Теория выбора и случайностей. Часть 2. «Кто есть кто, или Долой маски!»

– Лёвочка, это невозможно! Кирилл выбрал смерть и ничего нельзя с этим поделать.

Курганов кивнул.

– А раньше я боялся, что он вырастет. Боялся, что он начнёт понимать что-нибудь и осознает, какой его брат урод. А для него я всегда был героем. Если бы он только понимал, что за жизнь я вёл… Он разлюбил бы меня. Этого я боялся больше всего. Я бы тогда сдох. Он один меня любил. Не родители. Конечно, нет. И я их ненавидел. Ничего хорошего из своего детства не помню. Родителям не было до меня никакого дела. Они могли бросить меня где-нибудь и забыть. Часто нечего было есть, а если и была еда, то не очень съедобная. Когда родители напивались, я начинал раздражать их одним своим существованием. Они орали – я прятался где-нибудь. Их собутыльники, бичи всякие лезли ко мне часто со своими пьяными приставаниями. Фу! Ненавижу эти пьяные сюсюканья… Дома был беспорядок, бичёвник постоянный. Помню, что всё детство чего-нибудь боялся.

– А потом ты родителей стал периодически в чувство приводить из-за Кирилла, да?

– Да. Он пьяных людей боялся и сборищ этих. И я его пугал.

– Ты?! – удивилась Ангела.

– Да, я, – тихо подтвердил Лёва. – Я ненавидел родителей и всегда желал им смерти. И часто хотел их убить. А однажды я чуть не убил отца. Не знаю, каким чудом не убил.

– Не думаю, что ты убил бы его.

– Убил бы, – твёрдо сказал мужчина, глядя ведьме в глаза. – Я способен на убийство, Ангела.

Анжелика поёжилась от его прямого взгляда и тона, каким была произнесена последняя фраза. В этом тоне не было гордости или хвастовства, напротив – стыд, обречённость, ужас перед самим собой и уверенность в собственной чёрствости.

– А по какой причине ты хотел убить отца? – нерешительно поинтересовалась девушка. – Что произошло?

– У нас в доме была очередная попойка. Когда я зашёл домой, то увидел, как один из этих алкашей лапает моего брата. – На лице Льва даже теперь отразилась ярость. – Конечно, можно всё списать на плохую координацию из-за большого количества выпитого алкоголя, он мог просто обнимать Кирилла, но я подумал самое худшее. Пьяных мужиков вообще к детям лучше не подпускать. И трезвых-то иногда нельзя, а уж пьяных… Припоминаю, что и ко мне бывало лезли, когда я был в том же возрасте, что и Кирилл. Но я в отличие от него был более просвещённый и знал, что можно позволять посторонним, а что – нет. – Оборотень вздохнул. – Этот урод приставал к Кириллу, а родители ничего не делали, никак ему не мешали. Я всегда побаивался, что с ним что-то могут сделать, и сразу разозлился. Алкашу этому я нос разбил, всю компанию их разогнал и на родителей наорал. Папаша возмущаться начал. Как же! Я ведь его приятелю по лицу надавал! А что было дальше, я уже не помню. Говорил я ему, кажется, что-то. Всё как в тумане было. Кирилл испугался тогда очень: плакал, кричал. Вот от его крика я и очнулся. У меня нож в руке был. Папаша побледнел аж от страха и даже как будто протрезвел. Я еле остановился. Даже после того, как очнулся и понял, что делаю. Из-за Кирилла, наверное. Если бы он не смотрел на это, то я бы, скорее всего, всё равно отца убил бы. Но только не у Кирилла на глазах. До сих пор помню это чувство. Как ненавидел отца в тот момент и как хотел его убить. Мне тогда было шестнадцать.

– Пожалуй, тебя можно понять. Ты и так, по-моему, проявил чудеса терпения, прожив с родителями столько лет.

Лёва грустно рассмеялся и пожал плечами.

– Я вообще удивляюсь, как ты умудрился к Кириллу привязаться, – призналась Лика. – Ведь у вас такая разница в возрасте была. Обычно маленькие дети детей постарше раздражают. Особенно если они плачут и кричат.

– Поначалу он меня тоже раздражал. То есть… родители вдруг пить бросили перед тем, как мама забеременела, и всю беременность она не пила. И когда родила, первые месяцев пять-шесть тоже не пила. Они оба так носились с Кириллом, радовались, сюсюкались, а я злился. Тогда ещё ревновал их к нему. На меня родители по-прежнему внимания не обращали, а вокруг него порхали как бабочки. За это Кирилла я невзлюбил и не подходил к нему, даже старался лишний раз на него не смотреть, чтобы не беситься. А когда Кириллу было почти полгода, родители опять сорвались и запили. Я пришёл тогда домой, увидел всю эту компанию снова и не удивился совсем. Я знал, что так будет, и иллюзий никаких не питал. Потом я вошёл в комнату, а там Кирилл в кроватке ревел, надрывался. Меня разозлило это сначала, я подошёл к нему, рявкнуть что-нибудь хотел, а он, как только увидел меня, сразу замолчал. Уставился на меня, смотрел очень внимательно, а потом вдруг заулыбался. – Курганов тоже улыбнулся при этом воспоминании. – И я в него неожиданно влюбился. До этого дня я его почти не видел, потому что избегал смотреть на него, и даже не знал, как он выглядит, а тут увидел, и он понравился мне ужасно. Хорошенький он был и не капризный совсем. Ещё мне его жаль стало. Я тогда вдруг вспомнил, как мне всегда было обидно, что никому на этом свете нет до меня дела, и подумал о том, что Кирилла ждёт то же самое, но я могу его от этого избавить. Я подумал, что глупо заставлять его переживать то же, что я пережил когда-то сам. Тем более что я ещё хорошо помнил тогда, как было на этом месте. И я решил, что буду заботиться о нём. И заботился, как мог.

– А почему ты делал всё, чтобы родителей не лишили родительских прав? – спросила Ангела. – Боялся, что вас по разным детдомам распихают?

– Да, но это была только первая причина. Я боялся не только, что нас разлучат, но и что Кирилл в детдоме не выживет. Я бы выжил, где угодно, а он – нет. Кирилл был беззащитный, доверчивый и совсем неприспособленный к жизни. В этом, наверное, моя вина. А, может, он был такой от природы? Не знаю даже. Но Кирилл никогда не умел за себя постоять, а я бы не смог его защитить. На него даже кричать нельзя было, и я не кричал ни разу в жизни. И по поводу воспитания мы с ним никогда не ссорились: я только говорил ему, что так делать можно, а так – нельзя, и он именно так делал. Он всегда меня слушался. И я только один раз как-то разозлился на него – голоса даже не повысил! – а он уже расстроился. После этого я всегда старался говорить с ним мягко, и если мне где-нибудь настроение портили, я ему своего раздражения не показывал, потому что он сразу начинал беспокоиться и думать, что это я на него рассердился. Пожалуй, у него страхов в детстве было не меньше, чем у меня. Ни от чего я не смог его уберечь.

– Неправда! – мягко возразила ведьма. – Ты был ему хорошим братом.

Друзья замолчали.

– А как ты всегда умудрялся почувствовать, что к вам вот-вот нагрянут с проверкой? – поинтересовалась Анжелика через минуту.

– Я понимал это по лицам нашего инспектора ПДН и её подружки-завхоза. Они как-то так особенным образом начинали на меня смотреть, что я чуял опасность. Приходил домой после школы и начинал суетиться…

Для Кирилла он превращал это в игру. Лёва умел создавать настроение и своим энтузиазмом заражал брата. Поначалу, когда Кирилл был ещё совсем маленький, он только бегал вокруг старшего брата, пока тот наводил в доме чистоту, а когда подрос, стал помогать. Он старался изо всех сил, которые у него только были, сосредоточенно выполнял все небольшие поручения, которые давал старший брат, и всегда очень забавно при этом кряхтел, чем невероятно веселил Лёву. Для Кирилла Лев был добрый, а с родителями он был иным.

Родители его боялись. В пьяном состоянии они могли что-нибудь учудить, как-то повести себя грубо по отношению к старшему сыну, но будучи трезвыми, они беспрекословно его слушались. Одного его взгляда было достаточно, чтобы они тут же выполнили то, что он приказал. В трезвом состоянии они никогда Лёве не грубили, боялись сказать лишнее слово и старались его не раздражать. Они знали, каким агрессивным и непредсказуемым бывает порой их старший сын. Они чувствовали его ненависть.

Приводил их в чувство Лев довольно грубо и бесцеремонно, но зато действенно. Он легко мог каждого из них окунуть головой в воду или сделать что-нибудь другое в этом роде. Потом он пытался довести до их сознания очень простую мысль: скоро к ним в гости может прийти милиция. Выражений при этом он не выбирал.

Зато когда к ним являлись «гости», дома всё было вполне прилично. Лёва при этом частенько косил под дурачка: мол, у нас всё хорошо и мы нормальная семья. В результате, когда Лев пошёл учиться в техникум, все считали, что в семье Кургановых неблагополучный только старший сын. А пьянки, которые устраивали дома родители, всегда проходили тихо благодаря Лёве, и соседи никогда на них не жаловались.

Но однажды, ещё когда Лев учился в девятом классе, все его старания чуть было не пошли прахом. Это было в середине мая. В тот день в доме Кургановых намечалась грандиозная пьянка, остановить которую Лёве было уже не под силу. Ночевать в доме не представлялось возможным. Недолго думая, Лев взял несколько старых одеял и Кирилла, и они ушли в один заброшенный дом неподалёку: благо в том году был тёплый май, что в Сибирске вообще-то случается нечасто. Это была пятница, и Лёва решил, что вполне может себе позволить прогулять субботу, тем более что он и так никогда не мог похвастаться стопроцентной посещаемостью.

Они положили пару одеял на пол, легли на них и сверху накрылись оставшимися. Кирилл устроился у старшего брата под боком, тот его приобнял, и вместе они спокойно заснули, даже не подозревая о том, что в данный момент к ним домой пришла неожиданная гостья.

Гостьей этой была классная учительница Лёвы, Татьяна Александровна. В последнее время у Льва, как впрочем и всегда, были проблемы с успеваемостью, да и с поведением, о чём Татьяна Александровна решила побеседовать с его родителями. В толпе пьяных мужчин и женщин она едва сумела найти и узнать Курганову-старшую, которая пару раз являлась на родительское собрание. С отцом она не была знакома вовсе. Ни мать, ни отец Лёвы не были в состоянии с кем бы то ни было беседовать о серьёзном.

В сильной растерянности Татьяна Александровна вышла на улицу. В доме она не обнаружила Льва, и это её обеспокоило. Она не знала, как поступить. И в тот самый момент, когда она стала склоняться к мысли, что нужно об увиденном сообщить, мимо проходили три подростка.

– Ой, а вы к Кургановым что ли? – воскликнул самый высокий из троих. – С ними сегодня бесполезно – они в ударе.

– Вообще-то я – классный руководитель Льва…

– Так вам Лёвка нужен? – встрял второй мальчишка. – Они с Кириллом свалили вон в тот заброшенный дом. У них сегодня всё равно не уснуть.

– Да, – поддержал приятеля третий. – Они всегда там перекантовываются, когда у них дома такая гуляночка.

Спящий Лёва не подозревал и об этом разговоре, и о том, что Татьяна Александровна к дому подходила, смотрела на них двоих через окно. Лёва так никогда и не узнает, что в тот вечер Татьяна Александровна увидела его с иной стороны, чем видела всегда. Она увидела его, как любящего брата. Она увидела, как доверчиво прижимается к нему Кирилл, и как он сам крепко обнимает его. И решила пока ничего никуда не сообщать.

Утром Лев и Кирилл вернулись домой, где ещё не до конца протрезвевшая мать сообщила им о приходе Татьяны Александровны. Лёва перепугался тогда не на шутку и тут же бросился в школу. Явился он уже под звонок с урока. Одноклассники выходили из кабинета, а он никак не мог решиться в него войти. Несмело он встал в дверном проёме. Татьяна Александровна его взгляд на себе ощутила и повернулась. Две одноклассницы, что задержались в кабинете, наконец, его покинули, а учительница и ученик, не отрываясь, смотрели друг на друга в полнейшем молчании.

Татьяна Александровна была удивлена, когда поняла, что сегодня он предстал перед ней без своей обычной маски агрессивного хама и хулигана. Впрочем, лично ей он не хамил никогда.

Перед ней был взрослый, серьёзный пятнадцатилетний юноша, и она с интересом ожидала, что же он ей скажет.

– Мама сказала, что вы были у нас вчера.

– Была, – спокойно ответила она.

Лёва прерывисто вздохнул, но решился и мрачно спросил:

– Сообщали куда-нибудь уже?

– Нет.

– Не сообщайте. – Татьяна Александровна хотела было что-то сказать, но он умоляющим тоном добавил: – Пожалуйста. Вам ведь ничего не стоит промолчать. А я каждый день в школу буду ходить – обещаю. И я в техникум уйду на следующий год: у вас больше не будет проблем со мной.

– Хм. Интересная логика. А что будет с твоим братом? В каких условиях он вырастет? Ведь это, я так понимаю, не единичный случай?

Курганов медленно кивнул.

– Я позабочусь о Кирилле – не беспокойтесь. До этого времени я вполне справлялся и дальше справлюсь. Я его не брошу.

– А кто о тебе позаботится, Лёва?

Этот вопрос вызвал у Льва горький смех.

– Обо мне никто и никогда не заботился и ничего, как видите. Я до сих пор живой.