Моя летняя ночь

– Я не пойду. Мне тут нравится, – объявляет МС Коршун в микрофон.

– Ну как хочешь, потом не жалуйся!

Одеваюсь. Оплачиваю девчонкам сауну до утра и прошу админа вызвать двух мужчин-стриптизеров. Пусть повеселятся. Ну… и Коршун пусть развлечется вместе с ними.

В части почти никого нет. Половина на вечернем дежурстве, которое не прекращается на полуострове ни на минуту. Половина отдыхают.

Набираю телефон своей русалки. Я знаю, что она скинет. Но это меня успокаивает. Я хотя бы знаю, что она жива.

Привожу в порядок форму. Она понадобится завтра к вечеру, но мне нравится, когда все готово заранее. В казарму заходят двое моих сослуживцев. Армен тащит Влада, укладывает его на кровать и по казарме разносится возмущенное "Вы, русские, неустойчивы к хорошему, настоящему коньяку".

Вот он это зачем сказал? Я готов был лечь спать. Но теперь никто из нас не уснет, пока я не докажу ему насколько мы, русские, устойчивы к любым видам алкоголя.

Следующие полчаса мы бегаем по местным кафешкам, набирая хороший коньяк, отбираемый Арменом, раз уж он взялся быть у нас знатоком. Возвращаемся в казарму, где выпиваем по рюмке за рюмкой, при судействе вернувшегося с гулянки Стаса. На улице глубокая ночь, но остановиться теперь мы не можем. У нас договоренность. Один должен вырубиться. И я не хочу быть первым.

Спор прерывает раскатистый громовой голос пьяного Коршуна.

– Где этот гад?

Дверь открывается с пинка моего гигантского друга. И Мишаня разъярен.

– Вот ты где, маленький говнюк! Стриптизеров мне заказал? Я же теперь всю ночь не усну! Вот же ты урод!

Я ржу и не могу остановиться. Пьяный Арменка и не менее пьяный Стас, который не смог остаться просто судьей и подключился к соревнованию, таращат глаза, потому что не видели еще Коршуна таким злым.

– Они перед моей рожей членами трясли! Я чуть не блеванул! Мне пришлось втащить одному, потому что у него, блин, встал! На меня встал! Че ты ржешь то постоянно?! Мне надо выпить.

Парень выпивает залпом одну треть бутылки коньяка и ставит ее на стол с такой силой, что рюмки, стоящие рядом, опрокидываются.

– Вот тут я их члены видел, – орет Мишаня, водя ладонью перед носом. – Он меня чуть концом своим не коснулся! И если я после этого стану педиком, я тебя, Кобарь, первым трахну!

Парни начинают гоготать, понимая, во что я втянул друга.

– И поверь, – шипит обиженный, – ходить после этого ты сможешь не скоро.

На глаза выступают слезы. Хватаюсь за живот. Ноздри генеральского сынка ходят ходуном. Но я знаю, что бить меня он не станет. Еще несколько минут, и он успокоится. Это же Мишаня, с ним и не такое случалось. Он выживает в любых условиях.

Мишель делает еще несколько глотков коньяка из бутылки и садится за стол напротив меня.

– Ладно, чем вы тут занимаетесь? – успокаивается кудрявый. – Хватит ржать, дебилы! Вашего товарища чуть два мужика в сауне не трахнули, где ваша братская поддержка?

Прерванное соревнование возобновить не удалось, но оставшийся алкоголь мы выпили, в чем помог настрадавшийся Коршун.

– Чувак, серьезно, мужики отвратительны, – шепчет Мишаня, засыпая на соседней кровати. – Мне теперь жалко телок. Как они видят это постоянно? Его яйца тряслись прямо перед моими глазами, словно два колокола… повезло еще, что не звенели…

– Да замолчи ты, наконец, – умоляю я друга, – у меня уже горло болит ржать.

– А прикинь, как у телок горло болит, когда им туда член суют?

– Все, хватит, пожалуйста…

Но Мишаня болтает до самого рассвета. Его нежная психика не может смириться с увиденной картиной. Надеюсь, этот стриптиз не останется в его голове надолго, иначе, боюсь, он не сможет наслаждаться сексом. Как-то его напугали две окровавленные медсестрички в туннеле ужасов, куда мы ходили с классом, так он до сих пор не любит белые халаты.

***

Следующий день ходим коматозные, после выпитого накануне. Но полковник быстро приводит нас в чувство, отправив всех в ледяной душ и обрадовав запретом на выход из казарм после отбоя. Наша попойка дошла до его ушей. Мы виним в этом громкоголосого Коршуна.

А еще через день мне звонит бабушка. И этот звонок выбивает меня из колеи и меняет всю мою жизнь.

Баба Марина никогда не кричала на меня. Она слишком любит единственного внука. Но сейчас она плачущим голосом бросает в меня оскорбления, и требует больше никогда не приезжать к ним, и не сметь называться их внуком, потому что… потому что я поступил безответственно, обрюхатив Аню и бросив ее.

До меня не сразу доходят ее слова. Обрюхатил? В смысле? Она беременна? От меня?

Полдня обдумываю ее слова, пытаясь созвониться хоть с кем-то, чтобы получить больше информации. Но теперь мои вызовы скидывает не только Аня, но и дед с бабушкой.

А вечером звонит мой московский дед Валера, и требует немедленно привезти обманутую мной девушку. Ведь если у меня нет чести, то он, мой дед, возьмет ответственность на себя, раз уж он вырастил такого, как он выразился, ублюдка.

Так меня еще не называли.

Срываюсь к полковнику. Врать командиру я не собираюсь. Сергей Михайлович человек серьезный, и лучше сказать ему правду. Он спокойно выслушивает меня. Я получаю четыре дня увалов.

Беру на прокат потрепанный внедорожник и несусь в Москву, не успев обдумать услышанное. Авиасообщение Крыма с Россией еще не налажено.

Аня беременна. Если это так, я не сомневаюсь, что это мой ребенок. Не могу объяснить отсутствие сомнений. Просто я уверен, что ребенок мой и все тут. Возможно, именно поэтому она и не брала трубку. Обиделась? Но ведь я звал ее с собой. И какого хера она не позвонила мне, как только узнала о беременности?

В моей голове сумбур. Я не был готов к таким новостям и не могу адаптироваться к ним сейчас. Они не укладываются в моем мозгу. Если все так, как я понял, Анюта уже на пятом месяце.

Управляю машиной автоматически. Не могу даже сосредоточиться на дороге. Не чувствую голода и усталости. В Москве, после разговора с дедом, которого мне удалось успокоить, отсыпаюсь. Меняю тачку на свой Рендж Ровер, отправляя взятое на прокат корыто назад с перегонщиком. Понимаю, что проще было лететь из Москвы на самолете только на середине пути. В Нижнем Новгороде прихожу немного в себя. Отвечаю на вызов Коршуна, который так и не понял, в чем дело и объясняю ему ситуацию, в которой сам еще не разобрался. Друг желает мне удачи.

В Ижевске понимаю, что даже адреса Анюты не знаю. Старички не берут от меня трубку. Звонок Романову решает проблему. Его безопасники узнают адрес за две минуты.

Залетаю в подъезд девятиэтажной панельки, поднимаюсь на четвертый этаж, перешагивая через несколько лестниц. Звонок не работает. Я взбешен, так что просто долблю кулаком в дверь.

На пятом ударе дверь открывается. Передо мной стоит мужик лет сорока пяти. Ниже меня ростом, но мощной комплекции. У него глаза цвета бирюзы. Это ее отец.

– Аня, – выдыхаю я, – мне нужна Аня.

– Вон пошел отсюда, щенок, и чтобы ноги твоей не было в моем доме.

Меня грубо посылают. Меня это даже не обижает. Удивительно, что мужик не встретил меня кулаком в морду. Дергаю резко дверь на себя, отталкивая будущего тестя. Потом помиримся. Прохожу в узкий коридор.

– Аня! – ору громко, она должна быть дома.

– Ты охренел совсем? Пошел вон из моего дома, ублюдок!

Вот теперь мощный кулак летит в мое лицо, но я автоматически перехватываю его, загибая руку мужчины за его спину, и, не обращая внимания на его хрип, так прохожу с ним вглубь квартиры.

– Аня!