Чужие окна. История одной подлости

– Хорошо, – кивнул Вадим и решительно зашагал по длинному школьному коридору. Он был уверен, что произошла какая-то нелепая ошибка. Он поговорит со следователем, они разберутся с недоразумением, и его отпустят. Конечно отпустят, ведь он ни в чем не виноват.

Четкие шаги полицейских прозвучали по лестнице и в большом холле. Вышли на крыльцо. Вадим сразу увидел припаркованный у ворот полицейский автомобиль. Придерживая под локти с обеих сторон, люди в форме вели его к машине. Чтобы со стороны не выглядело так, что они его волокут в полицию, Вадим ускорил шаг. Когда подошли к машине и один из полицейских распахнул перед Вадимом заднюю дверь, из школы выбежала Оленька и задыхаясь от слез побежала за ними.

– Вадим!.. Вадим, что случилось?!

Логинов, стоя у машины, обернулся.

– Не волнуйся, Оленька. Это какое-то недоразумение. Разберемся. Ты только маме ничего не говори, а то ей волноваться нельзя. У нее же больное сердце.

Она протянула к нему дрожащие руки и всхлипнула, как маленький беззащитный ребенок, которого бросают одного. У Вадима в груди что-то судорожно сжалось. Мучительно захотелось обнять любимую, прижать к себе и никогда не отпускать. Но незнакомые люди в полицейской форме не позволили, втолкнули его на заднее сиденье, сами заняли свободные места. А ко всем школьным окнам прилипли десятки зрителей, с любопытством наблюдая за происходящим, будто показывали захватывающий гангстерский боевик. Спустя несколько секунд машина сорвалась с места, взвизгнув шинами по асфальту, и понеслась по улице, быстро удаляясь от школы.

Заканчивался третий час допроса. Комната, в которой все это происходило, напоминала картонную коробку: почти квадратная, глухие коричневые стены, крошечное зарешеченное окошко под потолком, напротив – массивная железная дверь, как в бункере; посередине – стол и два стула напротив друг друга для следователя и задержанного. Не было никакого огромного в полстены зеркала, как показывают в фильмах, за которым наблюдают допрос заинтересованные лица. Только лампа дневного света на потолке освещала сидящих за столом мертвым белым светом. Да любопытные глазки видеокамер у потолка с двух сторон внимательно следили за происходящим.

– Так вы утверждаете, что не принуждали Елизавету Меликову раздеваться перед вами для фотосъемки? – в очередной раз повторил свой вопрос Воскобойников, сверля взглядом Вадима.

– Господи! – не сдержался и со стоном воскликнул Логинов, – вы это у меня уже сто раз спрашивали, и я вам сто раз ответил!

– Так ответьте в сто первый.

Вадиму все происходящее казалось каким-то театром абсурда. Голова болела так, что казалось, она распухла и увеличилась раза в два. Во рту пересохло и жутко хотелось пить, но заикнуться следователю о своей потребности он не смел: уж слишком недружественным был тон голоса Воскобойникова, да и глаза напоминали осколки льда. Скомандовав себе мысленно: «Возьми себя в руки и успокойся!», он произнес, четко проговаривая каждое слово:

– Ни Лизу Меликову, ни кого-либо вообще я никогда ни к чему не принуждал. Меня пытаются оклеветать.

– Кто и зачем?

Об этом они тоже уже говорили и не один раз. Допрос шел по кругу, или нет, не по кругу. Вадиму казалось, что следователь завел его в какой-то лабиринт, где через каждые пять шагов попадаешь в очередной тупик. А может быть, в этом лабиринте все пути ведут в тупик?

– Я уже говорил, что Лиза Меликова у нас отличница, идет на медаль. Буквально все учителя в школе тянут ее на эту медаль, ставя сплошные пятерки по всем предметам. Но Меликова к физкультуре относится, как к второстепенному предмету. Много раз прогуливала занятия, не сдала итоговые нормативы по легкой атлетике. В результате я сказал ей, что вынужден буду поставить в аттестат плохую оценку. Она сначала упрашивала меня поставить пятерку, но я не поддался на уговоры.

– Почему? – обронил Воскобойников и в упор посмотрел на задержанного.

– Потому, что это нечестно – ставить липовые пятерки. Я вообще против липовых оценок и против липовых медалей.

– Угу, – то ли хмыкнул, то ли поддакнул, соглашаясь, следователь и опустил взгляд на пачку чистых листов бумаги, лежащих перед ним на столе, постучал по ним желтым от табака указательным пальцем. – Что было дальше?

– Дальше Лиза пошла и нажаловалась на меня начальству. Завуч и директор школы тоже долго меня уговаривали, убеждали не лишать ребенка медали.

– Но вы отказались.

– Отказался. Поэтому Меликова и пошла на эту клевету. Уж очень ей хочется получить золотую медаль. Видимо, для этой девочки все средства хороши.

Воскобойников откинулся на спинку стула и сложил руки на груди, пристально, с холодной полуулыбкой на губах рассматривая собеседника.

– А вот она утверждает, что вы вывернули ситуацию с оценкой за физкультуру в своих интересах: потребовали от нее позировать на некой фотосессии в непристойном виде, за что обещали поставить пять в аттестат.

– Это ложь! – Вадим сделал движение рукой, будто хотел стукнуть кулаком по столу, но сдержался и сбавил тон голоса. – Это не правда. Она наговаривает на меня, пытаясь вынудить пойти на уступки.

– Как-то трудно ожидать от тихой скромной отличницы такого коварного замысла. А вот от молодого, но взрослого мужика, к тому же неженатого, каждый день находящегося среди юных симпатичных девушек, можно ожидать чего угодно.

– По-вашему я похож на педофила или маньяка? – невесело усмехнулся Вадим, пытаясь рассмотреть ответ на этот вопрос в непроницаемых глазах следователя.

– Вы глубоко ошибаетесь, если думаете, что следствие оперирует категориями «похож», «не похож». К тому же профессиональный опыт показывает, что самые кровожадные сексуальные маньяки, за которыми числятся десятки жертв, в жизни были милыми людьми и примерными семьянинами.

Вадим с усилием потер лицо ладонями, пытаясь сосредоточиться и прогнать непонятный туман перед глазами.

– Послушайте, Михаил Николаевич, ну сами подумайте, зачем мне это? У меня есть невеста, чудесная девушка, я ее очень люблю, у нас свадьба летом. Мы уже кольца купили, ресторан заказали. Вы же видели Олю, она подбегала к машине, когда вы увозили меня из школы. Ну, согласитесь, имея такую невесту, разве будешь обращать внимания на кого-то другого, тем более на несовершеннолетних девчонок?

Воскобойников снисходительно усмехнулся:

– Загадочна душа человеческая! В ней зачастую скрыто столько темного и тайного, что остается только удивляться. Поэтому, Вадим Андреевич, скажу прямо: пока на одной чаше весов у меня слова Лизы Меликовой, а на другой – ваши слова. Но словам я не верю. Мне нужны доказательства! – Воскобойников пододвинул к Вадиму пачку листов бумаги, положил ручку и сказал: – Пишите все, что рассказали мне сейчас, и во всех подробностях.

Вадим потянулся за ручкой, ощутив в глубине души трепет надежды.

– Я конечно все напишу, – кивнул он, – а потом вы меня отпустите?

– Нет, – решительно мотнул головой следователь, а Логинов уставился на него круглыми от изумления глазами. – Я задерживаю вас на 48 часов. Пока побудете у нас под замком, а там суд определит меру пресечения. Но сразу скажу: я буду настаивать на помещении вас под арест в КПЗ, чтобы вы не смогли, если вдруг окажетесь виновны, – с ехидной улыбочкой уточнил Воскобойников, – надавить на свидетелей и помешать следствию.

– К-каких свидетелей? – растерянно пробормотал Вадим. Ему казалось, что стоит только ущипнуть себя, как этот дурной сон, этот бред умалишенного закончится и он проснется в холодном поту с громко бьющемся сердцем от пережитого, но проснется. Но сон не заканчивался.

– Которых я буду старательно искать и опрашивать, пока вы отдыхаете в камере. И это не обсуждается. Пишите, пишите быстрее, время уже позднее. Следователь бросил нетерпеливый взгляд на свои часы.

– Я могу сделать один звонок? – тихо спросил Вадим, откладывая ручку и отодвигая от себя бумагу. – У меня мать больна. Ее надо предупредить, чтобы не волновалась.

Воскобойников с интересом рассматривал задержанного: крепкий парень, сразу видно – спортсмен. Лицо простое и мужественное, но какое-то бесхитростное. Сейчас, конечно, растерян, но старается держать себя в руках. Он поначалу сильно сомневался в словах обвинения, но адвокат Меликов был так разъярен, так брызгал слюной, когда после опроса дочери они вдвоем остались в кабинете, что сомнений в его искренности не осталось. Кроме того, Михаил Николаевич был уверен, что ни один нормальный мужик, если он, конечно, мужик, не пойдет работать в школу. Учитель – не мужская работа! А вот если в душе учителя живут нездоровые склонности, то тогда понятно. Да и обязан он был Меликову, однажды оказавшему ему большую и серьезную услугу.

– На один звонок вы имеете право, – произнес он холодно и официально, поднимаясь из-за стола, – но советую вам позвонить своему адвокату.

– Зачем мне адвокат? – удивился искренне Вадим. – Я ведь ни в чем не виноват.

– Дело ваше, – хмыкнул Воскобойников и направился к двери.

***

После беседы со следователем Лиза заболела. Вот уже третий день она лежала в своей постели свернувшись клубочком, как одинокий брошенный котенок, ничего не ела, не спала и вздрагивала в ознобе. Непонятно откуда взявшаяся температура держалась на цифрах 37,5.

– Что с ней? – тревожным шепотом спросил Владимир Петрович у жены.

– Это нервное, – печально вздохнула мама, – на фоне стресса иногда такое бывает.

– Так дай ей какую-нибудь таблетку.

– Больную душу, Володя, таблетками не лечат. Ей нужна моральная поддержка, понимание близких, а ты даже дома в своей семье ведешь себя как адвокат на судебном заседании.

Владимир Петрович посмотрел в окно на весело зеленеющие кусты сирени и о чем-то задумался, потом решительно распахнул дверь в комнату дочери.

– Ну что, ребенок, – бодро произнес он, садясь на край кровати, – как ты себя чувствуешь?

– Голова болит, – прошептала пересохшими губами Лиза, не открывая глаза.