Обрученные луной

– Ну хватит, хватит… – спокойно повторял Брангард, придерживая его за плечи.

Оборотень раздраженно сбросил его руки и сделал шаг в сторону от скорчившегося на траве тела. На миг он замер, не оборачиваясь к ним, но похолодевшая от ужаса Лестана уже знала, чье лицо вот-вот увидит. Черные волосы, связанные в хвост, но растрепавшиеся в драке, синяя рубашка, рост…

Хольм все-таки повернулся к ним одним плавным звериным движением, и Лестана съежилась, так был страшен старший сын вождя Черных Волков. Горящие жутким желтым огнем глаза, в которых ничего не осталось от прежней синевы, искаженное оскаленными зубами лицо… Не лицо – почти морда… Лестана никогда не боялась зверей, ни диких, ни своих собратьев в истинном облике, но этот полузвериный-получеловеческий вид испугал ее до темноты в глазах.

Он был страшнее Медведя! Тот – пьяный, наглый, мерзкий, но при взгляде на него Лестане не хотелось взлететь одним прыжком на вершину вяза и замереть там, вцепившись в ветку. Сердце ее стучало, вырываясь из груди, руки свело странной судорогой, она замотала головой в ответ на недоуменный взгляд Брангарда и бешеный, все еще звериный – Хольма.

– Госпожа Лестана, с вами все хорошо? – тихонько и очень ласково окликнул ее Брангард.

Несколько подоспевших Волков утащили безжизненно обмякшее тело Медведя, а Лестана, не в силах ни отвернуться, ни продолжать смотреть, пролепетала:

– Д-да… Я только… пусть он не подходит! – прорвались у нее все-таки рыдания. – Пожа-а-алуйста… пусть он…

– Он к вам больше не притронется, не бойтесь, – недоуменно сказал Брангард, но Лестана, помотав головой, кивком указала на Хольма, сгорбившегося, напряженного, хищно блестящего янтарными зрачками.

– Нет! Он… Пусть он уйдет…

Она подняла руку к уху, вдруг почувствовав резкую боль, – сережки не было. Это оказалось последней каплей. Долгий тяжелый день, разговор с Волчицей, потом пир, где все на нее смотрели, потом это… оказаться между Медведем и Волком, стать причиной драки… Они ведь за нее схлестнулись, как дикие звери за добычу! И еще подарок брата…

– Сережку потеряла… – расплакалась Лестана, и тут ее, наконец, обнял подбежавший Ивар, что-то гневно выговаривая Волкам.

Ему рассудительно и деловито отвечал Брангард, Кайса требовала поскорее увести Лестану в комнату, а ей было все равно, только очень холодно и страшно. Страшно, как никогда в жизни. А память жег бешеный волчий оскал на человеческом лице и такой же жуткий взгляд…

* * *

– Хольм!

Стук в дверь. И снова, уже с раздражением:

– Да впусти меня, дурень!

Судя по голосу, Брангард терял терпение, и Хольм, поморщившись, заставил себя сползти с постели, подойти и откинуть засов на двери. Если младшему брату что-то понадобилось, точно не уйдет, пока не получит желаемое.

– Ну? Чего тебе? – спросил он Брангарда, встав на пороге так, чтобы сразу стало ясно: дальше пройти не получится.

– Дура-а-ак… – приглядевшись к нему, протянул Брангард и вздохнул: – Впрочем, это не новость. Вот скажи, ты зачем этому Медведю челюсть свернул?

– Мало свернул, – буркнул Хольм. – Надо было сломать. И лапы заодно – чтоб не распускал.

– И шею, – подхватил Брангард, – чтоб не крутил головой, высматривая чужих девиц. Хольм, ты совсем сдурел? Он чужак. Если уж тебе так приперло его носом в землю натыкать, надо было или на поединок звать, или бить по-тихому. Не у всех на глазах.

– Я же еще и виноват?! – возмутился Хольм. – Он ее напугал! Схватил…

Стоило только вспомнить – и кроваво-алая ярость снова застелила глаза, туманя рассудок. Чужак посмел посягнуть на Лестану! Его, Хольма, избранницу! Неважно, что думают об этом отец, Брангард, Сигрун и все остальные. Лестана будет принадлежать ему. И уж точно никто не посмеет не то что лапы к ней протянуть, а даже словом или взглядом оскорбить…

Он облизнул вмиг пересохшие губы, с пугающей ясностью вдруг поняв – хорошо, что Брангард оказался в том дворике. Иначе Медведь точно не ушел бы оттуда на своих ногах. В лучшем случае – его бы унесли всерьез покалеченным, как, впрочем, и случилось, а в худшем…

– Он ее напугал, – упрямо повторил Хольм, пытаясь скинуть злое наваждение, требующее вонзить клыки в горло обидчика, сломать толстую короткую шею, а потом швырнуть его тушу к ногам той, на которую мерзавец поднял руку. – И чуть не обесчестил! Я видел, как она отбивалась!

Брангард безнадежно махнул рукой.

– А ты напугал еще сильнее, – произнес он с бесконечным терпением. – Хольм, она не Волчица. Она к такому не привыкла, как ты не понимаешь? Вы ее оба напугали, только Медведя этого она больше не увидит, а ты останешься здесь, рядом.

– Я? – изумился Хольм, искренне не понимая, почему в голосе и взгляде брата такое осуждение. – Я ее защитил! А она…

Ярость ушла, схлынула, как волна, сменившись горькой обидой, что комом встала в горле. Он ведь избил Медведя, потому что тот обидел Лестану. Как она могла этого не понять? Любая Волчица на ее месте была бы счастлива, что стала причиной поединка! И гордилась, что обидчик наказан, а победитель ждет ее одобрения и благодарности. Хотя бы ласкового словечка, взгляда…

– Кстати, а где этот? – мрачно спросил он Брангарда, и брат как всегда понял с полуслова.

– Домой уедет. У него вдобавок к челюсти еще и ребра переломаны… Ты же пинаешься, как лось! Несколько дней отлежится, а как на ноги встанет – уберется подальше. Его спутники уже извинились перед отцом, у дочери Рассимора попросят прощения завтра. Нехорошо вышло, Хольм, отец долго ждал разговора с Медведями.

Да, ждал. И Брангард – Хольм знал – тоже много сделал для этого. С Медведями у Черных Волков зыбкий мир, настороженное уважение недавних врагов, которые пощелкали зубами, выдрали друг у друга по клоку шерсти и решили, что драка не принесет выгоды. А вот торговля – вполне. И выходит, что поступок Хольма склонил чашу весов в сторону Рысей, зато Медведям очень не понравится.

– Мне жаль, – еще мрачнее буркнул Хольм и тут же упрямо добавил: – Но этот пень мохнатый сам виноват.

Потому что случись то же самое с другой девушкой – не гостьей, не наследницей вождя, не… Лестаной – и Хольм поступил бы точно так же. Нельзя обижать женщин, а вот набить наглую пьяную морду, распустившую лапы, это святой долг любого мужчины. Ну и удовольствие, чего уж отпираться. Хотя будь Медведь потрезвее и половчее, драка понравилась бы Хольму гораздо больше. Но все равно он был прав!

– Ладно, забудь, – хмыкнул Брангард. – Если все правильно обернуть, Медведи нам еще должны останутся. Девушку ему трогать не стоило. Я с них под это дело еще пару уступок стрясу. На вот, бери!

На ладони, протянутой Брангардом, блеснула искристая звезда. Бело-голубая, рассыпающая крошечные колкие лучики в свете лампы, висящей у двери Хольмовой комнаты. Сережка, мордочка рыси… Та самая, потерянная Лестаной. Хольм про нее забыл, а Брангард – он никогда ничего не забывает!

– Зачем? – зло спросил Хольм, вот теперь чувствуя себя дураком, ведь мог же поискать по запаху. Хоть тот и плохо держится на металле, но аромат Лестаны он бы уловил на чем угодно! – Ты нашел – ты и возвращай.

Брангард закатил глаза, сдавленно помянул Мать-Волчицу и тупой комок шерсти, доставшийся ему в братья неизвестно за что, снова заглянул Хольму в глаза.

– Она еще не спит, – сказал, старательно выговаривая слова, словно и правда разговаривал с полным болваном. – Придешь прямо сейчас, отдашь побрякушку, сделаешь глазки, как у щеночка, мол, не хотел вас испугать, прекрасная! Хольм, не будь бревном неотесанным! Рыси совсем не такие, как наши девушки, с ними ласково надо, мягкой лапой по шерсти…

– А еще хвостом повилять и пузо подставить? – понизив голос, прорычал Хольм. – Не много ли чести? Я ни в чем не виноват! Ну, разве в том, что хотел защитить одну красивую высокомерную дуру! Хочешь – сам к ней иди! Только не вздумай меня в это впутать, – поспешно добавил он, зная, что с многоумного Брангарда станется выступить чужим посланником. – Все, отстань, я спать хочу!

Толкнув брата в грудь, так что тот невольно сделал шаг назад, Хольм исхитрился захлопнуть дверь прямо перед его носом. Прислушался, готовый услышать в очередной раз, что он дурак, но в коридоре было тихо. Наверное, Брангард разозлился и ушел. Вот и хорошо! Вот и славно…

Вернувшись к постели, Хольм сел на нее и уставился куда-то ничего не видящими глазами. Перед его внутренним взором стояло искаженное испугом лицо девушки. Светлые глаза, растрепавшиеся прядки серебряных волос… Такая нежная, беззащитная… Как он мог ее напугать? Ведь не хотел же! Почему она не поняла? Почему испугалась его, защитника, больше, чем Медведя? Неужели она действительно такова, как он в сердцах бросил Брангарду? Нет, не может быть. И завтра он снова попробует с ней поговорить, только не присваивая чужих заслуг, вроде предложенной братом сережки, а честно, от души. Она должна понять, что Хольм чувствует. И если их звери потянутся друг к другу, даже гордая Рысь не сможет не признать, что это знак. Обещание того, что им суждено быть вместе.

* * *

Первую чашку горячего травяного отвара с медом Кайса влила в нее почти силой, поднеся к губам и то ласково уговаривая, то сердито называя дурочкой. Лестана выпила, стуча зубами о край, закуталась в теплое одеяло, сдернутое с кровати, и лишь тогда смогла удержать в руках вторую порцию. Пить уже не хотелось, но ледяной озноб не уходил, то и дело прокатываясь по телу мерзкой дрожью. Да что же это с ней такое!

– Ну что ты, солнышко?

Кайса тревожно заглянула ей в лицо, села рядом, обняла за плечи и тихонько спросила:

– Может, все-таки целителя позвать? Раз не помогает…

– П-помогает… – упрямо ответила Лестана, сжимая в ладонях горячую кружку. – Не надо целителя… Слухи пойдут!

И еще какие! Одно дело, когда все видели, что платье на ней не порвано, синяков нет, и вообще она всего лишь испугалась. И совсем другое, если позвать лекаря. Тут все мигом задумаются, что ей такого сделал Медведь. И напридумывают столько, что оправдываться потом будет бесполезно. Не поможет даже то, что Лестана все время была с подругой, ведь понятно, что та всеми силами будет ее выгораживать.

– Это да, – вздохнула Кайса, тоже наверняка подумав о том же самом. – Ничего, сейчас еще попьешь и согреешься. А нашим драгоценным хозяевам-Волкам я завтра много чего интересного скажу!