Про то, как враг народов войну выигрывал

А этот самый В-Е-Л-И-К-И-Й сталинский стратег подо Ржевом дел и тел наворочал неисчислимо великую массу, а город, как и понятно, он тогда и близко вовсе никак не взял.

Жуков, в некоем стратегическом смысле, был истинно сталинским вороньим пугалом, в чьи задачи неизменно входило быть тем еще вороном, что глаза людям, сверху надменно налетая, разом так без всякого счета радостно выклевывает.

Матерный координатор действий фронтов, он души своей черной никогда не жалел и мостил свой путь к победе делами вполне ведь достойными Георгия Черепотворца.

41

Ржев генерал армии Жуков не освободил, а только лишь безо всякой пользы залил все подходы к нему ручьями и реками солдатской крови.

Немецкие части, в конце концов, попросту оставили город сами, угроза неминуемого окружения их нисколько никак совсем не прельщала.

Причем все данные о тогдашних потерях были в сущие разы произвольно принижены, поскольку настоящие данные о безвозвратной убыли простой людской силы – это до сих самых пор наиболее главная тайна, хранимая в секретных архивах за всеми семью печатями.

Ну а неутомимый сталинский стратег Жуков мог бы и далее зазря копья на подступах к городу ломать, но в данном конкретном случае высшее нацистское политическое руководство в ход войны совершенно не вмешивалось, ему было полностью наплевать на Ржев, поскольку тот никогда не был переименован именем бессменного вождя всей коммунистической партии.

Да и не были еще советские войска на самых подступах к воротам Рейха, как это было в куда только более поздние времена до чего и впрямь славной операции «Багратион», проведенной подлинным гением той войны Константином Константиновичем Рокоссовским, а впрочем, обо всем этом несколько позже.

42

Доблестный полководец Жуков вообще никогда не освобождал никаких городов, он до чего только несусветно рьяно и доблестно трудился на одной лишь единственно верной и исконной своей ниве беспрестанного и неистощимого на выдумку истребления недисциплинированности и расхлябанности, а все остальное его волновало довольно-таки мало, если хоть сколько-то волновало же вообще.

Ему не само по себе продвижение вперед к победе было действительно нужно, а одна лишь правильная сформированность рядов армии, в которой должен был править железный порядок, а вовсе не сентиментальная слякотность всяческих интеллигентских пространных дискуссий.

А между тем город Ржев нисколько не был непреступной твердыней, его попросту никак нельзя было брать тупо и наобум.

Но Жуков был весьма расторопным и доблестным вертухаем при том самом единственном во всем СССР неизменно незаменимом начальнике тюрьмы народов.

Строить воинственные рожи и расстреливать, расстреливать и расстреливать всех ему сходу не подчинившихся ему было вовсе вот никак не впервой.

Он был палачом и главарем команды палачей…

Ржев был только одним из выдающихся этапов всей его военной палачеграфии…

Взять город ему оказалось совсем не по зубам, зато уж жителей деревень тамошних он явно так от всякой дальнейшей судьбы, как есть, до чего только непоправимо расторопно безо всякого счета избавил… почти поголовно их всех «освободил».

Брали их раз за разом и назад отдавали, а мирное население, оно куда этак деться-то может от всех этих летящих во фрицев пуль и снарядов?

43

Но разве важна была великим стратегам из генштаба хоть чья-либо совершенно напрасная смерть или жизнь без рук, без ног – главное для них всегда было лишь то, чтобы никак не иначе, а обязательно еще свое безумно бравое наступление под какую-либо светлую дату сколь непременно до чего только подобострастно же подгадать…

А между тем надобно было еще и поспеть, а то вдруг товарищ Сталин сильно и весьма недобро задумчиво опечалится, вот и светлый праздник, 7 ноября, а Киев, мать городов русских, нисколько все еще не был никем взят и полностью раз и навсегда освобожден от всех тех проклятущих нацистских полчищ.

Да и во второй раз его взять ко дню рождения Ильича тоже, без тени сомнения, действительно стоило…

И если бы Николай Федорович Ватутин со Ставкой долгими неделями безо всякого толку не препирался, а все именно как надо и велено сделал, то тогда и быть бы ему еще одним до чего только напыщенно бравым послевоенным маршалом.

44

Похоже на то, что всевластный хозяин – этот титул не за фрицев убитых своим генералам, млея от сурового благодушия, жаловал, нет, маршалом (как Лаврентий Берия) у него становился именно тот, кто немало не жалея живота своего, не единожды поспособствовал обескровливанию при помощи жестокой войны СВОЕГО собственного же народа (включая грузин).

Не надо бы забывать, кем это именно был по национальности великий герой войны 1812 года Багратион.

А пресловутый гений Жуков – он-то точно естественный символ советской армии, не считавший людей даже за винтики, а за те самые полностью взаимозаменяемые боевые единицы, которым неизменно следовало скромно гордиться, что им-то по должности положено разом помереть, а все равно не дать ни пути, ни броду подлому (внезапно осмелевшему) «вероломному» врагу.

45

Ну а вражеским генералам, что были знатоками военного дела, все это было исключительно явно лишь на руку, они рассекали советские воинские соединения и били их с боков, отрезая их от всего на свете, а значит, и лишая их буквально всякой еще хоть сколько-то возможной активной боеспособности.

До чего плохо еще доведется всем тем военным, над которыми сверху всевластно восседает вусмерть отъевшаяся, да и обрюзгшая от осатанелого тупого безделья, совершенно же никчемная политическая задница.

Нет, конечно, есть и над ней пусть и вконец угоревшая от бесконечных и бесчисленных каждодневных фимиамов довольно-таки мудрая голова, однако в целом командует обстановкой слезливая и трусливая псевдогероическая истерия…

Вот только бы отступивших без спросу на том уж самом месте разом расстреливать, чтобы душу свою черную хоть сколько-то смело и воинственно до чего только браво бы разом еще отвести…

46

И вполне естественно, что все эти трусы и доносчики, ставшие во главе армии именно после той до чего и впрямь немыслимо суровой ее великой чистки, были-то с политическим начальством на самой короткой ноге, ну а в руке все с тем, что и в революцию (имеющим решающие слово), товарищем маузером.

И надо бы прямо сказать, что все они его сколь частенько и до чего только самодовольно пускали в ход, разом уж сваливая на кого угодно другого свое собственное головотяпство, а нерадивую и спесивую тупость ставя себе в одно лишь исключительно большое большевистское достоинство.

Вот он, тому наиболее явный и более чем принципиально наглядный пример, и если бы то был какой-либо вовсе-то совершенно единичный случай, в книгу истинно большого писателя он бы тогда никак не попал.

Астафьев. «Прокляты и убиты. Книга первая».

«Танки те заскребены были, собраны по фронту, большинство машин чинены-перечинены, со свежими сизыми швами сварки, с царапинами и выбоинами на броне, с хлябающими гусеницами, которые, буксуя в болотной жиже и в торфе, посваливались, две машины оставались и после ремонта с заклиненными башнями. Танкисты, через силу бодрясь, заверяли пехоту: зато, мол, боекомплект полный, танк может быть использован как вкопанное в землю забронированное орудие.

Но с ними, с танкистами и с танками, никто не хотел сражаться, их били, жгли с неба. Когда черным дымом выстелило чахло заросшую пойму и в горящих машинах начал рваться этот самый полный боекомплект, вдоль речки донесло не только сажу и дым, но и крики заживо сгорающих людей.

Часть уцелевших экипажей вместе с пехотою бросились через осеннюю речку вплавь. Многие утонули, а тех, что добрались до берега, разгневавшийся командир полка или бригады, одетый в новый черный комбинезон, расстреливал лично из пистолета, зло сверкая глазами, брызгая слюной. Пьяный до полусмерти, он кричал:

«Изменники! Суки! Трусы!» – и палил, палил, едва успевая менять обоймы, которые ему подсовывали холуи, тоже готовые праведно презирать и стрелять всех отступающих.

И вообще, за речкой обнаружилось: тех, кто жаждал воевать не с фашистом-врагом, а со своими собратьями по фронту, гораздо больше, чем на противоположном берегу боеспособных людей».

Трусы – они и есть трусы – это именно из-за их панического страха кадровая армия вся в струпьях ранений и контузий впрямь уж в самом начале войны, словно в том еще гиблом болоте разом увязла…

И крайне нетипичным случаем куда скорее могла быть та далее в книге совершенно так внезапно последовавшая смерть всех тех тупомордых карателей…

А есть еще между тем и самая отъявленная преступная безответственность всех тех, кто танки безо всякого прикрытия с воздуха или, на худой конец, сопровождения зенитной артиллерии в бой вперед и с песней до чего только бестолково и нелепо вдаль посылает…

Поскольку любой даже и самый современный танк для воздушного противника, он-то все равно, что тот еще таракан для широкой ноги.

Причем у таракана явно шансов куда ведь явно значительно больше.

47

Да, но дело ясное, смелость есть смелость – пуля храброго боится.