Троглобионт

– Но сказано, что он уехал в четырнадцатом году, – уточнила дотошная Анна.

– Нет, это было позже. В четырнадцатом году он еще раз поменял документы и фамилию.

– И ты, конечно, был при нем? – Егор тоже слушал с интересом.

– Конечно, куда же без меня. Был там еще один чудик – немецкий турист от Корвера. Он как бы случайно попал в зону смещения пространства, насмотрелся чудес и потом таскался за нами по Штатам, пока не украл половину дневника Тимофея.

– Случайно? – удивилась Анна.

– Ничего случайного даже в этих зонах не бывает. Этот дневник – одна из маленьких гирек, перевесивших для Гитлера чашу весов в пользу войны с Россией. Историки до сих пор не могут выстроить цепочку разумных аргументов в пользу этой войны. Всё совершенно нелогично, но логика была… только в другой плоскости. И Сталин, и Гитлер больше руководствовались в своей деятельности метафизикой, чем своими же теориями, выставленными напоказ. Правда, Сталин был более скрытен.

– Нам тоже придется вляпываться в политику?

– И что нам делать? – Анна произнесла это вместе с Егором.

– Жить, – ответил им обоим Тихон, – Инструкции вы оба получили. Вы вспомните их, когда будет нужно. Просто живите и прислушивайтесь к себе… и всё будет, как надо. Политика-кровопролитика это всё ерунда, это всё само собой, главное для вас это человеческие чувства, восприятие отдельным человеком всех этих мирских катаклизмов. Человеческие чувства и переживания гораздо важнее всех политических дрязг и переворотов. Важны ваши личные чувства, эмоции ваших знакомых, друзей и родственников.

– Мы, наверное, не одни такие… на весь мир-то?

– По сто человек от каждой стороны за тысячелетие. В этом вы от нас последние.

– Но новое тысячелетие уже началось?

– Там, – Тихон указал верхним пером крыла куда-то вверх, – Нет понятий времени и это не имеет значения. Да и в этом мире изменения происходят не сразу – есть небольшой люфт, где обе программы практически одинаковы. Не волнуйтесь, ваши отчеты попадут куда надо вовремя. Только помните главное, от вас многое зависит. Прошлое тысячелетие мы ведь проиграли. Я так понимаю, Азимир вам не сказал этого?

– Нет.

– Я не помню такого, – Егор засомневался в категорическом ответе Анны, – Но я понял, такого не может быть… и Корвер подтвердил.

– Всё может быть. И Корвер себе на уме – мягко стелет, да жестко спать после него. В наш период античности он вставил свою Римскую империю. Всё это выглядело очень красиво, но мы прекрасно понимали, к чему он клонит и заложили ему на следующее тысячелетие мину замедленного действия – новую религию. Наверно, это было нашей ошибкой. С одной стороны, мы здорово навредили Корверу – результаты первого тысячелетия новой эры должны были быть совсем иными, но с другой – эти красивые для нас результаты сыграли с нами же злую шутку. Мы проиграли тендер. Корвер остался главным проектировщиком второго тысячелетия.

– Но этого не может быть. Азимир говорил про законы Нави…

– Может, как выяснилось. Решение принимается в Нави после подачи всех материалов обеими сторонами. Как это происходит, никто не знает. В тот раз, может быть, сыграло роль слишком большое наше преимущество во Внутреннем мире или сказались успехи духовного христианства во Внешнем, понять трудно, но факт остается фактом – Корвер выиграл.

– Но равновесие соблюдается в любом случае?

– Да Аня, в любом, но сейчас равновесие по двум мирам доведено до маразма. Слишком велика поляризация. В красном мире сама Справедливость стала излишней, а здесь у вас все понятия вывернуты наизнанку. Пузырь лжи разросся до катастрофических размеров. Вы живете в вымышленном мире, перепутав понятия добра и зла.

– Непонятно…

– Попробую объяснить. Для того, чтобы восстановить преимущество, Корверу пришлось пойти на небольшой обман – используя справедливейшую идею христианства, он создал церковь – военно-политическую организацию с совершенно противоположными целями. Для того, чтобы это прошло незамеченным, человечество попросили кое о чем забыть, потом еще кое о чем, и еще… В результате, к концу шестнадцатого века вся история человечества оказалась переписанной заново, причем, в спешке это получилось коряво и неумело, но никто почти не обращает на это внимания. Вы же сейчас сделаете круглые глаза, если я вам скажу, что вы ничего не знаете о том, что происходило в первом тысячелетии?

– Ну почему, я замечал. Особенно в истории России… тут даже не белое пятно, а пропасть целая.

– Но есть же документы, – попыталась возразить Анна, – памятники архитектуры…

– Нету, Аня, нету. Ни одного подлинного документа моложе шестнадцатого века в обороте нет – только поддельные копии. А памятники эти совсем другому… Давайте не будем сейчас ломать копья, просто поверьте мне на слово. Всё это сплошная ложь, и нужна она для того, чтобы поддержать вымышленную картину мира, оправдывающую существующий миропорядок. Одна ложь тянет за собой другую. Образовался огромный всемирный нарыв лжи, и если он не будет вскрыт при смене тысячелетий, мне даже страшно подумать, что может быть. Даже сейчас правда приведет людей в состояние шока, а если это будет продолжаться дальше?

– Ну, а мы-то, что можем сделать?

– Многое, Аня, многое. Вы можете изложить в отчетах свои эмоции, только этот язык и понимает Навь. Вы оба на это способны, поэтому вас и выбрали. Москва и Нью-Йорк – центры диаметрально противоположных взглядов на жизнь, оба этих взгляда вы должны отразить, исходя из нашего видения мира. Люди Корвера тоже своё мнение выскажут.

– Азимир им устраивает такие же встречи, как Корвер нам? – немного нелогично ушла в сторону от темы Анна.

– Азимир Учитель, а не «Князь мира сего», он приходит без дешевой помпы. Он не является в виде Змея рыкающего или старца с нимбом на голове. Там всё проще. Кстати! Совсем забыл, он же тебе, Егор, подарок передал, – при этом, Тихон клюнул носом в скатерть и отошел в сторону. На этом месте появилась картонная коробка папирос «Казбек» и старинная фанерная коробка спичек.

Егор открыл пачку и улыбнулся. Там не хватало двух папирос. Анна заинтересовалась толстыми необычными спичками. На этикетке был изображен самолетик с коротенькими крыльями, похожий на толстую сигару, Она прочла надпись на этикетке вслух:

– «Истребитель И-16. Сталинские соколы на страже мира». Это намек… только не понятно на что, – она задумчиво чиркнула спичкой и поднесла её горящую Егору, – Хорошие спички.

– И папиросы… сейчас таких не выделывают. А намек это мне… на один чисто теоретический разговор.

А Тихон между тем продолжал:

– … И нет никакой необходимости являться для разговоров в каком бы то ни было материальном теле. И точки перехода не нужны – это можно сделать где угодно.

– А что есть еще такие точки? – научная любознательность всё-таки не давала Анне покоя.

– Есть, почему нет? В Азии две точки: одна на Тянь-Шане, высоко в горах, другая на Телецком озере…

– Алтай… – полувопросительно произнес Егор, вдыхая ароматный дым, – Я был на Телецком озере. Красиво… А на Тянь-Шань дальше нашей границы не продвинулся, но там мне тоже нравилось.

– Это дальше – в Тибете. В Африке одна точка, в Америке – две, даже в Австралии есть, но ею давно не пользовались. Но еще раз говорю – они все не очень-то и нужны, всё равно, чтобы прочувствовать жизнь по-настоящему, нужно эту жизнь прожить. Нужно любить и ненавидеть, не догадываясь о реальной подоплеке всего сущего, нужно попадать в глупые ситуации, – он хитро посмотрел на Егора, – И выкручиваться из них самостоятельно. Нужно воевать и рожать детей… жить, одним словом. Жизнь только кажется глупой и несуразной, на самом деле она интересна и весьма познавательна.

– А как насчет трехсот лет жизни? – хитро спросила Анна.

– Действительно, Тихон, тебе не надоело?

– Это может показаться странным, но нет. Прежде всего, мне проще, чем вам – у животных несколько иное восприятие мира. Мне, например, всё равно на каком языке говорить, я понимаю все, и потом… вы не можете помнить своих снов, так, урывки одни, а я помню всё. Благодаря этому, я могу спокойно совмещать работу в институте с жизнью ворона, а вам приходится при каждом появлении в институте вспоминать… и даже хуже – принимать на веру, то что вам говорят. Обычно я пристраиваюсь поспать где-нибудь на ветке густой елки, засыпаю и всё… я уже на работе.

– Теперь понятно, почему ты всё время опаздываешь.

– Кто никуда не торопится, никогда не опоздает.

– А сколько тебе лет на самом деле? – спросила Анна, как все женщины неравнодушная к этому вопросу.

– Я еще в полном расцвете сил, – ответил Тихон, развернув плечи крыльев, – Как ворону мне всего-то 211, жить еще да жить. Родился я в почтенном семействе воронов, в очень милом лесу недалеко от Нанта. Почтенное семейство переругалось из-за цвета моих перьев, и я еще вороненком пристроился жить у французского крестьянина, ставшего потом отчаянным революционером. У него было бы очень мило, если б не огромное количество гусей. Гнусные птицы, все время норовили обидеть… я с тех пор полюбил есть их печенки.

– Французская революция, – мечтательно протянула Анна, – Это же интересно.

– Ничего интересного. Полный раздрай. Правда для ворона и тут есть преимущество перед людьми – люди голодают, а воронам пир горой.

– Ты что ел трупы? – удивленно спросил Егор.

– А почему нет? Немного мешает двойная психология, но в физическом мире доминируют потребности тела. И потом, труп это труп, после того, как жизнь уходит, от человека или животного остается что-то вроде изношенного костюма. Вы же не стесняетесь есть трупы свиней, птиц, рыб, какая разница? Вы себе не представляете, как аппетитно для ворона выглядят последствия удачного артобстрела, особенно на второй-третий день, когда уже заведутся черви…

– Прекрати, – взмолилась Анна, – Меня стошнит.