Мой школьный мальчик

На двух машинах, с орущей в салонах музыкой, мы доезжаем до парка рядом с домом Юры. Скоро утро, и парк пуст. Гуляем по белеющим от инея тропинкам, допивая остатки прихваченного из лагеря алкоголя. Сидим на лавках, распевая песни. Это так здорово – гулять до самого утра. Перед таким времяпрепровождением отступает даже сон. Маша не ворчит, а принимает участие в общем веселье.

Как только открывается «Былина» мы с Машей и Лешей идем туда – заказывать еду. Гору еды. Ведь все изрядно проголодались. А Юра с Мишей и Олегом идут в магазин за алкоголем. Ведь наш уже закончился, но мы собираемся продолжить праздник.

По нашей с Машей просьбе перемещаемся в квартиру Юры. Мы с ней замерзли и устали. Но дома никто не уходит спать, и я, влив в себя две огромных кружки кофе, танцую с Мишей под его плейлист. Мы засыпаем только к вечеру субботы и просыпаемся к вечеру воскресенья.

Я отказываюсь от услуг водителя Юры, и вызываю такси, которое везет меня до школы, где забираю свой уже собранный чемодан. А в аэропорту меня ждет Юра, и мы не может оторваться друг от друга, целуясь пока не объявляют посадку на мой рейс.

Улетаю домой окрыленная, радостная, и такая счастливая, какой еще не была никогда.

***

– Потрясающие новости, да! Доченька, ты вернешься домой, тебе не придется больше жить в этой школе. Я так рада, – мама обнимает меня так крепко, что я не могу дышать.

Да я и не хочу дышать!

Новости отвратительные. Мама то, конечно, счастлива, а вот я готова разрыдаться. И я не сдерживаю себя.

– Детка, – она целует мои щечки, поглаживая по голове, – я тоже разревелась, когда Володя сказал мне, что с филиалом в Москве придется подождать. А возможно, его вообще открывать не будут! – чем с большим энтузиазмом говорит мама, тем с большим энтузиазмом я реву.

Этого не может быть! Я должна вернуться в Москву. Я хочу в Москву. Я не могу остаться тут! Юры тут нет! Он в Москве… и я хочу быть там… с ним. Как объяснить это родителям?

– Милая, я уже переговорила с директором Коллинз, тебе только надо сдать все тесты, – воркует мама, – но ты же у меня умница, – ее губы приземляются на мой нос, – ты обязательно все сдашь. В конце концов, мы наймем репетиторов, и ты догонишь программу.

«Да не надо мне ничего нагонять!» хочу заорать я. Во-первых, программа в Московской школе ушла так далеко, что я могу еще полгода ничего не делать в своей. Юра зорко следит за тем, чтобы я выполняла всю домашку, порой не выпускает меня из комнаты, пока я не перескажу ему прочитанное. А во-вторых, не собираюсь я возвращаться! Решено! Я сделаю все, что угодно, чтобы вернуться в Москву.

– Кроме того, учеба тут обойдется нам дешевле на три тысячи в год! – радуется мама.

Все, я больше не могу выносить ее счастливое воркованье. Вырываюсь из ее объятий и несусь в комнату, где кидаюсь на кровать и утыкаюсь лицом в подушку. Нет! Нет! Нет! Они не могут так просто сначала заставить меня переехать одну в чужую страну, а потом забрать оттуда. Я же не морская свинка. Нельзя просто так перетаскивать меня с одного места на другое. Как они не понимают? Руки тянутся к мобильнику, мне хочется написать обо всем Юре. Но разве он сможет что-то сделать? Конечно нет.

– Детка, – мягкий голос мамы настигает меня, она садится на кровать рядом со мной, – ну что с тобой? Ты не рада?

– Нет! – кричу в подушку, но знаю, что мама все слышит. – Вы не можете распоряжаться моей жизнью! Мне нравится там! Я хочу жить там!

– Что?

– Да! – откидываю подушку в угол комнаты. – Я не вернусь!

Лицо мамы омрачается. Начинаю ненавидеть себя за то, что обидела ее, поэтому тут же подползаю к ней, укладывая голову на родные колени.

– Прости, – тут же извиняюсь, стирая слезы подолом ее платья, – я не хотела кричать. Но, мама, – смотрю в ее слезящиеся глаза, хлюпая носом, – пожалуйста, не забирайте меня из Москвы. Я знаю, что вы можете заставить меня вернуться, вы оплачиваете учебу и все такое, но… пожалуйста, не заставляйте…

– Все, – мама аккуратно приподнимает меня, освобождая свои колени, и поднимается с кровати, – я приготовила для тебя грудку, пошли, ты все мне расскажешь за ланчем.

Уже ланч? Время просто летит.

Она выходит из комнаты, а я бегу в ванную, где умываю лицо холодной водой и несусь в столовую. Мама достает из духовки форму с запеченной грудкой, от запаха которой я глотаю слюни, так давно я не ела еду, приготовленную мамочкой.

– Итак? – она ждет объяснения случившегося.

– Прости, – я больше не кричу и не плачу, мне слишком стыдно за то, как я обидела ее. – Понимаешь, я не могу перевестись в середине года. Там другая программа, – запихиваю в рот кусок курицы, я не могу терпеть этот аромат, – и совсем другие предметы, и мне придется прекратить курсы, на которые я рассчитываю при поступлении в колледж, и…

– И ты врешь мне, Кристина, – укор в ее голосе заставляет меня опустить голову.

Я не умею врать. Надо просто смириться с этим, и прекратить попытки.

– И если ты не скажешь мне правду, то я заберу твои документы из Московской школы уже сегодня.

– Извини. Но, мамочка, – беру ее руку в свои две, поглаживая мягкую кожу, – пожалуйста, это очень важно для меня. Я не могу сейчас вернуться.

Женщине, сидящей напротив меня, не приходится выпытывать информацию. Я рассказываю все сама, утаивая, естественно, что провожу у Юры все выходные, и что последнюю неделю мой язык практически жил в его рту. Маме это знать не обязательно, ей и так ясно, что я влюблена по уши в этого парня. Она воодушевленно улыбается моему рассказу, то и дело приобнимая меня, когда мы сидим на диване в холле. Я слезно умоляю ее не возвращать меня в ЛА, ведь мне уже нравится Москва. Нет, я не только из-за Юры вернуться хочу. Я хочу таким образом стать ближе к папе, узнать лучше его Родину. Приукрашиваю. Но мама, которая все совместные с папой годы отсекала идею посещения России, чувствует вину. Добиваю ее тем, что закончу школу с гораздо более хорошим баллом, чем могла бы сделать это тут, соответственно, и мои знания будут выше, что позволит проще поступить в колледж. На самом деле я начинаю подумывать о поступлении в Московский государственный университет, но маме об этом знать не обязательно. Пока. Приводимые аргументы приходятся ей по вкусу и этого достаточно. Опять же, пока. Она обещает взять тяжелый разговор с папой на себя, и под страхом смерти запрещает мне говорить о первой причине моего желания вернуться в Москву – Романове. Мы обе знаем, что если папа надавит, я не смогу держать язык за зубами, поэтому надеемся, что аргумент о моем желании получше узнать свою историческую Родину, зацепит Владимира Орловского.

Конечно, мама расстроена отсутствием у меня желания вернуться в прежнюю школу. Обнимаю ее так крепко, как могу. Так я выражаю свою благодарность за понимание.

А оказавшись в своей детской снова плачу, потому в голову бьет осознание страшной вещи – школа закончится в мае. В июне будут сданы экзамены. И мне придется вернуться, если я что-нибудь не придумаю с поступлением.

Жизнь несправедлива, раз закинула меня в другую страну, чтобы объединить с самым потрясающим человеком всего на девять месяцев.

В день рождения Романов поздравляет меня по телефону. Ему хотелось бы быть рядом со мной, но прилететь он не может. А я и не рассчитывала на это.

Зато возвращаясь в свою школьную комнату, я нахожу на письменном столе жемчужный браслет, который тут же цепляю на запястье. Просто и очень нежно. Надо будет поблагодарить одноклассника.

***

Нифига не выспался. Мы с Олегом вернулись из Айна-Напы вчера вечером, и поскольку летали мы только с рюкзаками, из аэропорта поехали сразу в школу. Физрук поймал нас в холле нашего этажа и потащил на тренировку, чтобы проверить, действительно ли мы занимались в каникулы и не потеряли ли своих навыков. Он заткнул нас раньше, чем мы успели сказать хоть слово о том, что устали от перелета, так как всерьез задался целью вырастить из нас чемпионов. Или, что более вероятно, он просто питается нашей подростковой неуемной энергией и жизненной силой, которые не в состоянии вырабатывать сам, в свою тридцатку.

Выпиваю уже второй стакан кофе и поглощаю третью порцию оладий с абрикосовым вареньем. Сдерживаю зевоту. Мечтаю поспать. Я так и не смог выспаться в каникулы. Каждую ночь мой друг притаскивал в наш номер новую девку. Вернее каждое утро, ведь мы возвращались из клубов, где тусили, только с рассветом. Так что я слышал оргазмы как минимум на трех языках, не считая русского, и лишний раз убедился, что Олег любит поговорить, когда его член находится в чьем-нибудь рту. Какого хера я не снял себе отдельный номер? Блондин уговорил меня, надеясь, что я присоединюсь к его секс-марафону. Но я лишь потанцевал пару раз с одной девчонкой. У нее были зеленые глаза, на которых я, похоже, помешался. Так что каждый раз, смотря на нее, я думал о Тине и желание трахнуть кого-то пропадало. Мысли о ней довели меня до того, что даже катаясь после пробуждения на яхте, я мечтал, чтобы вместо Олега рядом была она. Самойлов обиделся. Зря я поделился с ним этой мыслью.

Теперь сидит напротив меня, зевая через каждое слово, но очень довольный. Говорит, что к его двадцати пяти в мире не останется национальности, с которой он не переспал бы. Им бы вдвоем с Коршуном путешествовать, но тот уезжал на какие-то военные сборы, куда его добровольно-принудительно отправил отец.

– Ненавижу Египет, – Лешка приземляется на стул рядом с Олегом, с красным, от не улегшегося загара лицом, таким же, как наши с блондином, – все эти храмы, пирамиды и гребанные фараоны, чтоб их… блин, им даже не пожелаешь ничего, – разочарованно вздыхает, – они ж и так уже сдохли.

– Ну, если ты там на раскопках был, то, считай им нагадил уже, – задумчиво произносит Мишка, и мы смотрим на него как на инопланетянина. Когда это Коршуну стало интересно что-то кроме оружия, девчонок и алкоголя? – Ну, они же верили во всю эту хрень про загробную жизнь, – парень пытается легкомысленно ухмыльнуться, чтобы мы, не дай бог, не подумали, что он не такой уж и тупой, – и если их гробницы разграбить, то у них… ну, типа… не будет этой загробной жизни, – странно медленно заканчивает он свой интеллектуальный порыв, и, видя издевательское изумление в наших глазах, откидывается на стуле, обидчиво кидая, – да пошли вы, хотел вас просветить!

– Я хотел просто поваляться на пляже, – Леха пропускаем мимо ушей Коршуновский экскурс, чешет подгоревший лоб, – поплавать, рыб там всяких посмотреть. И знаете что? – Мы все во внимании. Парень оглядывает нас выпученными глазами, показывая, как он возмущен поездкой. – Я всего дважды искупнулся! Дважды! Зато теперь я знаю разницу между Ахеменидским и Эллинистическим периодами!

– О! – оживляется Миха, позабыв свою обиду. – Расскажи-расскажи, в чем там разница?

– Ни в чем! – практически орет Лешка, показывая нам чудеса своей физиологии, выкатив глаза еще сильнее. – Нет никакой разницы, Миха! Ни-ка-кой! Они были, – парень стучит по столу ребром ладони, привлекая внимание к нашему столику остальных завтракающих, – жили, пили, жрали, – еще три удара, – и сдохли! – столу влетает еще раз. – Нет! Разницы!

– Ладно-ладно, – Мишка поднимает руки, защищаясь от нашего взбешенного одноклассника, – я не глухой, незачем так орать.

– Гребанные мумии и их раздолбанная посуда снятся мне третью ночь, – выдыхает, успокаиваясь, Кобарь. – Ненавижу Египет.

Мы знали, что этим и кончится его поездка к родителям Машки. Они оба археологи, практически живут в Египте, кочуя по местам раскопок. Машка летает к ним на все каникулы. В этот раз ей удалось уговорить Леху полететь с ней, хотя мы с Олегом звали его с собой на Кипр. Но, определенно, Машка умеет что-то такое, чего нам с Самойловым, слава богу, делать не приходилось, раз она вертит нашим другом, как хочет.

– Доброе утро, мальчики, – нет, только не она, – как провели каникулы?

Ленка садится рядом со мной так близко, что наши бедра соприкасаются. Отодвигаюсь. Я уже давно не получаю удовольствия от ее прикосновений. Машка, пришедшая вместе с подругой, садится к своему парню.