика.

Он прочитал имена «Диккинс и Джеллис» – «Шахматы Алисы»[25 - Версия игры в шахматы с двумя досками и дополнительными правилами.]. Разворот с мутациями этой игры с эзотерическими правилами, с наделенными странными силами слонами и пешками, с метаморфированными фигурами под названиями «ящеры», «торы» и «антикороли» – и с одной под названием «кракен». Обычно самой сильной фигурой считается «универсальный прыгун», читал Билли, поскольку он может перейти со своего места на любое поле доски. Но это не он. А кракен. «Кракен = универсальный прыгун + зеро, – читал Билли, – = универсальный прыгун». Он может перейти на любое поле – включая то, на котором уже стоит. Куда угодно, включая никуда.

На доске и в жизни для кракена в бездне ничто не есть ничто. Неподвижность кракена не есть отсутствие движения. Его зеро – вездесущность. Это движение, похожее на неподвижность, и это самый сильный ход.

Рост цен – следствие нулевой плавучести, читал Билли. Ар-нуво – зависть к спиралям. Войны – жалкие отражения воображаемой политики кракенов.

Спустя бессчетные часы Билли поднял взгляд и увидел у двери под потолком девушку. Он помнил ее по одному из моментов во время видений. Она стояла в непримечательной лондонской униформе из худи и джинсов. Закусив губу.

– Привет, – сказала она застенчиво. – Это большая честь. Говорят, тебя, типа, ищут все. Ангел памяти и все такое, как сказал Дейн. – Билли моргнул. – Тевтекс спрашивает, не хочешь ли ты прийти, и они будут рады, если ты… если ты последуешь за мной, потому что они ждут.

Он последовал в комнату поменьше, с одним большим столом и множеством людей. Были там и Дейн с Муром. Несколько человек носили балахоны, как тевтекс; большинство были в штатском. Все казались сердитыми. На столе лежал цифровой диктофон. С его появлением шум бурных споров оборвался. Дейн встал.

– Билли, – сказал спустя миг Мур. – Прошу, присоединяйся.

– Я возражаю, – сказал кто-то. Начался ропот.