Подмастерья бога

Круглый зрачок небольшого озера всматривался в высокое небо, по которому неспешно плыли редкие облака, да птицы вспарывали знойный воздух острыми крыльями. Песчаный пляж был заполнен отдыхающими дачниками. В воде у самого берега бултыхалась стайка ребятни детсадовского возраста, оглашая окрестности визгом и хохотом. Со всех сторон озеро окружал смешанный лес, оставляя лишь узкую жёлтую полоску на радость купальщикам. Высокие тёмные ели с остроконечными верхушками, как ресницы окружали голубое око воды. Тонкие стволы берёз трогательно белели на их фоне. Одинокая плакучая ива полоскала ветви в тёмной прохладной глубине.

Глеб бросил пакет с пляжными принадлежностями на свободном месте и стал раздеваться, предвкушая наслаждение от купания. Не успел он расстелить покрывало и сложить одежду аккуратной стопкой, как его спутница, издав дикий боевой клич индейцев апачей, пронеслась мимо в ярком цветастом купальнике и влетела в воду, подняв тучу брызг. Глеб усмехнулся и неспеша последовал за ней.

Прогретая солнцем вода ласково коснулась разгорячённой кожи. И от этого прикосновения раковина его памяти щёлкнула, и из тёмных глубин выкатилось перламутровой жемчужиной редкое воспоминание детства: они с ребятами летом в детском лагере купаются в реке. Визг, крики, смех, плеск воды, летящие во все стороны хрустальными россыпями брызги, рокочущий бас воспитателя, требующего не заплывать далеко, бьющее в глаза солнце и переполняющая душу и тело радость…

Глеб медленно, словно смакуя приятные ощущения, погрузился в воду и поплыл, сильными гребками толкая себя к противоположному берегу. Солнце золотой каплей качалось над самой головой. Пролетела, на секунду зависнув над ним и шелестя жёсткими крылышками, огромная лупоглазая стрекоза. На середине озера он перевернулся и, раскинув руки, лёг на спину, чувствуя, как его бережно покачивают мелкие волны. Июльское небо огромным голубым куполом накрыло его. Голоса и смех купальщиков отдалились, слились в неясный звуковой фон вместе с шёпотом листвы. «Вот он – рай!» – подумал Глеб и улыбнулся собственной мысли.

Вдруг сквозь всплески воды донёсся сдавленный крик: «Глеб!.. Помоги!». Парень встрепенулся, перевернулся на живот и закрутил головой, пытаясь высмотреть того, кто кричал. Сердце бухнулось о рёбра и застучало тревожно, едва он увидел тонкие детские руки, то взмывающие над поверхностью воды, то исчезающие в глубине. Светловолосая макушка Зойки странным мячиком то всплывала, то погружалась в воду. «Господи, она же тонет!» – мелькнуло в голове, и Глеб ринулся спасать. В два мощных гребка он подплыл к девочке и нырнул, потому что на поверхности воды уже не было видно ни светлой макушки, ни беспомощно бьющихся рук.

Он нырял и нырял, силясь рассмотреть в зеленоватой толще воды детскую фигурку в ярком купальнике. Но Зойки нигде не было. Всплыв на поверхность, он набирал в грудь побольше воздуха и снова нырял, отчаянно мечась из стороны в сторону. Лёгкие уже разрывало от боли, сердце стучало в ушах, в голове стоял монотонный гул, но все его усилия были напрасны.

Вынырнув в очередной раз, Глеб жадно хватал воздух ртом, пытаясь отдышаться, и вдруг совсем недалеко услышал весёлый смех.

– А ты и правда неплохо плаваешь, Склифосовский! – смеялась живая и здоровая Зойка, сидя на выступающем из воды камне. Мокрые волосы торчали в разные стороны, делая её похожей на взъерошенного птенца. По лицу блуждала издевательская улыбочка. – Ставлю пять баллов. Могу даже рассказать отцу, как ты самоотверженно пытался меня спасти. Вдруг он вручит тебе медаль за спасение утопающих?

Глеб задохнулся от возмущения:

– Ах ты, колючка мелкая! Я ж и правда подумал, что ты тонешь. Убить тебя мало за такие шутки!

– Но-но, я попрошу! – и строго погрозила ему пальчиком.

Солнце зашло за тучу, неизвестно откуда взявшийся ветер поднял волну. А Глеб, бросив на малявку возмущённый взгляд, повернулся и поплыл к берегу, мстительно подумав, что ни за что не будет её спасать, даже если сию секунду озеро накроет девятый вал.

Глава 2

Пропавший ординатор

Сентябрь дарил последние по-летнему тёплые дни, словно осень с летом, прощаясь, всё никак не могли разомкнуть свои объятия. Но по утрам, несмотря на яркое солнце, косящее жёлтым глазом из-за крыш домов, воздух уже был зябким и звонким. Глеб повыше поднял воротник куртки и застегнул молнию до самого верха. Утренняя прохлада словно девичьими тонкими пальчиками коснулась шеи. Зато остатки сна вместе с выдыхаемыми лёгкими облачками пара, растаяли в один миг.

Подходя к дверям клиники, он уже весь был там, в наполненном деловитой суетой отделении кардиохирургии, уже предвкушал привычные, ставшие родными запахи лекарств, дезинфекции и больничной еды, уже внутренне улыбался приветливым лицам коллег и пациентов, уже слышал приглушённый голос учителя, объясняющего план операции.

– Астахов! Глеб! – донеслось откуда-то сбоку.

Глеб остановился и повернул голову. От припаркованной новенькой иномарки к нему шёл высокий, загорелый, модно одетый парень и широко улыбался. Лицо его картинно-красивое (такие обычно нравятся девочкам-тинейджерам) показалось смутно знакомым.

– Да, это я.

– Привет! – парень протянул руку. – А я Сева Ярцев. Помнишь меня? Мы учились на одном курсе, только ты на первом потоке, а я на втором.

– Помню, конечно, – кивнул Глеб, пожимая протянутую руку и вспоминая однокурсника, вечно окружённого стайкой хохочущих студенток. Кажется, специализацию по хирургии они тоже получали вместе.

– Ты же в ординатуре на кафедре у Леденёва учишься?

– Да.

– Я тоже.

Глеб удивленно приподнял брови.

– Так ты тот самый второй ординатор, который пропал, не успев появиться на кафедре?

– Тут такое дело вышло, – парень слегка смутился и перестал улыбаться. – Короче, дружище, мне нужна твоя помощь. Я после окончания, после всех этих госэкзаменов укатил с друзьями в Грецию на целый месяц. Надо ж было отдохнуть и оторваться за все годы немилосердной муштры и зубрёжки! Ну, а когда вернулся, маман закатила истерику: совсем забыл родителей! Они в меня всю душу вложили, а я, неблагодарная скотина… В общем, чтобы ублажить предков, пришлось согласиться на совместный отдых в Испании. Две недели поджаривался на пляжах Аликанте, выслушивая нравоучения и напутствия к самостоятельной жизни. Вот только вчера вернулись.

– Понятно… – протянул Глеб.

– Как думаешь, Старик меня сразу убьёт или сначала помучает? – в серых глазах Ярцева мелькнула тревога.

– Ну, не такой уж и кровожадный наш Старик, – усмехнулся Глеб. – Я почти уверен, что он забыл о твоём существовании. По крайней мере вопрос: «А где у нас второй ординатор?» прозвучал всего один раз первого сентября на общем собрании кафедры. А потом всё так закрутилось…

Сева воспрял духом. Он, конечно, слегка приврал, изображая из себя послушного сына. На самом деле не с мамой и папой он загорал на Испанских пляжах, а с очень красивой гречанкой, с которой познакомился в Греции чуть раньше, да не смог сразу расстаться. Захотелось продолжения банкета. Они и продолжили, пока Сева не спустил все имеющиеся у него деньги…

– Тогда пошли вместе к Леденёву. Подстрахуешь меня, если что. Я совру, что заболел или бабушка у меня при смерти…

– Вот врать не советую! – Глеб строго сдвинул брови. – У Старика нюх на ложь и враньё. Он этого не любит. Так что лучше просто извинись!

Спустя пятнадцать минут облачённые в белые медицинские халаты, оба ординатора стояли в кабинете перед профессором. Алексей Иванович с интересом рассматривал новобранца, которого ему навязали сверху. Сынок какого-то важного чиновника от медицины. Профессор попытался вспомнить его на своих лекциях, но не вспомнил. Впрочем, не мудрено, студентов было много, всех не упомнишь. Это только такие как Астахов сидели на первом ряду и ловили каждое его слово. Основная масса шушукалась на галёрке.

– Ну-с, Всеволод Борисович, с первым рабочим днём вас! Начнём с этого. – И вручил обалдевшему Севе толстую пачку историй болезни. – Прошу ознакомиться с этими пациентами. Завтра жду от вас доклад по каждому с планом лечения.

Леденёв повернулся к Глебу:

– А вас, Глеб Александрович, прошу в операционную. Сегодня у нас плановая коронарография со стентированием.

И ушёл, не прикрыв за собой дверь. Сева, взвешивая в руках пачку историй, тихонько присвистнул.

– Ни фига себе пачечка!..

– Ну что ты, Сева, это примерно половина от обычного объёма. Просто Старик тебя жалеет, даёт возможность после отпуска настроиться на работу. Я через это уже прошёл. Давай, изучай, знакомься с каждым больным и запоминай все мелочи, все детали. Алексей Иванович устроит тебе завтра допрос с пристрастием. Он любит чёткость и ясность.

– А тебя уже на операции берут? – спросил Сева в спину удаляющегося однокашника.

– И тебя возьмут, когда всех больных на зубок будешь знать. Удачи, дружище! – и вскинул в ободряющем жесте сжатый кулак.

Сева обреченно вздохнул и побрёл в палату к больным.

За окнами операционной шёл мокрый снег. Белые комочки прилипали к стеклу и расползались прозрачными неровными кляксами. Голые кроны тополей жалобно тянули к серому низкому небу дрожащие на ветру ветви. Профессор Леденёв удовлетворенно кивнул и отошёл от операционного стола, стягивая с рук перчатки.

– Вот и всё, друзья мои, операция закончена.

Два ординатора, облачённые в хирургические костюмы, как нитки за иголкой, потянулись за своим учителем в предоперационную.

– Ну-с, Глеб Александрович, – торжественно произнес Старик, снимая маску и операционный халат, – с первой вас самостоятельной коронарографией. Как видишь, Глеб, манипуляция не самая сложная. Но тут важна ювелирная точность движений.

Он склонился над раковиной, сунув руки с широкими крепкими ладонями под струю воды. Глеб с Севой разделись, оставшись в одинаковых зелёных хирургических робах и шапочках.

– Спасибо, Алексей Иванович, – ответил Глеб.

– Алексей Иванович, а когда мне можно будет попробовать сделать коронарографию? – Ярцев несколько бесцеремонно отодвинул плечом своего напарника и протиснулся к раковине поближе к профессору.