Танго у ростральных колонн

– Представь себе: ночь, длинный темный больничный коридор, только желтый круг света от настольной лампы освещает пост медсестры. Темнота и тишина, пропитанная запахами лекарств. Дежурная медсестра не спит, потому что спать на дежурстве не полагается. Но впереди еще долгая-долгая ночь до конца дежурства. Чем заняться? Она достает маленькую флешку, вставляет ее в системный блок рабочего компьютера, пододвигает к себе клавиатуру. И вот по светлому полю компьютерного монитора уже бегут, торопятся собраться в слова, в предложения ровные строчки букв, уже возникает подсказанный ее воображением новый мир. Так рождается картина, написанная словами.

– Так ты была медсестрой? – не поверил я ее писательской выдумке.

– Может и медсестрой. Какая разница? Я написала свою первую историю и выложила ее в сеть, так как каждый художник в глубине души хочет, чтобы его произведение увидели зрители, прочитали читатели. У меня не было мысли ходить по издательствам и просить напечатать мой роман. Я не представляла, что этим можно заработать какие-то деньги. Я просто хотела найти своего читателя. Как же я была удивлена, когда по электронной почте получила письмо из настоящего крупного издательства с предложением напечатать роман!

– Это было издательство «Арена», а автором письма – Марина Львовна? – вставил я вопрос, уже зная ответ.

– Да. Так что я, Андрей, такой же везунчик, как и ты. Мечты иногда сбываются и в гораздо большем размере, чем можно ожидать. Вот такая почти сказочная история.

Нам принесли десерт, и моя собеседница отвлеклась от разговора. Тающие в вазочке шарики мороженого она ела с таким детским удовольствием, что я не смог сдержать улыбки. Да она же совсем еще девчонка, сладкоежка к тому же! Несмотря на то, что посетителей в кафе было много, в своем закутке мы с Ксенией чувствовали себя деликатно укрытыми от посторонних взглядов, за что я был искренне благодарен чудной «квартирке». Никто не мешал мне наслаждаться обществом моей собеседницы.

– Расскажи о своей семье, – попросил я, – кто твои родители?

– Обычные люди, – ответила Ксения, безразлично пожимая плечами и не поднимая на меня глаз. – Я, Андрей, совершенно обычный человек, и родители у меня обычные люди. Ничего интересного!

Она вдруг взглянула на свои часики и стала собираться, укладывая в сумочку предусмотрительно выложенный на стол мобильник.

– Пожалуй, мне пора!

– Как пора? – растерялся я, так неожиданно и решительно она скомкала нашу беседу. – Но ты так и не сказала, согласна ли позировать мне для портрета?

– Я фотографироваться то терпеть не могу, а уж портрет…

Ксения виновато улыбнулась и стала подниматься из-за стола. Я почувствовал, что пол уходит у меня из-под ног. Она отказала мне в маленькой просьбе! Она не хочет больше меня видеть! Но отступать я не собирался, просто не мог.

– Жаль, а я надеялся, – пробормотал я, доставая деньги и расплачиваясь с подошедшим официантом. – Может прогуляемся по городу?

– К сожалению не могу, – вежливым и официальным голосом ответила Ксения, становясь сразу далекой и неприступной. – Мне действительно пора.

– Я тебя подвезу. У меня машина в соседнем дворе, буквально пять минут пешком отсюда, – попытался я удержать, не дать порваться тонкой, невидимой ниточке, связавшей нас. Но девушка отрицательно покачала головой.

– Я лучше на метро.

Я совсем расстроился и сник, не сумев скрыть свои эмоции. Вероятно, заметив мое огорчение, Ксения улыбнулась, снова прижав к лицу букет тюльпанов, и предложила:

– Проводи меня до метро, а потом пойдешь к своей машине. Здесь же недалеко.

Мы вышли на улицу, залитую вечерним розовым светом, заполненную шумом гуляющей толпы, звуками проезжающих по Невскому троллейбусов и автомобилей. Мы словно вынырнули из таинственных глубин ретро-кафе, как из реки времени, в шумный современный городской поток. Ксения взяла меня под руку, и мы неспеша отправились к метро. Ее теплая маленькая ручка уютно устроилась в сгибе моего локтя. Так бы идти и идти до самой Невы, не замечая никого и ничего вокруг. Но станция метро «Гостиный двор» была совсем рядом.

– А ты поступила мудро, отправившись на метро, – говорил я, стараясь идти как можно медленнее, продлевая ощущение счастья еще хоть чуть-чуть, – ведь сунуться в центр города на машине в такое время – форменная глупость с моей стороны.

– Да, пробки, будь они не ладны, – кивнула Ксения.

– Я тебе позвоню? – спросил я, когда мы остановились у стеклянных дверей станции метро.

– Позвони, – Ксения улыбнулась и помахала мне на прощание рукой. В следующую секунду ее хрупкий силуэт исчез, поглощенный толпой спешащих в подземный город пассажиров. И я остался один. И еще долго стоял, не чувствуя, как толкают меня со всех сторон чужие локти и плечи, не слыша многоголосого гула толпы. Богиня, все-таки она богиня!..

Глава 3.

Принцесса из погорелого королевства

Ксения вышла из метро в одном из спальных районов города и пошла по улице в сторону дома. Она шла медленно, прижимая к лицу букет тюльпанов, продлевая ощущение легкости и наслаждения от свидания с Андреем, вспоминая его голос, его глаза… И тихая счастливая улыбка бродила по ее лицу.

Пройдя мимо нескольких пятиэтажных «хрущевок», Ксения подошла к блочной девятиэтажке. Напротив подъезда возвышалась монументальная помойка с переполненными мусором контейнерами, распространяя вокруг тяжелый помоечный дух. Девушка протянула было руку к кодовому замку на двери в парадную, но вспомнила, что замок давно сломан, и потянула тяжелую железную дверь на себя. Та, взвыв и проскрежетав заржавевшими петлями, открылась, впустив ее в темноту пропахшего кошачьей мочой подъезда.

Опять кто-то разбил лампочку! Ксения стала медленно подниматься по лестнице, нащупывая ногами ступеньки. Лифт был отключен в связи с истечением срока эксплуатации и уже полгода не работал. Вопрос «когда заменят лифт?» давно уже стал риторическим, и жильцы дома свыклись, смирились с существующем положением вещей.

Она поднималась по лестнице, пройдя мимо разрисованных, искалеченных вандалами почтовых ящиков, мимо воняющего помойкой жерла мусоропровода. Сквозь мутные от грязи давно не мытые стекла проникал слабый свет, не давая разобрать надписи на стенах, сделанные в стиле граффити кем-то из местных умельцев. Ксения, держась рукой за железные перила, бросила взгляд вверх, в мрачную шахту лестничного пролета. В темных закоулках мог кто-то прятаться из тех, кто оставлял после себя использованные шприцы. Ей уже пару раз приходилось сталкиваться с местными наркоманами, и сердце тревожно застучало от неприятных воспоминаний.

Дойдя до пятого этажа, Ксения остановилась возле лифта и, переведя дыхание, открыла обитую дешевым дерматином дверь. В коридоре горел свет.

– Привет, мам! – крикнула она в глубину квартиры.

Из кухни тут же показалась неопрятная женщина лет пятидесяти с лишним в замызганном домашнем халате.

– О, явилась наконец! – Недовольно поворчала Лариса Сергеевна, тряхнув пережженными пергидролем всклокоченными волосами. – Где тебя черти носят, Ксанка?!

– Я на свидание ходила, – тихо и доверительно произнесла Ксения, демонстрируя подаренный роскошный букет.

– На свидание? Ну, конечно, мать тут зашивается по хозяйству, а она на свиданку побежала! Смотри у меня, Ксанка, если принесешь в подоле – выгоню из дома!

– Ну, что ты, мама, такое говоришь! – вяло возмутилась Ксения, проходя в кухню и ставя цветы в пустую стеклянную банку из-под варенья. Вазы в их доме не водились, потому что никто никогда никому не дарил цветы. – Почему обязательно в подоле? Разве не может меня пригласить на свидание достойный порядочный мужчина?

– Достойный и порядочный? – лицо Ларисы Сергеевны скривилось в скептической гримасе, сделав его неприятным, отталкивающим. – Знать бы, где они водятся, эти достойные и порядочные! Может вымерли уже, как динозавры, или попрятались по норам? Нет, Ксанка, ты, конечно, не дурна собой, хотя до меня, какой я была в молодости, тебе далеко! Из-за меня же парни драки устраивали, точно бойцовые петухи! – Она подняла глаза вверх, словно там, на засиженном мухами потолке видела романтические поединки за ее руку и сердце, и мечтательно улыбнулась. – Вот только умом тебя бог обидел. Была бы поумнее давно бы уже охомутала какого-нибудь неженатого доктора или даже вашего заведующего отделением, который в том году овдовел.

– Ты что, мам, ему же 54 года, он мне в отцы годится! – Ксения села за стол и с удивлением воззрилась на мать.

– И что такого, что 54? Для мужчины это самый расцвет, можно сказать. А ты дура, тебе молодого да резвого подавай. Дело же не в возрасте. Давно пора понять, что свои мечты и желания надо подчинять большой цели! – Лариса Сергеевна назидательно потрясла над головой дочери указательным пальцем с обкусанным ногтем. – Вот твоя младшая сестра уже понимает, что надо подбирать себе не желторотых юнцов, что только в койке горазды рекорды ставить, а мужчин солидных и статусных, способных обеспечить будущее. Бог даст, наша Ника выйдет замуж за какого-нибудь бизнесмена или профессора. И жизнь ее сложится совсем по-другому…

– А как же любовь? – тихо, почти шепотом спросила Ксения.

– Ха-ха! Я же говорю, что ты у нас дура, Ксаночка, – ехидно хихикнула мать, – и в голове твоей одни глупости!

– Но ты то, мама, по любви за Аркадия Петровича вышла. Разве нет?

Лариса Сергеевна с упреком посмотрела на дочь. Да, неудачный у нее получился первенец! Вроде бы лицом и фигурой в мать пошла, так что мужики на улице оборачивались. Но не было в ней бьющей через край энергии и несокрушимой уверенности в себе, что отличали саму Ларису Сергеевну в молодости, от чего вся красота Ксении тускнела и не бросалась в глаза. Тихая, замкнутая, послушная до приторности: «Да, мамочка. Хорошо, мамочка. Конечно, мамочка». И смотрит, как собака, будто чего-то ждет от матери. Чего? Что ее потреплют по загривку или за ушком почешут? Тьфу! Нет в Ксанке стержня, нет.

– А мне, благодаря тебе, дочка, не до любви было. Вот подвернулся Аркаша, добрая душа, позвал замуж, я и вышла от безысходности. Кто ж меня с таким «хвостом» бы еще замуж взял? А ведь перспективы у меня были – не чета вашим. И если бы не ты, я бы сейчас как сыр в масле каталась. Так что головой надо думать, а не любви ждать. Долго она продержится, твоя любовь, без денег и положения в обществе? Впрочем, какое у тебя может быть положение в обществе? Я не о тебе, я о Нике беспокоюсь. На тебе я уже давно крест поставила!

Ксения обиделась. Почему это на ней мама крест поставила? Почему всегда обвиняет ее во всех своих неудачах? Чем она то виновата? От обиды и несправедливости в душе скапливалась горечь. Ей даже показалось, что роскошные цветы в банке с водой опустили свои сливочно-белые бутоны и потускнели.

– Ну и зря ты в меня не веришь, мама, у меня ж еще вся жизнь впереди, – возразила она. – И я еще многого в жизни добьюсь, и замуж за хорошего человека по большой любви выйду, вот!

– Ну, ну, мечтай… – проворчала Лариса Сергеевна, открыв старый, захватанный грязными пальцами холодильник и роясь в ящике для овощей. – Все дурочки по молодости о принцах мечтают, да только забывают, что настоящему принцу нужна настоящая принцесса. А ты у нас кто? Прынцесса, точно прынцесса, только захудалая из погорелого королевства. Больно ты прынцу нужна такая! – В ее голосе сквозили издевка и презрение, а губы кривила язвительная усмешка. – Ты бы лучше не о мужиках думала, а матери помогла. Я бульон из супового набора сварила, а лука то и нет, да и картошки совсем мало осталось. Надо в магазин сбегать.

Лариса Сергеевна, взяв замызганное кухонное полотенце как прихватку, приоткрыла крышку большой алюминиевой кастрюли, стоящей на плите. Крохотная кухонька тут же заполнилась мутным паром с запахом вареного мяса. Ксения с сожалением посмотрела на мать. Той не так давно исполнилось 50, но выглядела она значительно старше, хотя в молодости была настоящей красавицей – отрадой для мужских взглядов. И виной этому было не расползшееся с возрастом тело, не морщины на лбу и в уголках глаз, а вечно недовольное выражение ее лица. Еще бы, с состраданием подумала дочь, при такой-то безрадостной жизни! Ей очень хотелось рассказать про Андрея, но она промолчала, не решилась. Еще не время! Ни про Андрея, ни про сотрудничество с издательством «Арена» рассказывать еще время не пришло. Ксения вынашивала в душе свою тайну, берегла ее, лелеяла, подпитываясь какой-то неведомой энергией, позволяющей почти не обращать внимания на обидные слова мамы.

– Мам, а где Ника? Она не могла сходить в магазин?