– Какая просьба?
Отец Димитрий достал из кармана ризы аккуратно сложенный вчетверо лист бумаги и протянул племяннице.
– Письмецо я набросал одному человеку. Когда-то помог он мне очень советом добрым, а поблагодарить не знаю как. В Петербурге он живёт, здесь и адресок указан. Если возникнут какие трудности, ты не бойся, заходи к нему. Он человек добрый. Я-то отсюда прямиком по делам обители. В Астрахань еду, в Петербург уж не придётся.
Машенька поближе к отцу Димитрию пододвинулась, у самой глаза от любопытства так и сияют. Письмо в сарафан спрятала.
– Ты о чем-то спросить меня хочешь, голубушка?
Да, хочу, дядя Михайло. Скажите, есть ли на самом деле дьявол-искуситель? Нянюшка говорит, что он похож на волосатое чудище и преследует сынок человеческих. Дядя Михайло, так ли это?
Отец Димитрий улыбнулся, похлопал племянницу по плечу:
– Это вам так ваши священники преподносят, чтоб страх в чистых душах посеять. Дьявол-то в нас самих, в людях сидит, сами грешим, а потом на чудище сваливаем. Не любим мы себя, Машенька, оттого и грешим, а, коли, себя полюбишь, так и всех любить будешь. Недаром Иисус говорил ученикам: «Возлюби ближнего своего как себя самого». Аль не этому поучают вас церковные отцы?
– Они по-другому рассуждают. Сказывают, от искусителя подальше держаться надобно.
Отец Димитрий головой покачал:
– Нет, Машенька, в человеке грех, в нём одном. Не любим мы друг друга, оттого и зло творим. Чувствую я, у тебя одной здесь чистое сердце.
Погладил девушку по светлым волосам.
– Сколько годков-то?
– Пятнадцать, дядюшка. Мачеха говорит замуж бы пора.
– Ничего, успеется. А ты чего не ешь? Небось, ещё не обедала. Садись.
– Нет, дядюшка, не хочется мне что-то. Вы – добрый.
Подошла к печке, взяла расписанный поднос. Посмотрела. Там ромашки красовались – сама рисовала.
– Возьмите. Это Вам на память от меня. Тётя Полина его очень берегла.
Глянул на художество отец Димитрий. Снова улыбнулся.
– Смотри-ка, ромашки-то, как живые. Твоя работа?
Маша кивнула.
– Я ещё и золотыми нитями по полотну шью. Меня мастерицы с мануфактуры обучили.
– Ну хватит тебе хвастать-то. Постыдилась – бы, – в дверях показалась Марфа Тихоновна, нахмурилась.
– Иди-ка лучше в погреб, Груне помоги грибы таскать. Софья-то с Катериной из-за мигрени не могут.
– Сейчас.
Марфа Тихоновна к свояченнику подошла:
– Вы её, Михайло Иваныч, больно-то не слушайте. Она не от мира сего, всё в облаках витает, пора бы уж и о серьёзном подумать.
Машенька на дядюшку вопросительно взглянула.
– Иди, Маша. За поднос спасибо. Он в монастырском хозяйстве пригодится, да и я о тебе чаще вспоминать стану.
А сам подумал про себя: «Бедная. При родном отце в доме, словно чужая. Храни тебя Господь от злых людей, Машенька!».
…Накануне перед отъездом ходила Машенька в церковь к отцу Григорию.
– Чего тебе надо, дщерь?
– Напутствие, батюшка. Уезжаю я на яблоневый спас.
– Знаю, знаю. Наклонись-ка ниже.
Отец Григорий наложил руку на покрытую шелковым платком голову, велел крест целовать, а под конец спросил:
– Признайся, дщерь, грешна ли.
– Грешна, батюшка.
– В чем же грех твой?
– Отец Димитрий говорил, что грехи наши в нас живут оттого, что не любим мы себя.
– Никонианин!
Отец Григорий как-то недобро посмотрел на юную прихожанку.
– Грех твой, дщерь, в том, что доверилась вероотступнику. Молись!
Целый час отец Григорий наставлял «грешницу», вразумлял «неверную», рассказывал о происках дьявола.
– Диавол среди нас ходит, в оба смотрит, так и норовит к себе забрать молодых, – говорил отец Григорий. – А непослушных к себе в геенну огненную гонит, чтоб на огне жарить.
Испугалась, Машенька, расплакалась, ночью долго уснуть не могла, сон плохой видела. Будто убегала она от какого-то монстра, дважды вырывалась, затем, монстр превратился сначала в Марфу Тихоновну и заговорил голосом отца Григория: «Диавол среди нас ходит, норовит к себе забрать. В геенну огненную». Затем, исчез куда-то. Проснулась от слов нянюшки:
– Что с тобой, Машенька? Так и дрожишь вся. Неужто прихворнула малость? Собираться, ведь, пора.
Обняла свою подопечную, как родную дочь.
– Жалко мне расставаться с Вами, нянюшка.
– Не бойся, дорогая. Я о тебе не забуду.
Простилась с Сашенькой и отцом, слёзы еле сдерживала, села в запряженную единственной лошадью по кличке Красавка повозку и поехала. Кучер Варфоломей слишком уж быстро гнал.