На людях. Рассказы

Она никак не могла вспомнить название песни, что заказывала Наталья из Краснодара для дочери на «Милицейской волне», ведь помнила, когда выходила из дома, еще мелодия такая – та-та-та, та-та.

Булка

Алексей Петрович, монтер пути, сидел на скамейке у вокзала, курил. Рядом лежал пакет с едой.

– …Путеец. Желтая форма путейца.

– Ладно, Орис, пусть будет путеец.

– Как ты думаешь, Тара, нам перепадет что-нибудь?

– Не знаю, не знаю. Смотри, он ест…

– Да не суетись ты.

– Пирожок с рыбой. Я, Орис, больше семечки люблю. Горох. Женщина в красном вчера семечки покупала. Радис всех расталкивает: мое! Наглец! Женщина все в Лядово ездит, электричкой на три часа. Сегодня поедет, не поедет.

– Не поедет.

– Ты откуда знаешь?

– Интуиция.

– Орис, не надо… Смотрит…

– Ну и пусть смотрит. Ты, Тара, сама должна пропитание добывать, а не надеяться на кого-то.

– Ты много добываешь. Смотри, он пирожок съел и даже не поделился.

– Не суетись. У него в пакете еще что-то есть.

– Булка!

– Не булка, а шаньга.

– Ну шаньга. Какая разница.

– Шаньга – с начинкой, а булка – нет.

– Спасибо, Орис, просветил. Без тебя знаю. Но бывает и булка с начинкой.

– Ну это – самодеятельность.

– Что он, слепой: не видит нас?

– Ему одному мало, а тут ты еще…

– Жмот он!

– Твое счастье, что он тебя не понимает, а то бы показал тебе «жмот».

– Что бы он сделал?

– Ты, Тара, слышала? Гришка, бездомный, ощипал Патру и съел.

– Как не слышала? Слышала.

– Есть все хотят.

– Орис, последняя булка… Последняя надежда.

– Не булка, а шаньга.

– Пристал со своей шаньгой! Будь я вороной, я бы выхватила эту булку.

– Шаньгу! Вороны хлеб не едят, им падаль подавай.

– Фу!

– В хлебе, дорогая, ничего хорошего нет. Семечки – другое дело. Или перловка.

– А что он тогда ест – хлеб, булку?

– Шаньгу.

– Смотри, Орис, Кат с сыном летят… и Радис с ними. Опоздали. Мы уже все съели.

Алексей Петрович встал, выбросил пустой пакет в урну слева от скамейки и направился в дежурку.

Радис нахохлился, закрутился, заворковал: мое.

«…днями»

После завтрака – в 7 часов – прогулка. И так каждый день. Вошло уже в привычку. Женщины, все больше преклонного возраста, в 6 часов уже с палками для скандинавской ходьбы набирались здоровья. Погода, непогода – идут: главное – здоровье. Практичный народ. Зоя Павловна, медик из третьего подъезда, тоже рано выходила с мопсом: «Ну куда ты бежишь?! Горит, что ли? Какой ты непослушный. Трудно мне с тобой». Собака, задрав ногу, пометила и опять побежала. «…Ну куда ты бежишь, право! Горит, что ли? Горе ты мое». У Самойлова Алексея Петровича, механика из горгаза, была овчарка. Собака без намордника. «Проходите, проходите. Не бойтесь, она не кусается», – говорил Алексей Петрович. Собака большая, вцепится – мало не покажется. Раз он намекнул механику про намордник. Алексей Петрович промолчал, словно не слышал.

Июнь. Отцвела черемуха. Хорошо вот так утром – свежо, птички поют – пройтись; так бы шел и шел… Ходил он кругами – гостиница, «Монетка», поликлиника и обратно, км 4—5 выходило. Раньше он бегал, выйдя на пенсию, то ли обленился, то ли годы уже, возраст… Вот уж вторую неделю он только выходил к поликлинике – женщина лет 40 – 50 с пронзительным взглядом, с рюкзаком за плечами, пробегала; у 35-го дома, что рядом с детсадом, покурит и опять бежит. Зачем курить? Он ничего не понимал. Курить – здоровью вредить.

И днем была скандинавская ходьба. Собаки – хаски, чау – чау, доберман.., с намордниками, без намордника: «Рядом! Вот умница. Фу! Куда полезла? Я сказала: рядом!» Все как утром и не все. Молодые мамы с колясками. Ребятня на самокатах, того и гляди, что сшибут. Старушка с клюкой сделает шаг-другой, остановится, отдохнет – и опять пошла. Сил-то совсем нет, а идти надо: движение – это жизнь; насиделась дома за зиму. Лет через 10—15 и он старый хрыч, «овощ», как сказал бы сосед.

Мужчина в теле ходил все, размахивая руками, избавлялся от лишнего веса.

– Мне 81 год, – откровенничал мужчина на углу, на пересечении улиц Свободы и Пионерской, – раньше я жил неделями, сейчас – днями.

Понедельник, вторник он сидел с Аленкой, внучкой, сын попросил. В среду опять прогулка. Ночью была гроза. Он все никак не мог уснуть. Снилась сестра, больная. «Ну куда ты бежишь?! Горит? Фу! Бяка!» – гуляла Зоя Павловна с мопсом. Алексея Петровича было не видно, может, прошел уже.

Гостиница, «Монетка»… Он вышел к поликлинике. Женщина с пронзительным взглядом курила…

Мужчина, живущий днями, прошел. Женщина в годах: