Делать детей с французом

Но от встреч с Оливией я научилась получать удовольствие, несмотря на то, что мы стоим на разных полюсах мировоззрения: она восьмой ребёнок в семье учительницы и натуропата и придерживается левых политических взглядов. Возможно, поэтому же она умеет так искренне интересоваться окружающими, что нельзя не проникнуться в ответ самыми дружескими чувствами.

Оливия устроилась на высоком кухонном табурете и начала про что-то болтать. Я слушала, как обычно, вполуха, как фоновую музыку. Между шеей и плечом несколько дней назад свернулся комок, я машинально массировала его левой рукой, а правой болтала в чашке заварочным ситечком.

– Затекло? – участливо спросила Оливия. – Давай разомну.

Она придвинулась на стуле поближе и принялась мять пальцами затёкшую мышцу. Это было очень приятно. Невероятно приятно. Пугающе приятно… Впервые за долгое время кто-то трогал меня с желанием доставить мне удовольствие, но при этом без эротического подтекста. Ублажение концентрировалось на мне, но при этом было бескорыстно.

– А шейку можно? И затылок заодно… – замурлыкала я, перестав болтать ситечком.

– Хе-хе, как тебя плавит! – усмехнулась Оливия. – Как у вас с Гийомом? Порядок?

Вопрос был задан для проформы, но я вдруг почувствовала, что не смогу сдержаться. Что вот прямо сейчас возьму и всё выложу. В голове пронесся вихрь мыслей, в которых можно было различить нескромные реплики Анаис, нашу вчерашнюю неэротическую сцену перед сном и ещё то, что Оливия через неделю уезжает в Кению на целых шесть месяцев… Я помотала головой и прошептала:

– Всё ужасно, просто ужасно.

– Почему?! – забеспокоилась она. – Он плохо с тобой обращается?! Не помогает? Не уделяет внимания?

– Ну что ты, он просто идеальный будущий отец. Но ты продолжай, пожалуйста. Вот здесь, ага… И внимания хоть залейся. Наоборот, я бы хотела, чтобы иногда он уделял мне меньше внимания. Особенно ближе к ночи, если ты понимаешь, о чём я.

– Э-м-м… Ты его не хочешь? Не хочешь своего красивого, подтянутого муженька с гелевой укладкой и плечами регбиста?!

– Не то чтобы, но…

– Ты хочешь кого-то другого? – с тревогой спросила Оливия, понимая, что ступает на территорию конфликта интересов.

– Только во сне, но это не считается. Если бы дело было в голове, я бы справилась. Но мне, видишь ли, тело не велит…

И проявляя чудеса эвфемизации, я рассказала ей про феномен мгновенного обезвоживания при его прикосновениях.

Оливия слушала, уточняла, подсказывала слова. И я чувствовала, как словесным потоком из меня вымывает тоску, которая застоялись в зазубринах души и начала уже дурно попахивать.

– И вот мы превращаемся в одну их тех тусклых семей, которые существуют только ради детей. Шейку слева, пожалуйста, ага… Он же не будет терпеть мою холодность вечно, он же живой человек! Но и я не могу больше себя насиловать. Знаешь, я всё время думаю… А вдруг я его… ну… перестаю любить? Не может же тело так ошибаться.

– Ты даже не представляешь себе, как оно может ошибаться, – задумчиво произнесла Оливия. Из уст человека, выросшего в семье натуропата и работающего в условиях гуманитарной катастрофы, это прозвучало внушительно. – Подожди, пока родишь, наверняка это гормоны.

– Да куда уж я теперь денусь.

– Это всё от цивилизации.

– Во мне какой-то биологический сбой. Разве можно любить человека и совсем-совсем его не хотеть?!

– Не знаю, – задумчиво протянула Оливия. – Я в такой ситуации пока не оказывалась. Если окажусь, обязательно тебе расскажу.

– Не расскажешь. Я бы тебе тоже не рассказала, если б ты не уезжала. Ты как случайный попутчик сейчас.

– Ты уж не списывай меня совсем со счетов, я всё-таки планирую вернуться.

– Да, но это когда ещё будет, – отмахнулась я. – И потом, вам всё время эти миссии продляют. Там, глядишь, и забудешь.

– Ну да, ну да, – поддакнула она и грустно улыбнулась.

Янник, с которым они были вместе с университета, никак не делал решительных заявлений. Оливия уезжала в страны третьего мира всё на дольше, и мы гадали, в какой из них она найдёт ему замену.

***

Вечером этого дня я была намерена доказать себе и Гийому, что люблю его. А то Оливия выходила от меня с выражением плохо скрытого недоумения на лице. И это при том, что я ей всё объяснила. Какое же недоумение должно копиться у мужа, которому я из вечера в вечер отказываю под надуманными предлогами!

Я лежала в постели, слушала плеск воды в душе и повторяла про себя как мантру: «Мой муж – самый сексуальный муж в мире». И Гийом не оплошал: вышел в облаке пара, с полотенцем вместо набедренной повязки – ну чисто греческий бог спустился с Олимпа в мою сумрачную спальню! Хоть сейчас бери карандаш и рисуй. Может, кстати, этим можно было бы отсрочить… Но нет, так дело не пойдет! Решение принято, надо действовать. Глядя на приближающегося к постели Гийома, я вела внутренний диалог со своей вагиной: ну посмотри, какие у него плечи, какие бёдра, а ещё он умный и милый, и от него всецело зависит благосостояние нашей семьи… Будь добра, сделай над собой усилие, расщедрись хоть на какую-нибудь секрецию!

Но вагина была глуха к мольбам. И суха. Она, глаза, язык, кожа – всё стремительно обезвоживалось с каждым Гийомовым шагом.

Ну и не надо, зло подумала я и призывно улыбнулась мужу трескающимися губами. Во рту стало солоно.

Ведь я homo sapiens и не позволю гормональным отклонениям испортить мою семейную жизнь.

8. Леди и джентльмены

Те женщины, которые утверждают, что беременность – самое счастливое время в их жизни… Предположим, что мы с ними принадлежим к разным биологическим видам. Мне в этом вопросе ближе позиция самки богомола. Цивилизационные навыки помогают справиться с убийственным импульсом, но подавленное желание ведь ещё страшнее.

Чем больше Гийом старается, тем больше промахов я замечаю.

Когда он собирает Кьяру на прогулку, она выглядит беспризорницей – патлатые волосы, кофта в пятнах, юбка не в цвет, колготки с дыркой и ботинки, которые носят с джинсами.

Когда он возвращается из магазина, счёт в полтора раза больше обычного, сумки позвякивают пивными банками и рыбными консервами, но готовить по-прежнему не из чего.

После его уборки я ничего не могу найти, кроме мелких игрушек из «киндер-сюрприза» – их кладбище по-прежнему располагается под диваном.

Но чай стал для меня прямо-таки метафорой неудавшегося замужества. Мы вместе больше восьми лет, из них половину женаты, через несколько месяцев у нас будет уже двое детей, а этот человек не в состоянии сделать мне чашку чая! Каждый раз, каждый раз, когда я прошу чай – я получаю бомбу. Обычно это полчашки листьев и чёрная, цвета нефти, жидкость сверху: муж усвоил, что я вопреки здравому смыслу люблю чай с чаинками, но не может запомнить, сколько вешать в граммах.

Я киплю. Булькаю. Иду пузырями. Пускаю пар. Мне перестает казаться глупостью, что люди разводятся из-за незакрытого тюбика зубной пасты. Это упрямая неспособность к завариванию чая видится мне вызовом, мелкой местью. Однажды я даже провела эксперимент, чтобы проверить, специально он это делает или ну правда надо пожалеть человека. С утра приготовила заварку в чайничке, а вечером, попросив чай, крикнула вдогонку его волнующейся спине: «Да там и делать ничего не надо. Просто долей кипятка!». Он налил кипяток прямо в опустошённый наполовину заварочный чайник, принёс его с видом крайнего довольства собой и очень удивился, когда я расплакалась.

Я рыдала, жалея испорченную заварку, но в конечном счёте, конечно, себя. Ведь перед этим у нас был ужин из трёх блюд: салат, грибная закуска и баклажаны. Пока грибы жарились, а баклажаны тушились, я взяла скайп-интервью у первого директора «Икеи» в России, который написал книжку про то, каково там у нас строить бизнес без взяток. Он говорил, что главный капитал нашей страны не нефть и не газ, а женщины. Что они компетентны, трудолюбивы, исполнительны и креативны и что Россия могла бы за считанные годы стать супердержавой, если бы только больше женщин шло во власть. Я кивала и сетовала, что, мол, русские женщины сами привязали себя полотенцами к батарее и отказываются видеть дальше входной двери. Даже если им выстлать красную дорожку в политику, они максимум начнут её пылесосить. Они не готовы отказаться от семейных обязанностей ради обязанностей социальных, потому что свято убеждены: без них всё развалится. Ну, в смысле реальная жизнь. Политику они считают чем-то вроде компьютерной игры, которую надо подарить мужчинам, чтобы те не мешались на кухне, не совали нос в недоваренный суп и не таскали с разделочной доски порезанные огурцы. Рукой, вытянутой из поля видимости скайпа, я помешивала баклажаны на сковородке и радовалась, что я не такая.

***

В грустных мыслях о расклеивающихся отношениях я нырнула под Ла-Манш на скоростном «Евростаре». Журналистский интерес вёл меня в английскую глубинку, где в закрытых пансионах вызревают початки мировой элиты. Русские родители мечтают о британских школах для своих детей, это не новость. Новость в том, что теперь и британские школы мечтают о русских учениках. А новости – любимая журналистская дичь.

Вот уж где можно будет напиться чаю на месяцы вперёд, мечтала я. На легковозбудимого француза этот напиток производит неизгладимое впечатление. Днём на него соглашаются из вежливости, не вполне понимая, как можно добровольно предпочесть его кофе, а после шести вечера от него энергично отказываются, ссылаясь на возбудительный эффект теинов. Для гостей я закупила травные напитки в пакетиках (мята с липовым цветом – для успокоения, корица с лакрицей – для пищеварения), сама же пила чай со злым упорством, с отчаянием белого эмигранта, справляющего православное рождество в разгар чужой рабочей недели. От кофе на время беременности мой организм сам вежливо отказывался, чем выдал свою некорректируемую русскую природу.

Важно уметь видеть символы, думала я, пока поезд мягко прилаживался к перрону Сент-Панкраса. В отношениях с Гийомом мне приходится ставить под вопрос само своё естество. Рядом с ним мне надо бороться за право быть собой. Он меня сексуально эксплуатирует и является преградой для моей профессиональной реализации. В Москве я бы давно уже руководила редакцией с миллионным бюджетом, и в выходных сведениях журнала печатали бы не только моё имя-фамилию, но и отчество.

Я сошла на платформу и вытащила телефон, чтобы позвонить фотографу, который прибыл из Москвы и должен был ждать меня на вокзале.

– Вы Даша? – спросил кто-то сзади.

Я обернулась.

Вот же god damned. Столько лет ездить в командировки с фотографами и иметь с ними чисто деловые отношения, чтобы на шестом месяце беременности впервые столкнуться с фотографом, с которым хочется создать совсем не профессиональный тандем.