На людях. Рассказы

Мы сидели в курилке за грубо сколоченным столом. Это был второй перекур. На столе стояла банка с сахарным песком, эмалированные кружки. С нами сидел Харитонов Алексей, еще не пенсионер, но – кандидат. Алексей сидел, навалившись всем телом на стол. Я смотрел на его в толстых складках шею и не представлял себя пенсионером, стариком. Но время остановить невозможно.

Сидели, точно воды в рот набравши: говори, не говори – лучше не станет, оставалось ждать, когда наконец заработают реформы и будет вовремя зарплата. Было уже 25-е число, получка десятого, а денег все не было, и неизвестно, когда будут. А есть надо было каждый день. Я не знал, у кого занимать. Смутное было время. Задолженность по заработной плате росла, как снежный ком. Бастовали учителя в Новороссийске, пенсионеры в Казани.

– Пойдем, Николай, работать, – поднялся Сергей.

– Пойдем, – лениво отозвался я и тоже встал.

Работы с отоплением оставалось еще на смену. Мы не торопились. Сергей размечал трубы, готовил к резке. Я со скучающим видом стоял рядом, для меня работы еще не было. Сергей разметил, я взял резак, размотал шланги, открыл баллон с кислородом, пропан. Подошла Катька-уборщица. Ей было чуть за 30. Невысокого роста, с крепкими ягодицами, тяжелой грудью, переваливаясь, уткой ходила она по цеху, уродливо загребая ногами. Женщина с приветом. Привет этот совсем не мешал ей работать. Катька была замужем. Что еще?

– Чего надо? – сердито спросил Сергей

– Ничего не надо, – с достоинством ответила Катька.

– Нет, чего-то надо… – не оставал Сергей. – Только не хлеба.

– А что?

Катька догадывалась, что имел в виду Сергей, но хотела услышать. Она привыкла к непристойностям, не обижалась, иногда сама развращала… Катька скоро ушла. Я зажег резак, стал резать. Подошел Суслов, мастер. Он что-то говорил Сергею, поучал. Сергей оправдывался. Я, как ни прислушивался, ничего не мог понять, резак мешал, свистел. Я кончил резать, закрыл кислород с пропаном, посмотрел на Сергея:

– Что там?

– Помнишь, я на той неделе рубил железо на контейнер, – заговорил Сергей. – Я тогда хотел взять целый лист, а Суслов говорит: бери обрезь. Обрезь была завалена прутками. Сейчас мне выговаривает, почему я развалил прокат. Я ж ему говорил: давай возьмем лист. Не захотел. Идиот!

С утра Сергей был не в настроении, и вот – прорвало. Всегда уравновешенный, спокойный, Сергей ругался. Это на него было не похоже. Двуликий янус.

Я отрезал две трубы, и в 11 мы пошли курить. В 12 обед. До половины двенадцатого мы курили, потом Сергей достал из сумки банку с супом, пошел в кузницу разогревать. Я последовал его примеру. В кузнице в горне стояла большая емкость с водой. В ней разогревался обед, уже стояли банки с первым, вторым. Кузнец, около двух метров ростом, этакий Муромец, убирал с молота окалину. Нрава он был кроткого, не сквернословил; вел правильный образ жизни, был вегетарианец, любил порассуждать, до всего доходил сам.

Без пятнадцати двенадцать в цехе появился Крючков, известный в городе предприниматель. Он все ходил к Сергею, и они, уединившись, подолгу о чем-то шептались. Так было и на этот раз. Сергей знал, с кем водить дружбу. Временами мне казалось, что Сергей был как все, не лучше. А может, мне просто хотелось, чтобы Сергей был как все? Сергей курил сигареты только с фильтром, хорошо одевался. Он все хотел поправиться, но оставался худым. Он полтора года в рот спиртного не брал, а если и пил, то только хорошее вино. Жил он в своем доме. «Свой дом – он и есть свой дом, – говорил Сергей. – Захотел огурчик – пожалуйста, прямо с грядки. А что казенный дом? В подъезде вонь. Еще какие соседи попадутся, а тут я сам себе хозяин…» У Сергея была кавказская овчарка. И это, пожалуй все, что я знал о Сергее.

В обед Матюшкин с Григорьевым резались в карты. Сенька сидел дремал. Харитонов в очках читал газету, перечитывал. Я сидел в стороне от всех, тоже дремал. И так каждый обед. Я не представлял себе Матюшкина без карт, Харитонова без газеты. Мне казалось, так будет всегда. Я был консерватор.

После обеда мы с Сергеем заметно прибавили в работе, и это получилось как-то само собой. А может, мы компенсировали свое прохладное отношение к работе до обеда? Бывает такое. Мы работали без оглядки друг на друга. За час много сделали, если честно, – больше, чем до обеда. В третьем часу подошел Суслов, сказал, что надо сегодня закончить с отоплением, начальник велел. Это нужно было оставаться на вторую смену. Впрочем, для меня это не стало неожиданностью: я как чувствовал. Работы с отоплением оставалось часа на четыре. За сверхурочную работу полагался отгул. Я не против был остаться. Сергей тоже был за. К тому же он должен был смену, отпрашивался.

Нас не надо было подгонять в работе, мы работали на себя: был стимул: быстрее закончить – и домой. Я не заметил, как пошел пятый час. Пришел на смену Хазанов, сторож. Полноватый, в возрасте мужчина с улыбающимся лицом. Работал он недавно – с год.

Не нравился он мне, не нравилась мне его излишняя любезность; здороваясь, протягивая руку, он всем корпусом подавался вперед, кланялся. Я избегал здороваться с ним за руку.

– Не наработались, что ли? – с издевкой в голосе зло заметил проходивший мимо Семин, шофер.

– Поработать надо, платят хорошо, – хитро улыбаясь, ответил Сергей.

– Остаетесь, что ли? – спросил Новиков.

Всем было до нас дело. Коллектив – как большая семья, с той разницей, что все взрослые, самостоятельные. Мне было не по себе, обидно: смена закончилась, а мы работали, как чужие, не свои.

– Бойся! – предупредил я Сергея, закрылся щитком, засверкал.

Слесарной работы было немного, в основном сварка. От меня зависело, как быстро мы закончим с отоплением. Я был главным. Сергей стоял в стороне, о чем-то говорил со сторожем. Разговор носил доверительный характер. И опять я прислушивался, но ничего не мог понять: трещала сварка, гудел аппарат. Я заварил два стыка, откинул щиток.

– Николай, может, тебе помочь? – спросил Сергей.

– Нет, – отказался я: как он мне мог, интересно, помочь?

– Тогда я машину в цех загоню, а то дождь идет.

Я кивнул. Если бы я не кивнул, Сергей все равно бы загнал машину в цех. Зачем спрашивать? Он и не спрашивал.

Дождь лил с утра – холодный, к снегу. Бабьего лета не было, а так все хотели тепла.

Я работал механически – наверное, это не хорошо: но мне так было удобно. Полдевятого я все заварил, можно было открывать отопление, проверять. Работа была мною выполнена на «хорошо». Конечно, можно было сделать лучше. Это надо желание, надо не торопиться… Ни того, ни другого у меня не было. Я просто выполнял свои обязанности, оговоренные трудовым договором. Три стыка отсырели. Я быстро заварил их.

– Молодец, – дружески похлопал меня Сергей по плечу, как пацана. – Я тебя сегодня прокачу. Поедем на машине.

Я не помнил, когда последний раз ездил на такси, – это было давно. Своей машины у меня не было: непозволительная роскошь.

Мы пошли переодеваться. Мой шкаф стоял у окна. Шкаф как шкаф… но все равно он был отличный от других: во-первых, номер был свой – 54; во-вторых, выкрашен был шкаф в какой-то непонятный серый цвет, он таким мне достался… Были и другие отличия. Это был мой шкаф, и я к нему привык.

Я еще раздевался, Сергей уже пошел в душевую. Я не торопился, не хотел подстраиваться под Сергея. Когда я вышел из душевой, Сергей уже стоял одетый в проходе.

– Я в машине, – сказал он.

Я не торопился.

– Счастливо. Всего хорошего, – широко улыбаясь, крепко жал Сергей сторожу руку.

Я сел рядом с Сергеем, и мы поехали.

– Пристегнись, – сказал Сергей.

Я совсем забыл про ремень безопасности. Сергей включил магнитофон. Я растерялся… Эта музыка. Сергей ехал осторожно. Я, наверное, обогнал бы мотоциклиста, хотя, может, и не стал бы. Своя машина есть своя. Сергей остановил машину у колонки. Мне до дома оставалось метров 300. Можно было довезти, что для машины 300 метров – пять секунд. В чем была моя вина?

Шутник

Дождь. Во второй школе проходили выборы губернатора. Третий избирательный участок. «Сердце разорвано, это – моя вина. Сердце разорвано», – пела Валерия. Он стоял недалеко от школы, на углу, смотрел, как проходили выборы. Проголосовали Киселевы. Он – глава городского поселения, она – бухгалтер. Семенова Мария Степановна, председатель первичной организации партии «Единая Россия», пошла голосовать, без головного убора, зонта… Соседка из 5-й квартиры прошла с двумя сумками продуктов, семья большая, все есть хотят… Он забыл уж, когда последний раз ходил на выборы: какая разница, кто победит – Иванов или Петров. Он не знал ни того, ни другого – что за люди, чем дышат, правда видел по телевизору раза два. Наобещать все можно, что и дороги будут хорошие, и зарплата подрастет. Наобещают, а потом в кусты, скажут – кризис, что хотели. Выборы – это как лотерея: повезет – не повезет. Хорошо с президентом повезло, стоящий мужик, в обиду страну не даст, может за себя постоять. А то попадется какой-нибудь болтун или алкаш. И мучайся потом с ним. И в правительстве надо, чтобы люди сидели серьезные, отвечали за свои слова, чтобы была одна команда. Вот тогда будет результат! Не будет этих 12% населения, живущего за чертой бедности. Он не был против выборов: выбирать надо – и выбирать лучших. Но как узнать, достойный кандидат или нет? Вот вопрос! На лбу не написано. Где гарантия, что после выборов кандидат в силу тех или иных обстоятельств, занимаемой должности не начнет приворовывать… И вот уж попался с поличным на взятке. На одного коррупционера стало больше. Чего, спрашивается, Улюкаеву не жилось? Министр экономического развития. Зарплата более чем достойная. Нет, мало. Или Белых. Губернатор… сидит сейчас за взятку. Говорит, что не брал. А кто брал? Пушкин? Велико оно – желание отдыхать на Багамских островах, носить дорогие часы. Он, пожалуй, тоже не отказался бы от часов. Он раньше ходил голосовал, не пропускал ни одни выборы. И что? Стал богаче? Лучше жить? Ничего подобного: от зарплаты до зарплаты. Если кто и выиграл, то только не избиратель. Выборы – дело добровольное: захотел – пошел. При чем здесь гражданский долг? Выборы – дело сугубо добровольное, и не надо ля-ля… ля-ля… Он паспорт с собой не взял, а то бы проголосовал, не трудно – чем стоять под дождем.

Зябко передернув плечами раз-другой, он пошел в алкосупермаркет «Лион». «Пошел в „Лео“, налево», – говорил друзьям, когда собирался в «Лион». Вчера он весь вечер проспорил с женой, доказывал все, что выборы – это праздник. День особенный и без бутылки никак нельзя. К тому ж сестра обещала с мужем зайти. Жена вроде как не против была, а сегодня: «Может, не надо тратиться?» Как не надо? Не каждый же день выборы.

От школы до «Лиона» было недалеко, метров триста, через улицу. Вахтер, как он звал охранников, сухопарый мужчина предпенсионного возраста или уже на пенсии, даже не поздоровался, а всегда здоровался. Он тоже промолчал, прошел в винно-водочный отдел. Охранник следом. Какой только водки не было: тут тебе и «Калашников», «Альфа», «Омега», «Градус», «Мягкая», «Честная», «Снегирь», «Нектар», «Беленькая», «Путинка», «Пятница», «Парламент», «Зимняя дорога», «Журавль», «Медведь», «Живица» – глаза разбегаются. Он взял «Градус». Он всегда ее брал. Проверено, не фальсификат. А то тут он взял «Пятницу», как раз была пятница, перед выходными. Такая горечь! На утро голова… трещит. Дикарь такой был у Робинзона Крузо на необитаемом острове – Пятница.

Тут же, рядом, слева от винно-водочного отдела, были консервы – свиная, говяжья тушенка. Сайра. Килька в томате. Чипсы. Сразу тебе и закуска, пожалуйста.

Он прошел к кассе. Кассир, девушка с серьезным лицом, тоже ни «здравствуйте», ни «добрый день». Как сговорились. Расплатившись, он, придав лицу выражение крайней озабоченности, недоумения, как бы между прочим заметил:

– А ведь только у вас можно купить спиртное, а так везде продажа спиртного запрещена… Как первого сентября, на выпускные, день десантника… тоже запрещена была продажа спиртного. День выборов. Такой день…

Кассир не дала договорить:

– Верните бутылку. Антон! Иди сюда!