О российской истории болезни чистых рук

А потому сама жизнь, того сколь обессилено требует, и главное столь неизбежно именно она и мобилизует всех тех, кто этих жутких вурдалаков охочих до рабоче-крестьянской крови попросту враз сведет на нет, чтобы уж далее все пролетарии самых различных стран зажили бы себе мирно, беззаботно и счастливо.

Потому что вся беда именно в них подлых эксплуататорах трудового народа, а вовсе не в недостатках всех людей в целом.

33

А уж потому исходя из всего того до сих пор и впрямь весьма многозначительно вышеизложенного, самым, прагматичным, а оттого и на веки вечные полностью верным и окончательным решением данной проблемы, было бы разве что полностью и навсегда лишить их всех тех нахапанных у народа несметных благ.

Кого это именно?

Да тех самых господ, коие их себе столь ведь самочинно присвоили совершенно паразитическим путем беспардонного хищничества и барского варварства.

Их жизненной конвой всегда, видите ли, была та столь до самых еще костей как есть отягощенная вековым обманом сущая эксплуатация трудового народа…

По словам большевиков, давить бы их надо всех этих аспидов – аристократов и помещиков, то есть всех тех, кто, говоря «пролетарским слогом», высасывал все соки из крепостных крестьян и фабричных рабочих, собственно, и производивших материальные ценности, как и всевозможные предметы культуры.

И уж надо бы столь этак всерьез о том заметить, что до чего тяжко обливаясь при этом именно своим, а вовсе не чужим потом и кровью.

Да вот, однако, все те подобного рода взгляды на всю как она вообще только есть, широкую общественную жизнь должны были прийти откуда-то сверху и совсем не из некой далекой страны.

34

Лев Толстой, написал великую книгу «Анна Каренина» ее и через все пятьсот лет будут точно также читать с тем уж самым превеликим удовольствием, да и через пару другую тысячелетий тоже сколь непременно найдутся большие любители древней литературы.

Однако вот в чем беда так беда промеж великих строк невольно затесалась самая отчаянная дурь, от которой чуть было весь белый свет разом трещинами не пошел.

И кто-либо, конечно, сходу возразит, что, мол, всего того явно было бы не вполне еще от всей уж души истинно и впрямь до конца предостаточно?!

Что правда то правда более чем, несомненно, именно так оно и есть.

Однако автору, именно о том столь безрадостно уж и близко совсем нисколько невесело думается, что вот победи тот злосчастный коммунизм по всему белу свету, на всех пяти континентах и читать Льва Толстого (в подлиннике), дозволялось бы тогда далеко ведь отныне вовсе не всем.

Ну а может, и поручили бы большевики своим верным борзописцам его-то во всем пропесочить и переиначить, в том самом действительно нужном и весьма прагматично праведном для них духе.

Ибо для того – тот другой Толстой – Алексей запросто мог бы еще непременно сколь явно и впрямь-то сгодиться, раз уж он полностью променял все свои прежние антибольшевистские убеждения, спешно вернулся из города Парижа в краснознаменную Россию, да и стал при той самой громогласно антинародной власти истинно красным, пролетарским графом.

35

Однако ведь еще находясь в эмиграции, в самом первоначальном издании первого тома «Хождения по мукам» он написал:

«Я сказал: если вы товарищи, таким манером будете все разворачивать, то заводы станут, потому что заводы работать в убыток не могут, кто бы ни считался их хозяином, предприниматель, или вы – рабочие.

Значит, правительству придется кормить безработных, и, так как вы все хотите быть в правительстве, – в советах, – то, значит, вам надо кормить самих себя, и, так как вы ничего не производите, то деньги и хлеб вам надо будет доставать на стороне, то есть у мужиков. И, так вы мужикам ничего дать не можете за деньги и хлеб, то надо будет их отнимать силой, то есть воевать. Но мужиков в пятнадцать раз больше, чем вас, у них есть хлеб, у вас хлеба нет…

Кончиться эта история тем, что мужики вас одолеют, и вам Христа ради придется вымаливать за корочку работенки, а давать работу уже будет некому… Понимаешь, Даша, расписал им невероятную картину, самому даже стало смешно… Слышала б ты, какой поднялся свист и вой… Эти черти горластые большевики, – наемник! – кричат, – товарищи, не поддавайтесь на провокацию! Миллионы трудящихся всего мира с трепетом ждут вашей победы над ненавистным строем…

Но, подумай, Даша, не могу я и осудить наших рабочих, – если им кричат: – долой личные интересы, долой благоразумие, долой рабский труд, ваше отечество – вселенная, ваше цель – завоевать счастье всем трудящимся, вы не рабочие Обуховских мастерских, вы – передовой авангард мировой революции…»

36

Как говориться «на воре шапка горит» сами-то большевистские агитаторы, как правило, были сущими наемниками и совсем так нисколько не за дешево их, тогда покупали, раз за жалкую мзду они бы вываливать в грязи все то прежнее прошлое вовсе-то, значит, и близко совершенно не стали…

Несомненно, же ведя преступную агитацию, они денно и нощно рисковали своей головой и не только жалкую жизнью…

Как говорится, тюкнули тебя разок по черепу вот ты, и представился почти без мучений…

Ну а умирать мучительно долго да еще при этом отвечать на вопросы – «ты кто таков и где твоя семья живет»…

Люди, польстившиеся на деньги – были ни живы, ни мертвы…

И каждый раз все зависело от одного только окрика с чьей-либо стороны…

А, в особенности, это было так никак уж совсем не в тылу, а на германском фронте, где вовсю нисколько не щадя при этом живота своего воевали, а не в окопах, как французы отсиживались лучшие сыны России.

37

Однако пора бы вернуться к тому, что некогда было столь и впрямь довольно-то отчетливо и громогласно вслух некогда произнесено Алексеем Толстым…

Поскольку именно эти его слова явно уж могут послужить сущим апологетом сильнейшего и исключительно так здравомыслящего противостояния всему тому весьма уж несусветно догматическому восприятию жизни общемировым классиком Львом Толстым…

Да только вот ведь оно как – в тылу непонятно с кем и за чьи интересы воюющей армии любые доводы рассудка были попросту именно что совершенно так нисколько совсем неуместны.

Поскольку каждый слушал, да себе на ус мотал, что если еще будет он, сгорая при этом весь от стыда поддерживать тот абсолютно уж ныне отживший свое – былой порядок, то никак не иначе, а именно завтра его самого тоже могут отправить воевать в действующую армию.

Не то чтобы все они были подлыми трусами, а просто сам дух антипатриотизма буквально-то витал тогда в воздухе.

Еще душка Лев Толстой по армии, в которой он некогда служил поручиком очень даже эффектно плугом полумистического пацифизма вдоль и поперек весьма так раздольно, словно плугом прошелся.

Этот общемировой классик в своих пространных книгах всенепременно постарался отобразить как раз ту самую до чего и впрямь насущную необходимость повсеместной близости к ЕГО ВЕЛИЧЕСТВУ народу, а также и сущую неправоту всякой барской собственности.

А между тем вся сила его слов была попросту необъятна и даже он сам со всей очевидностью ни сном ни духом и близко вовсе не ведал к чему это именно приведут в той еще царской России все эти его мудреные разглагольствования об отнюдь, как оказывается, не так чтобы во всем и впрямь неоспоримых правах барина на его движимое и недвижимое имущество.

Вот они его слова.

«– Нисколько, – Левин слышал, что Облонский улыбался, говоря это, – я просто не считаю его более бесчестным, чем кого бы то ни было из богатых купцов и дворян. И те и эти нажили одинаково трудом и умом.

– Да, но каким трудом? Разве это труд, чтобы добыть концессию и перепродать?

– Разумеется, труд. Труд в том смысле, что если бы не было его или других ему подобных, то и дорог бы не было.

– Но труд не такой, как труд мужика или ученого.

– Положим, но труд в том смысле, что деятельность его дает результат – дорогу. Но ведь ты находишь, что дороги бесполезны.

– Нет, это другой вопрос; я готов признать, что они полезны. Но всякое приобретение, не соответственное положенному труду, нечестно.

– Да кто ж определит соответствие?

– Приобретение нечестным путем, хитростью, – сказал Левин, чувствуя, что он не умеет ясно определить черту между честным и бесчестным, – так, как приобретение банкирских контор, – продолжал он. – Это зло, приобретение громадных состояний без труда, как это было при откупах, только переменило форму. Le roi est mort, vive le roi! Только что успели уничтожить откупа, как явились железные дороги, банки: тоже нажива без труда.