Моя летняя ночь

– Это я, – рычу в динамик в ответ на вопрос деда.

– Чего приперся? – рычит дед.

– Дед, открывай, поговорить надо.

– Видеть тебя не хочу. Проваливай.

Ну это уж совсем… охренели что ли все? Злобно смотрю на прячущую глаза Анюту. Понимает, мелкая, что все возненавидели меня из-за ее молчания. Дергаю резко железную дверь. Открыть получается со второго раза. А застройщик болтал, что с безопасностью в этой районе все будет круто. Везде обман!

– Прошу, – клоунски раскланиваюсь, пропуская пузатую вперед.

Аня входит, повинно опустив голову. Куда, интересно, подевались ее шуточки?

Жму на дверной звонок. Баба Марина осуждающе осматривает меня, а вот Анюте лучезарно улыбается. Ну конечно, Анечка у нас девочка хорошая.

– Добрый день, баба Марина, – здоровается миленьким голоском.

– Проходи, милая. Я так рада видеть тебя. Проходи, Анюта.

– А меня ты видеть не рада? – бешусь я.

– И не видела бы еще, – ворчит старушка.

Ну пипец! Прожигаю взглядом рыжую, которая собирается уже расшнуровывать короткие замшевые ботиночки.

– Куда собралась? – резко останавливаю ее. – У нас нет времени на посиделки. Дед! – ору.

– Пошел вон отсюда! – доносится из зала хриплый голос. – Нет у меня больше внука!

– Я привез твою невестку, – кричу, чтобы он точно меня расслышал, – но ты можешь дальше протирать диван. Билет до Москвы на свадьбу пришлю. Хорошего дня, – желаю бабушке уже вежливее, и даже вытягиваю губы в улыбке.

Старушка вытирает глаза полой халата и подходит ко мне.

– Спасибо, сынок, спасибо.

Что-то внутри немного успокаивается от того, как она прижимается к моей груди морщинистой щекой.

– Баб, да я с улицы, холодно же, – прижимаю к себе малюсенькую женщину.

– Ой, у меня же шаньги поспели, вы проходите. Поешьте.

– Нет времени, баб.

– А я бы поела.

Это что за писк слева? Рыжая сглатывает слюну. И правда, только сейчас чувствую разносящийся по квартире аромат свежей выпечки.

– Я от нервов есть хочу, – бормочет себе под нос.

– Что-то ты слишком уж нервная, – шиплю я.

После заполнения желудков бабулиными шаньгами и разговора с дедом, усаживаю Аню снова в машину.

Но как только выезжаем из города она просит остановиться. Ей надо в туалет. В кустах она не может. И правда, застудится. Придется привыкать, что теперь я не один, и организмы у нас разные, к тому же она носит моего ребенка. Ожидаю ее у дверей туалета придорожного кафе.

И через полчаса снова.

И опять.

Мы останавливаемся каждые сорок минут. Молчу. Не хочу с ней разговаривать. Взбесила меня. И девушка тоже молчит. Боится. И правильно. Пусть прочувствует свою вину. Пусть до нее дойдет, что она натворила, скрыв от меня моего же ребенка.

Ребенок! Не могу в это поверить! Я мог вообще не узнать о нем. Вдруг в ее рыжую голову взбрело бы свалить куда-нибудь?

– Знаешь, – еле слышный голос разносится по салону, выводя меня из раздумий, – говорят, погибнуть в автомобильной катастрофе одна из самых лучших смертей.

Пялюсь на нее, пытаясь понять, что она сейчас сказала.

– У тебя мозг совсем повредился на почве беременности?

У меня нет сейчас сил, чтобы разговаривать с ней нормально.

– Если врезаться на такой скорости в дерево или в другую машину, то умрешь моментально, ничего не почувствуешь. Это лучше, чем умирать, например, от продолжительной болезни.

Смотрю на спидометр. Я гоню на двести тридцать, выжимая из тачки почти все, на что она способна, и не замечаю скорости. А в салоне стояла гробовая тишина до того, как Анюта заговорила. Скидываю скорость до ста пятидесяти. Включаю радио, тихо, чтобы разбавить гнетущую тишину.

Анюта разговаривает по телефону с мамой, успокаивая ее. Потом с сестрой. После с отцом. Трещит с какой-то Окси. А после разговоров снова умолкает, засыпая.

Я проезжаю Казань, когда она просыпается и тихим шепотом, как тогда на реке, просит остановиться. Она проголодалась.

Мы в каком-то небольшой населенном пункте, я не запомнил названия. Ищу более или менее приличное место для ужина. На улице уже темно, ночь не за горами. Останавливаюсь у ресторана с дурацким названием «Лосиная долина». Сам тоже проголодался.

Девушка молча, но с аппетитом наворачивает принесенный ей стейк из говядины и овощной салат. А я не могу оторвать глаз от ее пополневшего лица. Какая же она хорошенькая. Загар давно сошел с ее кожи, и веснушки на тонком прямом носике проступают сейчас ярче. Мне хочется сосчитать их.

– Леш, мне бы прилечь, – тихо просит она. – Хоть на полчасика. Спину тянет очень. И помыться хочется. И ноги замерзли.

Да, я не подумал об этом. Я вообще ни о чем не подумал. Ни о том, что в ее положении тяжело ехать в машине на такое расстояние. Что у нее есть определенные бытовые потребности, к которым я равнодушен. Что я привезу ее домой и оставлю с дедом, а сам уеду в Крым. Вот же черт! Я оставлю ее!

Какой же я идиот. Поддался минутному позыву и забрал ее из знакомого места, от людей, заботящихся о ней, и везу туда, где оставлю одну. Ей было бы гораздо проще остаться дома. Но возвращать ее я не собираюсь. Пусть привыкает, что я не всегда буду рядом.

– Потерпи немного, – стараюсь говорить мягче, чем обычно, – я найду отель какой-нибудь. Как ты себя чувствуешь?

– Как беременная, проехавшая пять часов в машине, – она находит в себе силы улыбнуться.

Интересуюсь у официанта, где тут можно остановиться на ночь.

Отельчик так себе. В комнате большая кровать, телевизор, туалет с душем. Ничего, на одну ночь пойдет.

Аня молча уходит в душ, а я валюсь на кровать, растягивая тело, закрывая на минутку глаза. Напряжение этого дня дает о себе знать.