– Ну, дале говори.
– Гранат, канифолии, серы…
У третьего стола докладывали:
– Подъемов, гирь медных и железных, ломов, стали, гвоздей, топоров, котлов, рогаток, свинцу, железа, цепей железных, якорей, труб медных пожарных…
– Экая прорва!.. У меня и пальцы одеревянели, записались…
Только уже утром 2 мая, после торжественного благодарственного молебствия за дарованную его пресветлому царскому величеству и христолюбивому российскому воинству знатную викторию, которая оглашена была троекратной пушечной пальбой и беглым ружейным огнем, комендант Ниеншанца, теперь уже просто полковник Опалев, окруженный своими офицерами, вручил Шереметеву ключи от несчастной крепости.
– Бедные! – шепнул Нейдгарт Глебовскому. – Какие печальные лица!.. Что-то ждет их там впереди?.. Что-то скажет король?..
– Не дай бог из нас никому быть на их месте, – вздохнул Глебовский.
21
Вечером того же 2 мая Павлуша Ягужинский, сопровождавший государя вместе с Меншиковым, Шереметевым и Ламбертом при осмотре стен только что завоеванной крепости, внезапно остановился и стал во что-то пристально всматриваться, приложив ладонь ко лбу над глазами в виде зонтика.
Петр заметил это.
– Ты на что так воззрился, Павел? – спросил он. – Я чаю, «мои глаза» заприметили что?
– Кажись, государь, наш карбас поднимается сюда с низу Невы, – отвечал Ягужинский, продолжая всматриваться.
– Дай-ко трубу, Данилыч, – сказал государь Меншикову.
Меншиков подал царю подзорную трубу. Государь, положив ее на плечо своего денщика, тоже стал всматриваться в двигавшуюся по Неве по направлению к крепости черную точку.
– Малость придержи дух, не дыши, – сказал он.
– Так и есть, наш карбас, – сказал он через минуту.
– Должно, с вестями от сторожевого отряда, – заметил Меншиков.
– Не показались ли шведские корабли на море? – сказал Петр в волнении.
Тотчас все спустились со стены, чтоб идти навстречу приближавшемуся карбасу.
Пока государь с сопровождавшими его дошел до мостков, где должен был пристать карбас, на мостки уже выскочил мичман, управлявший карбасом, и отдавал государю честь.
– С какими вестями? – быстро спросил Петр.
– Имею честь доложить вашему царскому величеству, что на море от острова Реттусари показалась шведская флотилия с адмиральским кораблем в главе, – бойко отрапортовал молодой мичман, один из первых русских «навигаторов», уже отведавший навигаторской мудрости в Голландии и в Венеции.
– Что ж они, идут прямо в Неву?.. – еще торопливее спросил Петр.
– Нет, государь; они раньше не войдут в Неву, пока из Ниеншанца не ответят им условным сигналом.
– Ты как же о сем проведал? – оживился Петр, и глаза его радостно сверкнули.
– Проведал я о сем, ваше величество, от лоцманов, кои проводят оные корабли в Неву.
– А где ты их видел?
– Они здешние, государь, рыбаки и живут на острове Хирвисари, где имеются ихние тони. Им дно Невы и все ее глубины и мели ведомы, как своя ладонь.
– Спасибо, мичман! – радостно проговорил государь. – Спасибо, лейтенант!.. С сего часу я возвожу тебя в чин лейтенанта.
– Рад стараться, ваше царское величество!.. – в радостном волнении пробормотал новый лейтенант.
– В чем же состоит их сигнал? – спросил Петр.
– В двух пушечных салютах с адмиральского корабля, на каковой салют из крепости ответствуют тоже двукратными выстрелами.
Взор государя выражал нескрываемое ликование.
– Будем ждать оного салюта и отсалютуем им тем же! – весело проговорил Петр.
Потом, несколько подумав, царь спросил:
– Для чего ж сии салюты так издалека?
– Для того, государь, чтобы прибывшие корабли ведали, что крепость обретается в благополучии и проходу кораблей к крепости Невою не угрожает неприятель.
– И мне таковая же мысль пришла в голову, – вымолвил Петр.
Действительно, в скором времени издалека, от моря, донеслись, хотя очень глухо, два выстрела. Русский пушкарь, заблаговременно поставленный у вестовой крепостной пушки и получивший инструкцию, что ему делать в случае салюта со взморья, отвечал такими же выстрелами.
– «Поцелуй Иуды» – скажет почтенный полковник Опалев, услышав наш ответ, – злорадно улыбнулся Меншиков.
– Сей салют – плач крокодила, – как бы про себя заметил Ягужинский.
– Почему «плач крокодила»?.. – спросил Шереметев, не особенно сведущий в естественной истории.
– Я читал, что в Египте, в Ниле, крокодилы, желая привлечь свою жертву к Нилу, к камышам, жалобно кричат, подражая детскому плачу, и посему, ежели человек притворно плачет, дабы обмануть кого своими слезами, сии слезы и называются крокодиловыми слезами, – отвечал Павлуша.
– Павел у меня во всем дока, – весело сказал государь.
– И точно, государь, малый у тебя собаку съел, – добродушно рассмеялся Шереметев.
«Ниеншанцский крокодил» продолжал плакать и 3 и 4 мая…
Вечером 5 мая из засады, устроенной русскими в камышах у устьев Невы, увидели, что от шведского флота отделились два корабля и, войдя в устье Большой Невы, бросили якорь против самой засады: в ожидании, конечно, лоцманов. И карбас молодого лейтенанта стрелою полетел к Ниеншанцу с новою важною вестью.
Вестей с засады государь ожидал с часу на час. Его удивляло и приводило в гнев то обстоятельство, что шведская эскадра вот уже четвертый день стояла на одном месте, не приближаясь к устью Невы. В открытом море атаковать ее простыми карбасами было положительно невозможно: их бы шведские ядра потопили один карбас за другим, не допуская до абордажной схватки на ружейный выстрел.
Поэтому, когда из лагеря заметили приближение карбаса нашего лейтенанта, то государь пришел в сильное волнение. Быстрыми шагами он направился к мосткам причала лодок.