Секрет политшинели

Осторожно, словно покойника можно было разбудить, опустил я на его лицо угол плащ-палатки и вернулся на дорогу.

– Ну что, посмотрел? – спросил Кратов.

– Посмотрел.

На развилке меж тем шел все тот же разговор. Раздавались голоса:

– День как назло ясный.

– Да уж куда ясней, будто и не сентябрь вовсе.

– Интересно, откуда он дорогу видит?

– Забрался в Лигове на станционную водокачку, вот и видит.

– Нету там водокачки.

– Чего спорить-то, – сказал пожилой шофер с толстым животом, с которого все время съезжал ремень. – Из Дудергофа, с Вороньей горы, всю эту округу как на ладони видать. Я там работал, на самой горе, на лимонадном заводе.

– Я думал, живот только от пива бывает. А оказывается, и от лимонада, – сказал Кратов.

Кругом загоготали.

– Значит, фрицы там теперь твой лимонад пьют! – продолжал потешаться моряк, ободренный всеобщим хохотом.

– Скажешь тоже, полосатая душа, – обиделся толстяк. – Мы там все покурочили, а сахар в Ленинград вывезли.

– Верно папаша говорит, – вмешался один из пограничников. – С Вороньей горы он и корректирует обстрел дороги.

– Воронья гора тут ни при чем, – уверенно сказал Шведов. – Если немцы на ней закрепятся, то, конечно, оборудуют там наблюдательные пункты для тяжелой артиллерии. А здесь по дороге небольшие пушки с близкого расстояния бьют. Наблюдатель от них в тыл не пойдет. Хотя бы и на гору. Он вперед выдвинется. Иногда даже ближе пехоты к противнику подберется.

– Выходит, пока немцев отсюда не отгонят, на дороге спасу не будет, – вздохнул рябой водитель, похожий на цыгана.

Как бы в ответ на эти слова на шоссе взметнулся разрыв. Другой, третий и четвертый поднялись справа и слева от дороги.

– Крепко шпандорит!

– Для острастки подкинул.

– Четырехорудийная батарея на дорогу нацелена.

– Хорошо, если одна.

– Все ясно, – сказал лейтенант с облегчением. До этой минуты он, видимо, колебался, не знал, что делать, и невольно втянулся в шоферский митинг. Теперь он принял решение.

– А ну, все по машинам и долой с развилки! Развели мне тут базар на КПП. Заворачивай назад! И пешим тоже не скапливаться! Туда – или сюда!

Водители стали быстро разбредаться по своим машинам, но тут на полной скорости вкатился на развилку и со скрипом затормозил пятитонный грузовик ЯЗ. В его кузове, плотно прижавшись друг к другу, стояли женщины. В момент резкой остановки раздались взвизгивания.

– Кто такие? Куда вас несет? Заворачивай машину! – закричал лейтенант. Он зачем-то снял с шеи автомат и потрясал им, будто звал кого-то за собой в атаку.

Женщины, напугавшись, что их повезут назад, полезли из кузова. Одни занесли ногу через борт и застряли на нем. Другие перегнулись через борт, собираясь вывалиться на дорогу.

– Да стойте же вы! Куда?! Расшибетесь! – закричали мы.

– А ну, бабы, слазьте с бортов, – властным голосом скомандовал Кратов. Он вышиб одну за другой задвижки и опустил бортик.

– Вот теперь – прошу! Ну, давай ты, белая головка! – Он улыбнулся девушке с длинными белыми волосами. – Сигай в мои объятия!

Девушка присела, обняла моряка за шею, а тот взял ее за талию, высоко приподнял, несколько секунд подержал над собой и бережно опустил на землю.

С помощью бойцов все женщины благополучно высадились, кроме совсем старой бабушки, которой взялся помогать я. Бабуся топталась у края кузова, стоя во весь рост. Я то и дело подпрыгивал, но это не помогало. Тем более что старушка перебегала с одного конца кузова на другой. Я ждал, что вот-вот за моей спиной грянет хохот и посыплются насмешки. Помог Андрей. Встав на подножку, он поднялся в кузов, схватил старушку под мышки и опустил, покорную и тихую, ко мне на руки.

Приехавшие на грузовике женщины были работницами Кировского завода. Только старушка была посторонняя. Ее подсадили по пути.

Сегодня утром работницы, проживающие в Стрельне, как обычно, приехали трамваем на работу. Вдруг на заводе стало известно, что к Стрельне, где остались их дети, подходит враг. Завком дал обезумевшим матерям грузовик. Они помчались в Стрельну.

Все это женщины объясняли лейтенанту сбивчиво, с криками, с плачем.

«Неужели он их не пропустит? – подумал я, заметив, что лейтенант отрицательно качает головой. – Как это можно не пропустить матерей за детьми?!»

– Не могу пропустить, и все! – твердил лейтенант наседавшим на него женщинам. – Перебьют вас там, на дороге.

– А мы по кювету пойдем. Ползком будем двигаться, – заверяла девушка, которую Кратов назвал «белой головкой».

– У тебя что – тоже детишки там? – спросил ее моряк.

– Нет. Старики, отец с матерью. Больные они, без меня пропадут.

– Пусть, пусть лучше меня убьют, чем я от дитя моего отступлюсь! – кричала рослая женщина в синем с красными цветами платье. – Пусть, пусть! Пустите! – Женщина наседала на лейтенанта и его бойцов, теснила их грудью, пыталась растолкать руками. Но ее не пускали.

– Пустите! – вдруг закричала она еще громче. – Или я товарищу Сталину напишу!

– Пишите, – невозмутимо отвечал лейтенант. – Я приказ выполняю: никого без пропуска к линии фронта, никого без приказа в тыл. А при неподчинении стрелять на месте.

– Приказ правильный! Только не про детей с матерями он писан, – возразил Кратов.

– Ко всем относится! – отрезал лейтенант. – И обсуждать приказ не будем.

– Пустите! – вдруг истошно закричала женщина в цветастом платье. – Васек мой там! Пусти! Пусти же ты меня, изверг! Стреляй, если ты хуже немца!

Она рванулась вперед. Ей загородили дорогу. Тогда она упала на четвереньки и пыталась проползти между бойцами. Пограничники ее подняли. Она покричала, побилась и вдруг затихла. Только внутренние рыдания продолжали колотить ее крупное тело.

Женщины отвели ее назад к грузовику и посадили на широкую, как скамейка, дощатую подножку ЯЗа. Шведов отвинтил крышку своей фляги и дал ей воды.

Сторону женщин приняли все находившиеся на развилке водители и бойцы.

– Как же не пропустить, ведь дети там! – убеждали лейтенанта.