Так что если тот, преступно не протерев глаза, полуосмысленно медлит с тем самым жизненно важным и нужным приказом, который сколь вот неукоснительно еще следовало срочно затем исполнять…
Отсутствие трезвого взгляда на вещи губит морально армию задолго, прежде чем это произойдет чисто физически.
И это именно тот заносчиво невежественный, безграмотный старшина всего ведь того несметного сталинского войска, генерал от большевистской орды Жуков, и поставил всю свою армию на колени пред вовсе (как оно впоследствии оказалось) никак не всесильным нацистским агрессором.
Ну а последний безо всяческих проволочек наскоро перерезал провода, по которым еще и впрямь могла прийти в войска резолюция, до чего только милостиво разрешающая им приступить к самой незамедлительной обороне всех своих рубежей, нисколько при этом никак не опасаясь поддаться на вражеские подлые провокации.
А между тем как раз подобного рода распоряжение и было до чего и впрямь сурово всем тем войскам исключительно уж жизненно необходимым.
Ну а потому и должны были все те главные военачальники страны вовсе ведь не беззвучно и про себя, а до чего только громогласно (через все имеющееся громкоговорители) его вполне так заблаговременно довести со сведения буквально-то каждого отдельного рядового.
Раз без него вовсе-то никак нельзя было приступить даже и к самому началу каких-либо, хоть сколько-то вообще существенных оборонительных мероприятий.
Через восемь часов после явного начала агрессии то было явно несколько довольно-таки поздновато.
Вот и писатель Карпов, прошедший всю войну разведчиком, задолго еще того, как он стал членом ЦК партии, в самой наилучшей своей книге «Взять живым» вопрошал:
«Теперь не допустит, – печально и тихо сказал танкист. – Раз услышал, что комиссар приказывает, будет стоять до конца. Подвиг совершает! – танкист истерически засмеялся, тут же заплакал, стал бить кулаками снег и надрывно выкрикивать: – До каких же пор так будет? До каких? В июне нам не позволили машины вывести: приказ – не поддаваться на провокацию. И что же? Многие танки сгорели в парке. Вот, смотрите, он тоже не поддается на провокацию, этот дурак!»
А тем временем подлый враг все пер и пер, пожирая своей военной силищей все новые и новые квадратные километры советской земли…
Ну а герой сталинского романа с армией, маршал Жуков, находясь во главе армейской верхушки, 22 июня все никак не мог отдать войскам простой и четкий приказ – открыть по врагу огонь.
А то те самые командиры отдельных частей даже и не знали, война ли это или провокация, на которую начальством было безоговорочно велено нисколько не поддаваться.
31
Но ведь и дав людям четкую и более чем отчетливую повзводную команду незамедлительно встать всем как один в оборону, им-то еще всенепременно надобно было хоть сколько-то времени вполне полноценно, затем умудриться оставить…
Поскольку им и вправду надо было успеть пусть и наскоро, но с самым доподлинным воодушевлением ко всему тому сколь деятельно полностью же до чего только и впрямь заблаговременно подготовиться…
Стволы пушек пусть и наспех не одному уж треклятому врагу на потеху суметь расчехлить, и все это под непрерывной бомбежкой, а так и растеряться было совсем вот вовсе не долго.
А даже если кто-то из них моментально и не запаниковал, а склад со снарядами и прочими боеприпасами еще не был проклятыми фашистами с воздуха всеми теми ковровыми бомбежками фактически уничтожен, попросту начисто сровнен с землей…
Ну а при подобном раскладе части Вермахта горячие участки фронта более чем благополучно и довольно неспешно обходили с флангов.
Ну а те, подчас бессмысленно отступавшие в полном разброде и беспорядке, наши войска были им при этом совсем никак не помехой.
Нет, уж сколь зачастую, они вообще наши части совершенно бестрепетно атаковали минометным и артиллерийским огнем совсем ведь ясное дело, что разве что лишь откуда-то издалека…
Причем немецкие танковые дивизии до чего и впрямь исключительно же беспардонно (несмотря ни на какие директивы Ставки) весело и браво двигались в сторону Москвы, где их вполне еще могла ожидать славная победа, если бы, конечно, большевики проявили значительно большее усердие в самом пламенном обезличивании и оболванивании всего своего «советского» народа.
32
Красная армия была на голову разбита еще до всякой войны, а потому и все ее грядущие победы были достигнуты именно за счет заново выпестованных кадров, к тому же еще прочно закаленных в огне реальных кровопролитных сражений.
А кроме того, и на том исключительно так всецело первоначальном и наиболее и впрямь ошеломительном этапе войны теоретически верно подкованные люди полностью уж правильно все подмечали, а потому и настойчиво рекомендовали вождю спешно отводить войска, а не бить врага давно вконец раздробленными пальцами…
Но он-то был явно себе на уме, поскольку вся его уголовная, пропитанная бытом революционно праздничных реалий натура неизменно противилась всяческому, хоть сколько-то заблаговременному отводу войск.
А между тем стон раздираемых фрицами в клочья частей в виде отрывистых и сбивчивых донесений довольно быстро тогда добирался на самый верх той обезличенной и донельзя обезображенной узурпаторством «краснодиктаторской пирамиды».
33
Причем если бы это действительно могло произвести на вождя хоть какое-либо должное впечатление, он бы, конечно, встрепенулся и вполне призадумался о судьбе своего пролетарского рабского царства, но он-то заботился лишь о лике праздной идеи, а она всецело требовала наступлений, а не подлых и безнравственных отступлений…
Да и вообще, та сколь и впрямь многоликая, однако ведь при всем том исключительно безликая сталинская клика ту войну неизменно видела с одной лишь своей идеально твердой точки зрения, ей и близко народа своего было совершенно вот вовсе нисколько не жаль.
Только за свою личную шкуру и переживая, все ее безнадежно серые умом представители отдавали изуверски четкие указания «держаться любой ценой», «город, деревню ровным счетом ни в какую врагу не сдавать», и этак-то, собственно, далее…
А уж всякое партийное начальство, сурово при этом маша кулаками безо всякой оглядки, беззастенчиво драпало в тыл, что тоже, между прочим, моральному духу армии никак тогда не способствовало.
Буквально-то сходу удиравшее начальство, ну как это оно вообще могло внушить сущее бесстрашие своим солдатам, коль скоро оно само первым делом и празднует труса.
Это ведь в подобном виде было далеко не везде…
Тот же Клемансо, к примеру, ездил по всем фронтам и, находясь под огнем противника, поднимал французов на святую борьбу, поскольку русский фронт, безусловно, спасший Париж в 1914 году, к году 1917 начисто успел безнадежно целиком морально попросту до конца совсем разложиться.
Вот чего большевики и вправду довольно профессионально умели делать – так это разве что довольно делово и умело разваливать действующую армию, а больше ничего уж на деле практического в их действиях никогда вовсе-то нисколько и не наблюдалось.
Войну СССР, действительно, выиграл во всем, что называется, вопреки их воле и всяческим их весьма так небесталанным умениям, стараниям, апломбу, логическому анализу, всецело свойственному их и впрямь насквозь прожженному идеологией скользкому и осклизлому интеллекту.
34
Но и чего, собственно, с этого!
Весь тот еще изначально свободный от любых форм социализма мир должен был коленопреклоненно рукоплескать могучей силе русского оружия…
Поскольку это как раз те самые российские штыки уже дважды спасали Европу от совершенно попросту неминуемого ее дальнейшего закабаления под тяжкой пятой бессердечно грубого немецкого сапога.
Если бы не Россия, ставшая непреодолимой преградой на пути немецкой военной машины, германский Рейх овладел бы всем Евразийским материком, и вся его безмерно гигантская территория на довольно продолжительный срок всенепременно бы стала именно его тевтонски твердолобо полноценной вотчиной.
Русские мечи, а после штыки не раз уж спасали Европу ото всех ее могучих врагов – от татаро-монголов, османской империи Наполеоновской Франции, германского владычества, пожаров революций, ну а ответом была одна только та одноцветно черная и непочтительная неблагодарность…
Вот как вполне справедливо пишет об этом Леонид Ляшенко в его книге «Александр II, или История трех одиночеств».
«Каждый раз при крупных внешнеполитических успехах России ее сначала благодарили и превозносили, а затем начинали считать наследницей того тирана, которого она сокрушила. Так было и со Швецией в начале XVIII века, и с Османской империей в конце XVIII – начале XIX веков, и с Наполеоном Бонапартом в 1812—1816 годах».
35
А теперь, значится, и свои (яростно сражаясь за честь собственного усыпанного звездами мундира) российское войско чествовать ну никак ведь добром явно нисколько не желают.
А потому нам и следует ко всему этому их постепенно вот попросту до чего только безоговорочно принудить, а то они без малейшей в том тени стеснения обязательно и далее продолжат все то свое тупое и донельзя злорадно властное более чем беззастенчиво цедить и цедить…
Не в почете у них грязная, пахнущая разрытой землей окопная правда, им-то на все всенепременно надо было навести сущий глянец показного (главное, заразного) плакатно-трафаретного героизма.
Да и нацелясь впрямь-таки вилкой на какую-либо незамедлительно нужную им территорию, они уж всякую для них исключительно обезличено мелкую жизнь людскую весьма охотно затем скрепляют скрепкой их собственной умственной лености, тупости, а также еще и вовсе вот безразмерного своего воинственно животного эгоизма.