Мой сводный подонок

Мама стреляет взглядом.

– Мы лишь сидели за одним столом, – тихо защищаюсь.

Повисает давящая тишина, и кусок уже не лезет в горло. Я и до этого ела через силу. Постоянно казалось, что даже вилку держу неправильно.

– Филипп, ты можешь присмотреть за моей дочерью в университете? – почти давлюсь глотком вина, – она бывает несколько глупа.

Кашляю на всю столовую. Глаза слезятся. Обида на маму распределяется по всему телу.

– Разумеется, – отвечает довольно.

Кровь приливает к голове, лицо становится бордовым. Все пары глаз прикованы ко мне, будто я совершила непоправимый поступок.

С шумом отодвигаю стул. Сейчас мне становится все равно, что еще могу услышать в свой адрес.

Некультурная, безманерная, необразованная деревенщина… Плевать.

Моя мама считает меня глупой, а этот подонок будет теперь следить за каждым моим шагом. Крутить мои нервы и взрывать терпение.

– Благодарю. Было вкусно, но я наелась.

Надеюсь, они рассчитывали, что мне известно слово «благодарю».

Взбегаю по лестнице к своей комнате и останавливаюсь, прислонившись к стене так, чтобы меня не было видно.

Перевожу дыхание. Оно такое не из-за быстрого темпа, а от слез, которые сдерживала. Теперь горло першит и сдавливает.

Прикладываю ладонь к кулону. От него идет сильное тепло. Успокаивает.

– Филипп, Алена права. Приглядывай. Не позволяй Орсову приближаться к Лизе, – голос Альберта холодный.

Не знаю, что отвечает им Шахов-младший, но такой же скрип стула заставляет вздрогнуть. Затем шаги. Быстрые, довольно громкие. Они все ближе и ближе.

Замираю, не в силах оторвать ноги от пола, когда моя комната буквально через две двери.

– Зачем ты это делаешь? – спрашиваю, как только Филипп наступает на последнюю ступеньку.

– Делаю что?

Руки трясет от злости на этого подонка.

– Проблемы мне создаешь!

Шахов подходит вплотную. Ему вновь незнакомо понятие личного пространства. Хотя о чем это я? Он прижимал меня к стене и бесстыже целовал, не зная моего имени. Какое еще личное пространство?

– Много на себя берешь. Я лишь забочусь о репутации моей семьи. А ты, Лиззи, совсем как глупый мышонок среди прожженных и ушлых крыс.

Снова глупая?

Филипп заставляет меня вжаться в стену. Слиться с ней и снова ощутить свою никчемность.

И правда, мышонок. Сердце готово остановиться в любую секунду от страха.

– Да и как не присмотреть за сводной сестрой?

– Держись от меня подальше, Шахов, – бросаю сквозь зубы.

Его рука вновь касается моего тела, прожигая даже толстую пряжу свитера.

Толкаю в грудь, а он ни на миллиметр не сместился. Упрямо возвышается надо мной.

– Сам же говорил: «не показывайся мне на глаза». Вот и ты теперь не показывайся мне на глаза. Понял?

– Понял.

Выбираюсь из-под мощного тела, а он хватает меня за запястье, вынуждая затормозить. И толкает обратно к стене. Руку кладет на мою шею, чуть сдавливает.

Все повторяется. Вновь чувствую откуда-то вкус мятной жвачки и горького кофе.

Глубоко дышу до головокружения.

– В прошлый раз ты так и не поцеловала меня в ответ. Не научили в твоем городишке?

Прикусываю язык, чтобы не бросить в него язвительный ответ.

Его ладонь мастерски перекрывает поток воздуха.

Шахов так близко стоит ко мне, что любое мое движение, и я смертельно обжигаюсь о его кожу.

Филипп опускает взгляд на мои губы, затем на кулон и целует. Прикусывает нижнюю губу. Языком проходится по сцепленным зубам и надавливает, вынуждая меня раскрыться навстречу.

Он целует, будто мстит за что-то, наказывает. Сильней вжимает в стену, терзает губы до боли, заставляя хоть как-то ему отвечать. Непривычно, с волнением.

Бьющаяся жилка на шее готова разорваться от шумного пульса.

– Ты просто не умеешь, Лиззи.

Вновь краснею.

Второй поцелуй в моей жизни снова цинично украден этим подонком.

– Еще и наверняка девственница. Я прав? – склоняет голову вбок. – Забавно…

Готова провалиться сквозь землю.

Шахов вновь наклоняется, а я ловлю момент и успеваю отвернуться. Его губы касаются моей щеки.

Меня бесит, что я невольно подмечаю мягкость его губ и приятный аромат даже после его слов и бесцеремонного вопроса.