О книгоедстве

И она тогда и впрямь обволакивала буквально-то все на этом свете, где-либо и когда-либо собственно же происходившее, тенетами абсолютно однобокой своей полуслепой правоты.

Поскольку правда та была урезанная и строго дозированная, а потому и являлась она самым так наиболее наихудшим из всех где-либо существующих видов порою буквально вот очаровывающей светлые души ласковой лжи.

В ней, уж в принципе, все ведь полностью было как раз для того что ни на есть во всем самодостаточного и впрямь-то как есть сладострастного самообмана.

Да и вообще сами, как они есть, довольно низменные стороны общественно полезных истин для некоторых людей попросту не существуют же вообще.

И кстати, именно их столь усердное укрывательство от всякого внешнего света зачастую и дозволяет некоторым слащавым интеллигентам сохранить свои нежные ручки в той-то самой исключительно девственной чистоте.

А между тем без чьего-либо в этаком деле более чем прямого и порою самого непосредственного участия воз вековой разобщенности и коррупции было бы никак с места вовсе не сдвинуть…

И им точно всенепременно следовало гораздо менее ерничать по поводу вековой российской отсталости от общеевропейских весьма еще издревле благих стандартов, а значительно поболее выпрямлять согбенный стан своего народа всей-то своей собственной вполне уж между тем более чем естественной к нему близостью.

Ибо как раз в этом и была заключена историческая функция буквально всяческой в этом мире интеллигенции.

И это отчасти именно из-за той извечной и безудержной прекраснодушной болтологии и завелись на теле страны всяческие сибирские язвы лагерей того-то самого злосчастного сталинского ГУЛАГА.

26

Конечно, от соприкосновения со всем тем заскорузло грязным общественным бытом, руки вмиг еще станут не столь безукоризненно чистыми, а заодно и доведется им тогда стать до чего неприглядно и неприязненно запятнанными и мозолистыми, зато душа будет дышать тем же воздухом, что и весь остальной честной народ.

Ну, а чтобы добиться всего того, о чем писал Иван Ефремов в его романе «Лезвие Бритвы», нужно было вовсе так не бояться по временам хоть немного, но посильно якшаться со всяческого рода дурно пахнущим сбродом.

Ведь это именно сея в нем семена более сытого, а потому и более славного будущего, и можно было со временем получить весьма достойные того всходы. Причем ими могут быть одни лишь, и только семена вполне практического познания…

Ну, а для того, чтобы, они действительно постепенно взошли, надо было еще беспрестанно пропалывать сорняки и крапиву, никак так не боясь при этом волдырей и мозолей.

Людской сброд, он всего-то лишь не более чем явный конгломерат совершенно непутевых и неразвитых личностей.

Да только в саму как она есть его среду ни в коем случае никак нельзя было даже и пытаться хоть сколько-то глубокомысленно разом всею душою проникнуть, дабы проникнуться всем тем пряным народным духом.

Но людей малоразвитых между тем вполне при этом было необходимо по мере сил просвещать знаниями, причем делать это следовало одним лишь тем нисколько ненавязчивым добром и ничем, собственно, более.

А кроме того, надо бы кое-кому из тех излишне подчас нежничающих со всяким общественным злом интеллектуалов обязательно еще расстараться, хоть иногда, но твердо не уступать дорогу всей той сколь зачастую благоухающей дорогими духами самой уж наихудшей человеческой плесени.

Хотя, конечно, безо всякой на то особой причины лезть во всякую еще изначально черную грязь вовсе-то никому нисколько негоже в, так сказать, самые обыденные часы ничем никак не потревоженного житейского существования.

27

Однако сколь усиленно подгонять к свету высших истин всех тех, кто живет в скверне самой уж донельзя житейской своей низкопробной непритязательности, наслаждаясь при этом всем тем крайне незатейливым своим существованием, дело попросту нисколько вовсе никак не пристойное.

Сначала надо было еще хоть сколько-то выйти за узкие рамки своего весьма ограниченного кругозора, и вот тогда, может, и удалось бы кое-кому действительно понять всех тех, кто всегдашне жил, находясь в тисках стародавнего примитивного быта.

Ну, а беспрестанно сюсюкать и кудахтать о той самой совсем не в меру безрадостной народной доле и громогласно воздыхать, что народ, мол, до сих самых пор все это терпит и молчит…

Нет, именно в этом и есть чего-то от самого бездумного взбаламучивания той хотя и не бездонной, однако немыслимо же отвратительной обывательской лужи.

И ведь заранее ясно, что результатом всех этих благих и праздных бесед, в конце концов, более чем непременно еще обязательно станут, те самые мелкие брызги во все стороны, неизменно проникающие во все то доселе чистое и доподлинно светлое…

Однако, может, и впрямь вскоре серые массы тем-то самым своим чудодейственным омовением во все, как и понятно проникновенно сладостное, а еще и сияюще искрометно доброе, до чего запросто так вскоре сумеют переменить всю доселе имевшуюся в них обыденную обеспокоенность на те ничем и никем непобедимые, извечно же возвышенные идеалы?

Может быть, со временем – да!

Только, не все ли едино, на данный момент времени всю безыскусную естественность грязного мещанского быта нисколько не вытравишь той самой впрямь-таки благоухающей фиалками прекраснодушной искусственностью.

А между тем все лучшее в людях надо бы именно воспитывать, а вовсе не вытравливать все из них злое добела раскаленным железом.

28

А кроме того, еще и не следует лить им за ворот всевозможнейшие дифирамбы обо всем на свете утонченном и безмерно возвышенном, поскольку в нем зачастую слишком много еще всего того совершенно аморфного и искусственного, а не этакого во всем искусно приподнятого над всем тем сколь обыденно нас окружающим.

Вот чего можно привести в качестве самого наглядного подтверждения ко всему тому ранее вышесказанному.

Иван Ефремов, «Лезвие Бритвы»:

«Самый великий подвиг искусства – вырвать прекрасное из жизни, подчас враждебной, хмурой и некрасивой, вложить гигантский труд в создание подлинной, безусловной, каждому понятной, каждого возвышающей красоты. Мало этого, тебе придется бороться со все распространяющимся влиянием бездельников, думающих ловким трюком, фокусом, удивляющей безвкусных глупцов выдумкой подменить настоящее искусство. Они будут отвергать твои искания, глумиться над твоим идеалом. Сами не способные на подвижнический труд настоящего художника, они будут каждый найденный ими прием, отдельное сочетание двух красок, набор мазков или удачно найденную светотень объявлять открытием, называть элементом мира, не понимая, что в нашем ощущении природы и жизни нет ничего простого. Что везде и во всем сложнейший узор ткани Майи, что наше чувство красоты уходит в глубину сотен прошедших тысячелетий, в которых формировалась душа человека! Отразить эту сложность может лишь подлинное искусство через великий труд».

29

И во имя того, дабы не оказался он в конечном своем итоге исключительно же сизифовым, и нужно было суметь сделаться несколько ближе ко всему тому, что, безусловно, так полностью перепачкано вековой грязью своей неумытости, а именно к самому сердцу бескрайне простого народа.

Однако делать это следовало никак не стремясь его куда-либо всесильно разом приподнять.

Нет, истинно полезным тут было бы, разве что иногда по возможности к нему посильно спускаясь, становиться с ним и впрямь-то на одну собственно ногу.

Да только при этом никак не отдавливая ему все его конечности во имя любых самых добрейших помыслов, а также и пока еще довольно же тускло светлых идеалов.

Путь доподлинно полезного преобразования общества был очень уж даже бескрайне долог и тяжел, а главное всяческие праздные и сытые речи только лишь весьма его удлиняют, а тем и отодвигают они вдаль ото всех этих наших нынешних реалий те самые пестрые и яркие мечты о некоем принципиально ином общественном бытии.

Кое-кто явно перепутал вполне естественную жизнь и чисто надуманные образы вымышленного мира некой благой фантазии…

ЕЕ грядущая мнимая бытность (то есть той самой сколь и впрямь ненаглядной эпохи всеобщего неминуемого счастья) была обжигающе страстно верна и пламенна, а главное – еще и явно нацелена на все неизбежно так самое наилучшее.

30

А между тем для доподлинно верного приближения светлого будущего нужно было воевать вовсе не с тенями темного прошлого, а как раз-таки весьма ведь активно насаждать саженцы куда более светлого грядущего времени.

Ну, а для этого и надо было еще беспрестанно возиться в скверне и грязи, а как вообще это могло быть, хоть сколько-то собственно значит иначе?

То есть попросту было явно потребно приучиться, пусть иногда и вполне ведь возможно, что разве что вскользь нисколько не беспочвенно, а вполне реально соприкасаться со всем тем жизненным сором – высочайшими сторонами всей своей утонченной духовности.

Поскольку яснее нет, что если уж будет вся духовная жизнь интеллектуальной элиты страны протекать как-либо во всем по-другому, то ведь тогда тот самый сильнодействующий яд пропагандистки подсахаренной лжи и лести попросту и сделает довольно-таки многих культурных людей самыми что ни на есть невольными прислужниками чьих-либо воинственно-собственнических интересов.

А они между тем всегда были чужды всякому, хоть сколько-то стоящему настоящему благосостоянию всего того неизменно нищего российского народа.

Причем речь тут вовсе не идет о некоем временном, проходящем процессе, никак нисколько не затрагивающем нашу сегодняшнюю, современную эпоху.

Наше несветлое прошлое словно в зеркале отображается в нашем теперешнем все еще довольно-то невзрачном настоящем.