Моя летняя ночь

Как я смогу оставить ее одну? Кто будет ходить с ней по больницам? Ей нужно переводиться в институт. Она взяла с собой жалкую сумку с вещами, а значит, только самое необходимое. Как она разберется с московскими дорогами? Придется найти человека, который будет возить ее везде, пока я не вернусь. А потом разберемся.

Нужно приготовить дом к рождению ребенка. А как его готовят к этому? Купить кроватку и коляску? Еще бывают такие маленькие ванночки, где малыш купается в первые месяцы. И пеленальный столик. Купить всякие распашонки и маленькие простынки. Как они называются?

Черт! У меня будет ребенок! Ребенок! Маленький человек! Такой же, как я, только очень маленький. Даже меньше, чем Джес. С ума можно сойти…

Кровать рядом со мной прогибается. Открываю глаза и вижу спину Ани. Со спины и не скажешь, что она беременна. Такая же тоненькая и позвоночник так же выпирает. Хочу провести по нему рукой, но заставляю себя встать с кровати и пойти в душ.

А когда выхожу, девушка лежит на кровати. Длинные ноги обтянуты черными лосинами, а животик прикрыт длинной серой туникой. Ее рука лежит на животе, а на лице воодушевленная улыбка. Естественная и прекрасная, как летняя ночь, принесшая мне эту девушку.

– Хочешь потрогать? – она указывает взглядом на живот.

Подсаживаюсь на кровать, рядом с ней. Я хочу. Я хочу этого больше всего на свете. Она поднимает тунику, оголяя тонкую светлую кожу, берет мою ладонь в свою и кладет ее на верх животика. Под моими пальцами что-то двигается. Легкий толчок, еле различимый, еще один, сильнее. Дыхание перехватывает. Я боюсь спугнуть это движение. Оно возбуждает во мне что-то теплое, разносящееся по всему телу. Поднимаю глаза к лицу девушки, она уже смотрит на меня. В ее глазах столько радости, любви и тепла, что я не могу сделать вдох.

– Это Вовчик, – улыбается девушка. – А вот тут, – она берет вторую мою ладонь и прижимает ее рядом с первой, я снова чувствую шевеление, но уже под другой рукой, – пока неизвестно кто.

Что она сказала? Неизвестно кто? Не понял.

Она ловит мой вопросительный взгляд.

– Вовчик показался, он мальчик, – осторожно выговаривает Аня, – а второй прячется.

– Второй? – до меня не может дойти эта информация.

– Да, ты только не нервничай, ладно? – ее теплые ладони ложатся поверх моих. – Их двое. Они двойняшки.

– Двойняшки?

– Леш, что с твоим слухом? Я думала, ты здоров, – неловко смеется она.

– Я здоров, – отрезаю я. – Я просто еще не понял, что у меня будет один ребенок, а тут двое.

Выходит так, словно я расстроен. Но я не расстроен. Это же настоящее чудо! Их двое! Они будут похожи друг на друга и на нас! По моему дому будут бегать две пары маленьких ножек… У меня не хватает слов, чтобы выразить ей то, что я чувствую сейчас.

– Как ты посмела лишить меня всего этого?

Глажу ровный животик, пытаясь поймать шевеление. Аня виновато опускает голову, ежась.

– Как посмела лишить их меня? Где была твоя голова в тот момент, когда узнав о них, ты забыла обо мне? Когда ты собиралась сказать, что я стану отцом? Или ты вообще не хотела просвещать меня? И я жил бы дальше, не зная, что у меня есть дети? Кто так делает вообще?

***

Я только теперь начинаю понимать, что натворила. Я подумать не могла, что Леше нужны дети. Что он хочет их. Или захочет, когда узнает. Мне казалось, он к этому не готов. Мы же просто переспали, случайно встретившись однажды ночью.

А теперь, когда его ладони гладят мой живот, нежно нащупывая движения Вовика и его братика или сестренки, мне хочется плакать. От того, что так поступила, что обманула его, что все эти пять месяцев мои малыши думали, будто у них нет отца. А он есть. Этот сильный, красивый мужчина, как дикий зверь ворвавшийся сегодня в мой дом и почти насильно забравший меня от туда, их отец. Папка.

– Прости меня, – говорю тихо.

Я не стану плакать. Да, я совершила глупость. Но из благих намерений. Я не думала, что все получится так.

– Ты простишь? – переспрашиваю, потому что сидящий рядом со мной мужчина с золотыми глазами молчит. – Понимаешь, мне нужно родить. Потом я уже не смогу.

Его глаза расширяются в немом вопросе. И я выкладываю ему все, как на духу. Начинаю с того, что втюрилась в него, когда он распевал пьяные песни на крыше дома своих дедушки с бабушкой. Изображаю, как ходила по поселку, пошатываясь, таская за собой бутылку с водой. Леша смеется, не отрывая от меня глаз. Прикрывает мой животик туникой заметив, что тот покрылся мурашками от прохлады в номере. Заботливо укрывает меня одеялом.

– Ты видела этот позор?

Он красиво смеется. Мне нравится, как его пухлые губы, яркого морковного цвета, расходятся в широкой улыбке, оголяя ровные белые зубы, по которым он проводит языком.

– Бабушка до сих пор считает Романова исчадием ада. Это он тогда стащил самогон.

– Он прыгал по крыше, как волшебник, – смеюсь, вспоминая высокого парня с черными волосами.

– Подожди, тебе было тогда, получается, – Леша задумывается на мгновение, – восемь?

Киваю.

– Я не помню тебя, – сознается он.

– Еще бы, – мне не обидно, – у вас были занятия поважнее, чем присматривать за восьмилетней соседкой. А я следила за вами каждый день. Таскалась за вами на Каму, пытаясь так же нырять и плавать против течения. Отец не мог загнать меня домой! Я постоянно караулила ваш выход из дома. Но вы выходили чаще всего по ночам. Так что я бдила за вами из окна, и тихонько вылезала, чтобы следить. Это я разболтала всему поселку, что один твой друг залез в окно Насти и вышел оттуда только утром. Родители не могли заставить меня замолчать!

Леша не может угомониться. Его хохот разносится по небольшой комнатке.

– Настя до сих пор меня ненавидит! Я выучила то стихотворение наизусть, потому что ты читал его.

– Серьезно? Не помню этого.

Парень ложится рядом со мной, подкладывая согнутые в локтях руки под голову. А мне хочется положить голову на его руку, которая кажется уютной. А я могу это сделать? Раз он меня забрал, значит, мы вместе. То есть мы пара… а раз пара, значит, я могу касаться его, не так ли?

– Но я вообще плохо помню ту поездку. Мы слишком увлеклись дегустацией самогона. Никогда до этого его не пили.

Мы немного молчим, восстанавливая дыхание после смеха. А потом я решаю рассказать еще кое-что, о чем он должен знать. О том, что это единственные дети, которых я смогла зачать. И что я не хотела обижать его. Просто в тот момент он был мне нужен.

– У нас будет столько детей, сколько мы захотим.

Его тихий, но сильный голос рассекает тишину комнаты после минутного молчания. Он обдумывал мой рассказ.

– Ты не думаешь, что такая, как я, тебе не нужна?

Я должна задать этот вопрос. Я хочу, чтобы он принял решение. Я готова уехать прямо сейчас, если он решит отказаться от больной женщины.

– Какая же ты еще маленькая и глупая, Ань, – Леша выдыхает. – Для начала, – поворачивается ко мне лицом, поддерживая голову рукой, отчего мышца на ней набухает, возбуждая более сильное желание коснуться ее, – пусть родятся двое парней. А потом займемся двумя девочками.

Он приближается ко мне и нежно касается губами моих губ.

– Трубы не приговор. Есть другие способы забеременеть. А если ты решишь, что нам хватит двоих, то мы остановимся на этих. Хорошо?

Киваю. Надо же, как все просто. Мне стоило всего лишь раньше сказать ему все это, и не было пяти месяцев беспокойства, жалости к себе, сдерживаемых слез и страха остаться одной.

– И давай договоримся, чтобы в будущем не возникало таких ситуаций. Ты не одна. У тебя есть я. Сначала ты говоришь мне о проблеме, потом думаешь, что с ней делать, а потом я решаю эту проблему. Пойдет?