Улица Яффо

* * *

Вечером, когда поляки пели песни на идише и Жоэль танцевала с другими детьми, Морис тихо рассказал Ясмине о встрече у водовоза.

– Ни за что, – ответила она.

– Но он заберет нас отсюда. Не только меня. Он пообещал квартиру для нас троих, в кибуце.

– Ты что, забыл, что ты себе обещал? Ты сказал: никаких больше войн. А теперь опять хочешь взяться за оружие?

В самом деле, Морису была глубоко противна мысль снова вставать под ружье. Разумеется, он осознавал необходимость защищаться. Но презирал слепое повиновение, отмирание чувств, эрозию гражданской морали. Тем не менее был готов еще раз переступить через себя. Не ради себя, не ради фюрера, но ради этих двух людей, за которых он был в ответе.

– Я не допущу, – тихо, но настойчиво сказала Ясмина, – чтобы Жоэль снова потеряла отца. Я желаю жить, Морис! Я хочу увидеть мир, хочу примерять новые платья и лица. Я не хочу больше быть послушной, не хочу быть печальной вдовой, мне хочется наконец-то стать свободной! С тобой!

Морис молчал. Она взяла его за руку.

– Неужели ты не благодарен за то, что остался жив? – спросила она.

И правда, каждую минуту рядом с ней он ощущал как дар. Он выжил на войне благодаря не случаю, а человеческому решению. Если бы семья Сарфати не открыла перед ним тогда двери, не бросила бы ему спасительную веревку, его так и несло бы дальше потоком войны, пока не поглотил бы следующий водоворот. Он был благодарен родителям Ясмины за все; без них сейчас не было бы ни солнца, потому что он не видел бы солнца, ни ветра, потому что он бы не чувствовал ветра. Весь этот разрушенный мир – какое невероятное счастье.

– Но нам никто не дарил эту землю, Ясмина. Нам вовсе не рады в Палестине.

– Я не верю тому, что говорят люди. Мы всегда отлично жили вместе, евреи и арабы. Мы как двоюродные братья. Если кто убивал евреев – так это твой народ.

– Моим народом стал теперь твой народ, – возразил он.

– Думаешь? Не так-то легко сбросить свою кожу, поверь мне, Морис. Ты и я, мы оба приемные дети, каждый по-своему. Если все хорошо, можно стать одним из них, но если дела пойдут плохо, то тебе не повезло. – Она указала на человека с аккордеоном и певца в черной шляпе: – Эти язык и музыка даже не мои, как же они могут стать твоими? Помнишь, как ты играл мне Бетховена, в доме моих родителей? Тогда я впервые почувствовала, кто ты на самом деле. Не солдат, а человек. По твоему лицу я прочитала твою душу. Ты тосковал по родине. По твоей Германии.

Это слово она произнесла совсем тихо, чтобы никто не услышал.

– Моей Германии больше нет. Да и разве у души есть национальность? Может, звучит странно, но здесь, среди этих людей, я чувствую себя дома. К тому же я не могу думать лишь о собственном благополучии.

– Тогда подумай о нашем ребенке.

К ним подбежала сияющая Жоэль, лицо у нее взмокло от пота.

– Идите танцевать со мной!

– Ты права, – сказал Морис Ясмине.

Так и было решено. Морис принимал участие в занятиях Хаганы, чтобы не казаться отщепенцем, но не поддавался на вербовку. Для британцев все называлось physical exercise classes, занятия физкультурой, но на деле это была боевая подготовка. Пятьдесят отжиманий под палящим солнцем, лазанье по канату, ближний бой. Как голыми руками убить напавшего. Иногда Хагана даже контрабандой ввозила оружие. Охранники закрывали на это глаза, пока все было тихо. Они чувствовали, что время их империи на исходе. И по большому счету, просто хотели домой.

* * *

Ясмина иногда уходила из лагеря. Отпуская ее, Морис не беспокоился, потому что она была вместе с другими женщинами. То были американские добровольцы, которые заботились о детях, оставшихся без родителей. Таких детей забирали прямо с кораблей и привозили в небольшой полевой госпиталь, которым заведовала благотворительная медицинская организация Хадасса. У Ясмины не было медицинского образования, но как дочь врача она не боялась контакта с больными, умела делать уколы и менять повязки. Медсестры Хадассы были рады любой помощи, а Ясмина относилась к этим детям с любовью, на какую способен лишь тот, кто и сам когда-то был без родителей. Каждого нового ребенка она приводила в пункт регистрации пропавших, где он должен был назвать свое имя, имена родителей и место, где последний раз их видел. Милан, Маутхаузен, Треблинка. Или название судна, которое затонуло. Многие из детей уже не помнили всего этого. Потом Ясмина проверяла списки людей в лагерях беженцев, которые искали своих детей. Очень редко, но все же иногда она находила совпадавшие имена. Вечерами она рассказывала Морису о детях. Она помнила каждое имя: Рахиль Гельблюм, Лаззаро Асколи, Йосси Рабинович. Вот только одного она Морису не рассказала – о том, что в списках обитателей этого проклятого богом острова она искала еще одно имя: Виктор Сарфати.

Глава

5

Морис узнал об этом случайно. Ясмина вместе с Жоэль были у сирот, и вдруг перед боевой подготовкой Зеэв Шомер, тренер из Хаганы, отозвал Мориса в сторону.

– Слушай, ты должен лучше присматривать за женой. Она достала уже всех. Конечно, не мое дело, но…

– О чем ты?

– Она постоянно расспрашивает про какого-то мужчину.

– Про какого?

– Виктора или что-то вроде.

Это имя было как удар в живот.

– Вроде это ты на ней женат, так? – спросил Зеэв.

– Виктор – ее брат! А если хочешь все знать, то сводный брат.

– Ах вот что! А я-то подумал уже… потому что она так скрытничала… Ладно, без обид. Давай, разогрей мускулы!

– Подожди. А что она говорила про Виктора?

– Показала мне его фотографию. Симпатичный парень. Она думает, что он сейчас матрос в Пальяме. Ты его знаешь?

Морис кивнул. Зеэв понизил голос:

– Я понимаю, почему его нет ни в одном списке. Он наверняка сменил имя. Знаешь, как меня раньше звали? Владимир Шуманн. Тебе бы, кстати, тоже не помешало. Морис… В этом слышна диаспора. Знаешь, как они говорят? – Зэев рассмеялся. – Мы можем забрать евреев из диаспоры, но не диаспору из евреев. Подумай об этом!

– Виктор утонул.

– Точно?

– Точно.

– Почему же она его ищет?

Морис не ответил.

– Знаешь, – серьезно сказал Зеэв, – некоторые от такого свихнулись. Им надо увидеть труп, чтобы понять, что все кончено. Но люди хотят надеяться. Я встречал тех, кто потерял родителей в Треблинке. И они продолжают искать их имена во всех списках. Хочется прям надавать им пощечин, заорать: ну очнитесь же!

Он взял Мориса под руку, чтоб вернуться к остальным.

– За дело, лентяи!

У Мориса закружилась голова. Он отговорился тем, что, мол, во рту пересохло, и ушел к себе в барак, чтобы разобраться в своих мыслях. Хотя его ранила скрытность Ясмины, он понимал причину: ей было стыдно. Она дала ему обещание и хотела сдержать его, но Виктор прилепился к ней как тень, как Каинова печать, как позорное пятно. Мы не одни, подумал Морис. Каждая душа на корабле несет с собой еще две, три души, всех тех мертвых, которых никто не может похоронить. Радуйтесь, сказали они, что у вас хотя бы есть могила для вашего Виктора, siete fortunati, вам повезло.

* * *

Позже вернулась Ясмина, ведя за руку Жоэль, которая тут же радостно принялась рассказывать, каких новых подружек она сегодня завела.