Сага о Фениксе. Часть 1: Из пепла

Кесседи не понимала зачем он проделывал двойную работу. Для чего?! Проще было сначала создать текстуризацию из нескольких слоёв, и, взяв электронное перо, исписать, а после занести их в память хранилища к необходимому файлу. У неё случился сбой системы.

– Кесседи, что-то случилось? – внимательно спросил Дэниел.

– Зачем ты издеваешься над собой?

– А, мне просто так удобно. – ответил он, и не удивился её поднятым глазам. – Просто у меня глаза меньше устают, когда я читаю материал на чистые бумаги, а не на криптографической.

– Но это практично, – пыталась устранить ошибку она. – Она не портиться и обобщает информацию, копирует и переносит ссылки туда куда нужно… – не улавливалась логика из иррационального ответа.

– Да, это все понятно… – отмахнулся Дэниел, и привел ещё один довод, наверное, ключевой. – Странно, но информацию в бумажном варианте я запоминаю в десятки раз лучше

– Почему?

– Не знаю, наверное, у меня развита тактильная и зрительная память – пожал плечами он

Девушка представила, как её мозг взорвался от одной не типичной, необъяснимой фразы «я не знаю», ведь она всегда считала, что другие люди с обыденным типом мышления могли создать более длинную цепочку из оправданий, а тут….

– Я хочу прочитать, то, что ты написал!

Не успел Дэниел открыть рот, и увидел в чужих руках свои заметки. Кесседи никогда не видела у мужской половины населения приятный и не кривой подчерк, особенно живой; она готовилась вымышлено выпрыгнуть из окна прочитав бессвязные предложения и формулировки – программное обеспечение из нейронов не разобралось в куче записей, и не знало на каком неизвестном языке происходил перевод.

– Объясни, что это. – потребовала она и продолжала таращиться стеклянными глазами на него.

– Это мои заметки. – ответил просто Дэниел

– Что значит заметки? Я думала ты серьезным делом занимаешься. – не нравилось Кесседи данная формулировка.

– Я просто ищу подходящие аргументы, собираю ключевые слова и на их основе строю причинно-следственную связь моих мыслей, которые либо подтверждают, либо опровергают другие позиции. – Я не понимаю.

Наступила двухминутная пауза. Дэниел давно догадывался о странности Кэсседи, и собрав примерный перечень сведений о ее мировосприятии и образе жизни на основе бесед с Эмели, приступил к разъяснению.

– Ну, это как твои магические техники. Ты ведь читаешь на воде и огне. Это нечто похожее. В твоей голове образуются ключевые значения, слова, образы, которые помогают выстраивать предложениями достоверную информацию и доказательства к ней…

У Кесседи прихватил «кондратий», как привык в таких ситуациях высказываться Ваня. Вместо того, чтобы уйти в анализ и перестать существовать мыслями в материальном мире, она признала важность сделанного открытия – всё в этом мире разгадывается путем «заметок». Потом ей пришлось молча встать и уйти, не заметив того, что Дэниел просил её вернуть объект его последующих наблюдений.

Тетрадь изучалась несколько дней, и тогда Кесседи убедилась в существовании других подходов к познанию, не имевшие до тех пор пристального внимания. В пятницу, за ужином она вернула записи и официально заявила, что хочет прийти в комнату к ассистенту Олдридж и найти что-нибудь интересное. Джеймс, услышав подобные слова от одногруппницы Теда, открыл рот вместе с ним. Такого отклонения от правил не ожидал никто. Эмели, переспросив знакомую о серьезности её намерений получила в ответ механический поворот шеи и наклон головы в бок – жуткое зрелище, если честно, но такой была только наружная сторона Кесседи.

Вечером девушка заявилась в комнату Дэниела, беспардонно порылась в его материалах на планшете, нашла вступительное эссе на тему «Гражданская война: причины мировой трагедии и последствия магического кризиса», и вскрикнула, словно её сильно клюнул петух.

– Я поняла почему ты провалил эссе! – уверенным бесстрастным тоном заявила Кесседи.

– И почему? – испугался от неожиданности он.

– Ты пишешь совсем не то, что тебе нравится – продолжила она, и не видела, что задела самолюбие Дэниела, считавший собранные в текс мысли – единственным признаком независимости.

– Что ты имеешь в виду?

– Высокие аргументы заставляют тебя оправдываться и делать позицию навязчивой.

– Ну я… – замялся от такой очевидности Дэниел.

– Прости, но о чем ты хочешь писать на самом деле, касаемо темы Гражданской войны? – спросила она, словно выдергивала мелкую занозу.

Кесседи долго и мучительно вытягивала из Дэниела истину. Она слушала и записывала.

– У тебя синдром покинутой идентичности. – произнесла приговор она с мотивировочной вставкой. – Я соглашусь с Пауле, он выдающийся психоаналитик.

– Ты хочешь сказать, что Гражданская война – это символ компенсации моего комплекса, не осуществленного социальным и личным мятежом, который я пытаюсь вылить в слова? – юноша расписывал логику её судейской аргументации.

С глаз Дэниела спал некий тяжелый занавес, и он почувствовал утвердительный непроницаемый взгляд Кесседи:

– Ты сам это сказал…

– И что мне делать?! – полу раздосадованным голосом произнес он и сложил руки на коленки.

– Реализуй творческий потенциал. В твоей голове контексты разнообразнее…

– Ты о чем? – не понимал до конца её посыла Дэниел. Что она имела в виду?

– О заметках. – направляла она. – В них целый фондовый генокод нашей цивилизации.

– А простыми словами….

– Не понимаю, о чем это ты? – устала долго говорить девушка.

– Да уж… – тяжело вздохнул Дэниел.

Кесседи так и не сумела прочитать: был ли он благодарен, растерян или разочарован – но ей впервые было не все равно. Для талантливой студентки – черновики представлялись доказательством относительности истины и непредсказуемости знаков вселенной.

Она ушла за полночь, и думала только о том, кого ей напоминал новый увлекательный человеческий вид. В кавардаке бессмертных шифров и кодов девушка отбирала похожие комбинации (заметки) и говорила вслух, не замечая нескольких студентов:

– «Аристотель» – «Аврелий» – «Дон Кихот» – «Данте» – «Фауст» – «Заратустра» – «Хайдеггер» – «Аймунд» – «Оракул» – «Паллисандро» – «Одиссей… – последняя нарративная ассоциация сбила хронологию и пришлось начинать с начала. – Безумный до чёртиков этот «Дэниел Сноу» ….

Кесседи так поступила, потому что первая догадалась о истинной сущности себе подобного – художественном, философском и первостепенно реальным образом странника по различным мирам и космосам; знала, что Дэниел вечно будет что-то искать – обретать и терять, но уж точно не объяснять другим то, чего люди не отыскивали, не теряли и не любили.

Наступит время, и ей придется признать, что не каждый человек жил чувствами, которыми она не руководствовалась, не заступала за страшную черту нарушений в сознании и не получила за долгие года представлений о причинах человека идти на поиски необъятных загадок жизни, требовавшие постороннего толкования.

Дэниел в последний миг Кесседи прочитает все её чувства, вспомнит беспрецедентный закрытый мир разума, и всегда в молчании взгляда сможет услышать многие разгадки на вечные и мучительные для него вопросы. Их философский подход к жизни и дальнейшая дружба помогут обоим избавиться от любых заученных земных оков и притяжений – человеческих страстей.

Веера заставят потоки ветров и морей менять направления….

Пенелопа

Пенни или Пенелопа Илья[26 - в переводе с эллерийского «несгибаемая ива»] – не красавица, но несомненно, привлекательная и милая девушка с цветущим нежным лицом, серо-голубыми глазами, солнечным сплетением волос; нос пуговкой и чувственная форма губ дополняли её парящий портрет целомудренной доброты; утонченная девственная фигура, эльфийский взгляд невинно покорял выборочных эстетов женской красоты. Ей очень шли природные цвета сирени, пионов и майской зелени.

Сверстница и ближайшая подруга Эмели отличалась от других «хороших» девушек естественной сдержанностью и наблюдательной эмпатией: она часто ловила себя на сопереживании к проблемам других людей, ценила личные и чужие границы, относилась просто к бесцеремонности юмора и не важничала перед Джеймсом или другими парнями, имевшие потребность иногда покрасоваться перед ней – почувствовать достойной их внимания, позволить в компании подруги не строить из себя «недотрогу» и чрезмерно «правильную» особу.

Больше всего на свете Пенни уделяла внимание образованности и грамотности: очень много читала, занималась и практиковала знания везде, где только могла – от того её образ прилежной отличницы часто привлекал романтиков и искушал циников, но она не особо это замечала, продолжая непринужденно уживаться с разными взглядами на жизнь, так как была идеалисткой и часто уходила в размышления.