Титановая бабочка

– Но вспоминаешь до сих пор…

И хотела бы найти медбратика, соратника по непростому делу. Когда я окончательно пришла в себя, рядом уже никто не сидел. Я себе выдумала Василька с широко распахнутыми глазами и мягкими губами. Нет такого человека в природе…

– Какого хрена он вечно орет? – утренняя симфония в исполнении сына и мужа начинается спозаранку. – Его же лечат! Разве нет?

– Не хочу в сад! – Милашка трясет ногами так, чтобы я не смогла натянуть ему колготки насильно.

Шандор психует и швыряет свою сумку так, что из нее вылетают документы. Черные глаза супруга искрятся праведным гневом. В такие минуты я даже немного боюсь его, как в детстве своего отца. Продолжаю бороться с гипервозбудимым Мартоном. Роднуля отрезвляет сына подзатыльником. Теперь маленький человечек ищет утешения в моих объятиях. Но мне некогда спасать детскую душу.

– Привет, Бабочка! – Стрекоза трясет меня за руки и замечает мою обновку. – Да наконец- то! Ой, какой классный! А сильный?

– А то, – хвастливо сжимаю в протезе эмалированный ковш.

– Да уж… – ежится сменщица. – Дорогуша превзошел себя. Он там, кстати, опять под наркотой пришел. Присмотри, пожалуйста.

А вот и повод поговорить с врачом. Он только входит в состояние похмелья. По его лицу идут судороги, но тело пока слушается.

– Прекращай, пожалуйста, – сержусь на коллегу.

Сегодня мне не дали физраствор. Такое бывает. Приходится выкачивать несколько кубиков крови у себя и всаживать идеальную сыворотку от сольды мужчине.

– Что ты делаешь? – стонет он.

– Я давала клятву Гиппократа, – у меня кружится голова после процедуры. – Похмелье может тебя доконать…

Жду, когда Дорогуша придет в себя окончательно.

– Не стоило тратить на меня кровь, – говорит он мрачно.

– Физраствора нет.

– Спасибо…

Жду, когда пациент придет окончательно в себя. Конечно, первым делом он кивает на свой подарок:

– Как протез? Слушается?

– Да так. Я неумеха просто. Сегодня испортила кастрюлю утром и порвала детские колготки.

Вспоминаю злое лицо Роднули. Сейчас уже утренние события кажутся анекдотом.

– Почему же неумеха? – весело спрашивает мастер. – Ты просто усердно выполняешь задачи.

Нервное начало дня находит выход в немного истеричном смехе. Дорогуша тоже хохочет. Потом выдает мне пачку капсул.

– Что это? – удивляюсь еще одному подарку.

– Это от анемии.

– Не надо.

– Возьми, пожалуйста. Это плата тебе, как испытательнице.

– Скажешь тоже..

Встаю, но врач все равно засовывает в мою медсумку витамины.

– Я спросил твой диагноз у Милочки. Так что не увиливай. Идем, я тебя провожу, пока ты нигде не упала.

Дорогуша ниже Роднули. Возможно, поэтому кажется более широкоплечим. Мне становится неловко, что сравниваю чужого мужчину с мужем. Дома перед сном ставлю титановую кисть на подзарядку. В гнезде для обрубка моего запястья вдруг нащупываю какую- то геометрическую фигуру. Изучаю в ярком свете лампы неровность поверхности. Это гравировка в виде сердца. Мурашки теперь забираются мне под кожу, заставляя испытывать что- то давно забытое под слоем пыли прошлого.

– Как ты ничего не заплатила? – муж нервничает, наконец, заметив мой слишком дорогой протез.

– Это экспериментальный.

Роднуля характерно трет переносицу, закрыв глаза. Не верит мне. Потом отравляет фирменным ядовитым взглядом. Следующие трое суток он со мной не разговаривает. Я не могу нормально отстоять свою честь. Протез, конечно, не экспериментальный. Не будет же Дорогуша оставлять солдату послание в виде сердечка. Да и каждый раз, как вспоминаю его синие глаза, начинаю краснеть.

– Что ж… судя по анализам, у нас две новости… – невролог изучает длинные листы.

– По классике: хорошая и плохая? – интересуюсь устало.

– Возможно. Первая новость… мы не от того лечили.

Вздыхаю, представляя, как будет орать Роднуля.

– Вторая состоит в том, что нужна операция. Врач торопливо и загадочно пишет свои закорючки в направлении. Читаю предписание на улице и чуть не падаю то ли от того, что ухает мое сердце, то ли от того, что уровень железа еще слишком низкий… Операция в Будапеште.

– Волшебно! Шедеврально! – муж бушует вместе с бурей за окном. – Лечили не от того. А ты куда смотрела? Ты же тоже врач!

Чувство вины – мой верный спутник – ворочается холодной змеей в груди, под титановыми ребрами. Милашка перевозбужден от криков. Начинается привычная котовасия. Я в тысячный раз слушаю, что наш сын больной выродок, а я не умею обращаться с детьми.

– Я, вообще, не уверен, что Мартон от меня! – Роднуля выходит на новый уровень агрессии и обвинений.

Брошенная фраза страшнее гранаты. Она рвет мне сердце. Протез, сынишка, дождевик – все, что мне нужно. Я бегу к Мотыльку сквозь стену дождя, прижимая правой рукой плачущего ребенка. Но у сменщика в гостях – любовник.

– Прости… но… – виновато улыбается врач.

– Ладно. Ничего.

На самом деле, мы с Мотыльком не очень дружны. Борюсь с ветром по дороге на завод. Там Стрекоза. Она может дать ключи от своей служебной квартиры.

– Мадам! – слышу крик сквозь сумасшедшую стихию.

– Нет, нет! – отбрыкиваюсь от рук незнакомца в плаще.

– Бабочка? Ты? – это снова Дорогуша.

– Да мы тут…