Чужие окна. История одной подлости

Вид у девочки был такой несчастный, что даже закаленное сердце адвоката дрогнуло, и он осторожно погладил ее по плечу.

– Все будет хорошо, Лизок. Мама сказала, что ты не хочешь больше в школу ходить? Я думаю, что это можно устроить.

Лиза открыла глаза и бросила на отца удивленно-недоверчивый взгляд. За все годы учебы в школе ей ни разу не дозволялось без уважительной причины прогуливать занятия. Обучение считалось ее работой, ответственной и важной работой. А тут вдруг…

– Вы же фактически уже готовитесь к экзаменам. А это ты и дома самостоятельно сможешь делать, – продолжал отец, ласково поглаживая ее по плечу. – Я завтра же схожу к директору и договорюсь с ней. Я уверен, она пойдет навстречу. В июне сдашь экзамены, а потом мы с тобой поедем в Петербург к моему двоюродному брату Сереже, то есть к Сергею Васильевичу, конечно. Подадим документы на юрфак в университет. И начнется у тебя, дочь, новая интересная жизнь в прекрасном большом городе, в культурной столице. Мы с тобой еще погуляем по набережным Невы, походим по музеям, съездим в пригородные дворцы. М-м-м, – мечтательная улыбка осветила суровое лицо Владимира Петровича, – я тебе даже завидую, доченька. Поверь мне, солнце мое, студенчество – это самое счастливое время человеческой жизни, и оно у тебя впереди. Так что не вешай нос!

Адвокат Меликов шутливо щелкнул дочку по носу пальцем и ободряюще улыбнулся:

– Отдохни немного, отоспись и начинай потихоньку готовиться к выпускным экзаменам.

– А что будет с Вадимом Андреевичем? – тихо, почти шепотом спросила Лиза и глаза ее снова наполнились слезами.

Владимир Петрович при этом имени сразу помрачнел, губы его сжались в жесткую линию. Он встал и посмотрел на дочь с высоты своего роста.

– Не думай о нем, забудь. Все неприятности в прошлом, дочь. Постарайся сосредоточиться на будущем. А я обо всем позабочусь.

Едва дверь за отцом закрылась, Лиза снова свернулась в клубок и горько заплакала.

Владимиру Петровичу, конечно, в школе пошли навстречу. Все учителя так сочувствовали несчастной Лизоньке, что без особых уговоров примерно за месяц до официального окончания учебного года выставили ей итоговые пятерки по всем предметам, включая и физкультуру. Обязанности арестованного Логинова переложили на его коллегу Инну Матвеевну, крикливую вредную тетку, которую дети не любили. Если к ученикам Инна Матвеевна могла придираться и вредничать, то перед начальством проявила завидную покладистость и без всяких разговоров выставила в журнал Лизе Меликовой пятерку. Оставалось только ждать официального вручения золотой медали на выпускном.

А в школе после того, как молодого физрука прилюдно увезли в полицейской машине, творился переполох. Директор слегла с гипертоническим кризом, но через два дня вернулась в свой кабинет. Еще советская закалка не позволяла сдаваться перед трудностями. Галина Ивановна собрала весь коллектив в учительской и твердым голосом заявила:

– По репутации школы нанесен тяжелый удар. И мы обязаны все вместе противостоять этому удару. Никаких сплетен! Никаких обсуждений случившегося ни на переменах, ни во время уроков. Да и после уроков не советую! К великому сожалению, в нашем белом стаде оказалась черная овца. Скандал рано или поздно закончится, а наш профессиональный долг останется. Мы в первую очередь должны думать о детях. Успокойте их, убедите в том, что теперь они в безопасности и им никто не угрожает. Сосредоточьтесь на учебе, коллеги. У нас впереди выпускные экзамены и мы должны провести их с честью.

Коллектив роптал, но роптал тихо, с опаской поглядывая в сторону начальства. Кто-то не верил в виновность Логинова и пытался спорить. Кто-то поверил сразу и безоговорочно, припомнив «скользкие моменты» из жизни молодого физрука. Все скопом поглядывали в сторону расстроенной, подавленной географички. За ее спиной шептались, хихикали, в глаза выражая сочувствие и моральную поддержку. Не выдержав всего этого, Ольга Петровна принесла в кабинет директора заявление об уходе по собственному желанию.

Галина Ивановна прочитала его и отложила на край стола, не подписав.

– Садитесь, Оля, – указала она рукой на стул возле своего стола. – Я вас прекрасно понимаю. Ситуация крайне неприятная.

– Я больше не могу, Галина Ивановна, – всхлипнула Кротова, – в меня же все пальцем тычут, шепчутся за спиной. Мне жить не хочется, такой позор!

– Ну-ну, Оленька, не стоит так убиваться! – Галина Ивановна неловко погладила лежащую на столе судорожно сжатую в кулачок руку молодой коллеги. – В жизни всякое бывает. А по молодости кто не ошибался? Поверь, Оля, тебе сочувствуют, а не осуждают. Поболтают и успокоятся. Не обращай внимания.

– Как не обращать?! Мне по улице пройти стыдно, не то, что в школу зайти.

– Да, время сейчас трудное, но ты справишься! – в голосе директрисы прозвучали нотки приказа. – Сосредоточься на работе. До конца учебного года осталось совсем немного.

Оля шмыгнула носом, низко опустив голову. А Галина Ивановна вдруг склонилась к ней ближе и заговорила по-матерински теплым голосом:

– Олюшка, все пройдет, все будет хорошо. Ты же у нас умница и красавица. Ты еще встретишь свое счастье, выйдешь замуж, деток родишь…

– Как же, – замотала головой Ольга, продолжая всхлипывать, – я теперь никому не верю. Он ведь казался таким хорошим, таким порядочным, благородным…

– Увы, внешность бывает обманчивой. Ничего, теперь ты стрелянный воробей, теперь тебя обмануть и ввести в заблуждение никто не сможет. А уйти из школы – не выход, а проявление слабости. Как говориться, все что нас не убивает, делает нас сильнее! Вот и ты после всего случившегося станешь сильнее. Возьми себя в руки, Оленька, и сосредоточься на учебе. А все плохое скоро закончится.

Ольга с благодарностью посмотрела на директрису, медленно поднялась из-за стола и забрала свое заявление с собой. Выходя из приемной директора, она бросила взгляд на себя в зеркало и спешно стала стирать со щек следы слез скомканным носовым платочком.

Ученики школы тоже обсуждали случившееся. Причем в устах детей преподаватель физкультуры очень быстро приобрел черты сказочного злодея. Сбившись в кучку на перемене, дети шептались, испуганно округляя глаза, и с их слов выходило, что Логинов не только снимал порнографические фотки, не только сожительствовал со старшеклассницами, но и высасывал кровь из учениц младших классов, как вампир! Фантазии некоторых юных сплетников были столь оторванными от действительности, что не вызывали доверия ни у кого, даже у одноклассников. Но это не останавливало, а только подогревало соревнование в злословии.

И только Рита Зотова – известная сплетница – на удивление была безразлична к происходящему. В обсуждениях поступка физрука демонстративно не участвовала, а когда ее просили поделиться своим мнением, отвечала: «Вам делать нечего? Лучше бы к экзаменам готовились!» От нее быстро отстали, удивленно пожав плечами. Только Валера Гусев понимающе смотрел на Риту и таинственно улыбался.

Глава 9

Театр абсурда

А вот камера оказалась точно такой, как показывают в кино: тесная мрачная, с узким зарешеченным окошком под потолком, и, к счастью, пустая, хоть и рассчитанная на двоих арестантов. Когда за спиной лязгнула затворами железная дверь, Вадим окинул взглядом свое временное убежище и тяжело вздохнул. И как не верить после этого в пословицу «от сумы и от тюрьмы не зарекайся»?

Растянувшись на жестких нарах и уставив немигающий взгляд в потолок, он постарался собраться с мыслями. Не зря он всю жизнь недолюбливал отличников. Было в этих занудах и зубрилах что-то искусственное, ненатуральное. Вот как пластмассовые куклы в детском магазине: очень похожи на людей, разодетых в яркие нарядные одежки, улыбающихся пластмассовыми улыбками, но ведь не люди. Нелюди…

Не ожидал он такой гнусности от тихони Меликовой. И никто бы на его месте не ожидал. Но ведь случилось, и теперь придется ждать, когда Воскобойников во всем разберется. А в том, что недружелюбный следователь разберется Вадим, не сомневался. Поэтому мысленно настроился перетерпеть эти сорок восемь часов. За это время Михаил Николаевич еще раз поговорит с Лизой, поднажмет на нее, и та признается в своей глупой лжи, не может не признаться, заберет свое заявление, и его отпустят.

За зарешеченным окошком медленно текла майская светлая ночь, но сон к Вадиму не приходил. Уж слишком густым был круговорот мыслей в его голове. Его то кидало в сторону размышлений о природе человеческой подлости, то он начинал представлять, как его встретят на работе после всего случившегося, то тревожился за мать и ее больное сердце. В конце концов он усилием воли заставил себя переключиться на фантазии о будущей счастливой семейной жизни.

Он представлял себе Оленьку в белом свадебном платье, воздушные складки фаты обрамляют ее прекрасное лицо, нежные губы улыбаются прелестной, немного застенчивой улыбкой, а в глазах светится такое счастье, что на душе у Вадима невольно теплеет. Он постарался себя уверить в том, что Оля и мама – вот два самых главных человека в его жизни, а остальное, даже любимая работа, вещи второстепенные. Переживем, все неприятности мы переживем, если будем вместе!

В течение двух последующих суток к следователю его не вызывали, хотя он ждал этого каждую секунду. Ну сколько надо времени, чтобы разоблачить явную ложь?! Его кормили какой-то казенной гадостью, но вкуса еды Вадим не чувствовал. Чтобы пережить мучительное ожидание, он мечтал, мечтал о будущем.

Нет, шумную свадьбу в ресторане они устраивать не будут, а поедут вместо этого сразу после ЗАГСа в свадебное путешествие на теплое море, а лучше на маленький необитаемый остров. Бескрайнее море вокруг, жаркое солнце, и они вдвоем… Когда-нибудь у них появятся дети, и дом наполнится звонким ребячьим смехом и топотом маленьких ножек по паркету. А его мама с удовольствием будет возиться с внуками, позабыв про свои болезни.

Подходили к концу сорок восемь часов, наполняя душу нетерпением. Вадим насторожился, когда лязгнул замок в двери и голос надзирателя дежурно произнес: «Логинов, на выход!». Молнией сверкнула в голове мысль: «Ну, наконец-то разобрались!». Он был уверен, что следователь вызывает его, чтобы извиниться за допущенные неудобства и отпустить с богом из этих мрачных стен. Сразу обострились все чувства: он ощутил, как затекли мышцы от вынужденного заточения, лишенные привычных нагрузок, даже засосало под ложечкой от голода. Он почти ничего не ел эти дни, просто не мог в себя впихнуть тюремную еду.

Войдя в допросную, Вадим сел за стол. Следователя еще не было. От нетерпения трудно было сидеть на месте, на жестком стуле и он постукивал пальцами по столешнице. Наконец вошел Воскобойников и с непроницаемым лицом уселся напротив задержанного.

– Здравствуйте, Михаил Николаевич, – поздоровался Логинов, с надеждой заглядывая в глаза следователя.

– И вам не хворать, – буркнул в ответ Воскобойников, копаясь в папке с какими-то бумагами.

– Какие новости?

– Могу сообщить вам, гражданин Логинов, что суд избрал для вас меру пресечения в виде ареста на ближайшие два месяца.

– Что?.. – Вадим остолбенел от неожиданности. – Какой арест? Я думал вы во всем разобрались…

– А мы разобрались, Вадим Андреевич, разобрались.

– Но я же ни в чем не виноват.

– Тогда как вы объясните это? – следователь вытащил из папки пачку каких-то фотографий и бросил их на стол перед Вадимом. Фотографии рассыпались веером, и на каждой из них была запечатлена Лиза Меликова с распущенными волосами и в неглиже. – Это мы нашли у вас в квартире при обыске.

Холодный испытующий взгляд пригвоздил Вадима к столу. Руки сами потянулись к глянцевым блестящим фотографиям. Юная модель на них казалась невероятно скованной в нелепых позах. Да и весь набор снимков напоминал жалкую попытку бездарного фотографа создать нечто красивое и эротическое.

– Как у меня в квартире?..

– Так. Конверты с этими фотографиями были обнаружены у вас в столе и в книжном шкафу. Как вы это можете объяснить?

– …Никак, – растерянно пробормотал Вадим, механически складывая фотографии аккуратной стопкой, – я впервые вижу эти снимки.