Совершенно простая история

Первый день отпуска Вере не понравился категорически. А сейчас, когда она сидела на балконе, выходящем в куст, притягивала его и вдыхала аромат незнакомого цветка, такого бледно-желтого цвета, который бывает только у желтков яиц, купленных в самом городском магазине, и ждала завтрак, ей было хорошо. Было даже счастливо.

Они жили в центре. Между пляжем Массандра и началом городской набережной. От дома до «Чайки»* идти не больше двух минут. Кажется, это было самое удачное жилье в городе. Вера удачность оценивала по двум параметрам: вид из окон и наличие балкона. Вид был на старинные здания, а балкон просто был.

Слева под балконом виднелся город. Непосредственно к перилам примыкала крыша дома пониже ростом. На ней не было и двух листов шифера одинакового цвета. Что покрывало это лоскутно-шиферное одеяло с балкона не просматривалось: крыша с трех сторон примыкала к стенам других зданий.

В кустах оголтело завизжали две довольные жизнью южные кошки.

– Эти интересно тоже сядут срать на моих глазах? – спросила Вера у кустов и потянулась макушкой к солнцу, приподнимаясь на носочки. – Все, на этот раз точно останусь здесь жить.

За крышами люди брели на море. В конце сентября купаться уже холодно. Но раз приехали на море, надо пойти и хоть разок окунуться. Туристов было много. И поэтому на каждом углу висели напоминания о социальной дистанции. Но какая дистанция может быть, если русский человек с рождения и до смерти окружен тактильностью. Мамины объятия – тебя касаются самые нежные в мире руки, отцовская шершавая ладонь ерошит волосы на голове в знак одобрения и похвалы, одноклассник со всей силы дергает за косичку, чуть старше он касается руки, когда берет портфель, чтобы помочь донести его до дома, потом он целует в щеку, потом щека прижимается к нему, челка падает на грудь. Мы окунаемся в море, наступаем в автобусе на ногу соседа, треплем его по плечу. Мы обнимаем березы. Никакая социальная дистанция между русскими людьми существовать не может.

Кошки так встревожили балконный куст, что с него посыпались листочки и один залетел на балкон. Вот так: кому-то яблоком по голове, кому-то желтые ялтинские листья под ноги. И неизвестно, что лучше.

Запах завтрака перебил желание узнать последние новости битвы кошек, рассматривать листья ялтинских деревьев и даже беседовать с собой.

– Будет печально, если так аппетитно пахнет не мой, а завтрак кого-то из соседей, – крикнула Вера кошкам.

Если всмотреться в кусты, то по соседству можно было разглядеть жилые дома. Из их окон, кстати, уже доносилось цоканье вилок. Дома в их дворике были странные. Вера с Лешей и родителями жили в трехэтажном пенале. На первом этаже Верины родители. Отпуск у отца был запланирован еще полгода назад. А мама и так всегда могла отложить работу. Она валяла игрушки и шила кукол. У Веры была всего одна мамина кукла – Матильда. Высокая, с вытянутым лицом, ярко-розовыми щеками и торчащими из-под зеленого берета спутанными рыжими волосами. Она была совсем не похожа на тонкую Веру с матовым лицом и аниме-глазами. Мама сшила куклу, когда Вере был годик. Сначала она клала игрушку-талисман на подушку рядом с малышкой, потом девочка начала это делать сама. Чем старше становилась Вера, тем реже приходилось латать куклу. Последний раз мама зашивала дырки и меняла предметы гардероба, когда Матильде исполнилось десять лет. У Веры в это время как раз начался сложный переходный возраст. Она была и воинственной славянофилкой, и смиренной западницей и даже чуть-чуть националисткой. Все три варианта были со слабой аргументацией. Но даже в том возрасте Веру отличала болезненная зависимость от правды. В любых убеждениях она старалась докопаться до истины. Если это не получалось, а это не получалось никогда, Вера устраивала бурную истерику. Однажды, чтобы развеять ошибочные представления дочери о благородстве скинхедов, мама повела ее в театр. По сюжету спектакля в одной деревне жили армяне и азербайджанцы. Когда началась гражданская война, армян из деревни изгнали. И Вера начала плакать, не могла понять, твердила, что это несправедливо. Елизавета Дмитриевна оставалась спокойной, и даже в мыслях поставила себе галочку – затея удалась. На улице и дома Вера все не могла успокоиться. Она плакала. Сильнее.

Тогда в чувства ее привел отец, устроив дома кукольный спектакль, главную роль в котором исполнила Матильда. В домашнем спектакле справедливость восторжествовала. Кстати, про влюбленность в старинного приятеля первыми тоже узнали кукла и папа.

Лешка был еще одним ангелом-хранителем. В школьные годы Вера казалась ему инфантильной и неприспособленной к жизни, поэтому парень считал своим долгом охранять эту жемчужину. Училась она на пятерки, а вот жила на троечку. Доверяла не тем, иногда дружила не с теми и даже в них влюблялась. Когда Вера в очередной раз разочаровывалась, доставала Матильду и жаловалась ей, из-за спины выступал верный рыцарь, готовый уничтожить всех обидчиков. Елизавета Дмитриевна знала, что в этой старой, но крепкой кукле, скрыта огромная сила – ее любовь. Похожее тепло исходило от Леши, когда он смотрел на Веру. Она чувствовала.

На втором этаже дома жила Лешина мама, а на третьем – они. Завтрак решили готовить по очереди. Дежурить за другого правилами запрещалось. Хотя Вера была уверена, что мама, если и не все сделает за отца, то продолжать спать все равно не сможет, будет направлять, а потом снова скатится до командования процессом. Больше всего голодный квартет ждал завтрака Лешиной мамы. Она делала блины с припеком. Сладкоежкам – с бананом и шоколадом, остальным – с ветчиной, сыром и зеленью. Очередь ради справедливости построили в алфавитном порядке: сначала по фамилиям, но так как человек было пять, а фамилии всего две, потом еще и по именам. Сегодня готовил папа. Готовил тосты с тёртым пармезаном и яичницей….

Бесит. Как же бесит, когда люди так поступают. Трусливо, мелочно. Вера подошла к окну и начала грызть уголок кожи на большом пальце у самого ногтя. Перед окном росло объемное дерево, название которого она не знала. Сейчас оно было совсем желтое, но все равно пушистое. Мимо него тянулась узкая тропинка.

Она понимала, что ситуацию не изменит. Если Сергеич сказал нет, писать они не будут. Раздражение нарастало. Ей хотелось плакать и кричать, кого-то ударить.

Это была не первая темная история в их городе, в которую попадали дети чиновников или бизнесменов. Нападение на таксиста пьяных мажоров, две аварии, в которых пострадали люди, была даже перестрелка около ночного клуба. Вернее, стрелял один парень. Стрелял в демонов, которые летали вокруг. И это только за время официальной работы у Сергеича. А сколько еще фактов скрыли сразу, пока они вообще никуда не просочились.

«Твари. Какие же все они твари», – Вера грызла палец и представляла, как мать погибшего парня берет мобильный телефон, отвечает на звонок, кричит от ужаса. Она не могла не представлять. Она все глубже уходила в состояние злого транса. Вера отошла от окна, ушла в коридор, к зеркалу: надеялась – увидит себя и вернется в равновесие.

Вера посмотрела в глаза отражению, перестала грызть кожу на большом пальце у самого ногтя, начала глубоко набирать воздух…. В этот момент со всех сторон на нее посыпались осколки.

* * *

– А ты где была так долго? – как только Артем увидел Детку на пороге школы, сразу вцепился ей в руку. Он каждый день перед уроками до последних минут ждал подругу у входа. Спросить номер телефона у Светланы Викторовны он стеснялся.

Вместе они вошли в школу и скинули рюкзаки на низкую лавочку около раздевалки.

– Я болела, – вздохнула она, свободной от Артема рукой стягивая шарф и засовывая его в шапку с большим коричневым помпоном. – Папа говорит, что я часто болею, потому что у меня слабый иммунитет – мои кровяные солдатики плохо вооружены и не могут убивать все вирусы подряд. Но ты не думай, я ничего не пропустила. Ко мне приходили учителя и Алексей Борисович.

– А он почему? У тебя и в голове слабый иммунитет?

– Нет, в организме.

– Чего ты врешь, – Артем только сейчас выпустил рукав пальто, которое она уже сняла. – Меня к нему водила Светлана Витальевна. Они хотели, чтоб я не помогал себе советами на уроках. Но я не дурак, чтобы подводить себя в ответственный момент.

– Артем, он просто психолог и социальный педагог. Он учит общаться и верить в себя. Это он мне сам так говорил, – Детка вполоборота стояла к зеркалу в холле и пыталась между разговором пригладить волосы, которые наэлектризовались от шапки и сейчас торчали почти вверх, хотя мама и заплела ей с утра аккуратные косы, а кончики убрала в пучок на затылке. Дома причёска ей нравилась. – Артем, что ты пристал ко мне с расспросами. Лучше расскажи, как конкурс с лайками.

Артем обрадовался, что она хочет узнать у него новости класса, он сразу раскраснелся и заулыбался:

– Такое было. Никто не голосовал за Пушистую. Но когда подводили итоги, Светлана Витальевна как-то все узнала. Ленка проиграла и классная заставила её отдирать все жвачки от парт. Но у нас теперь новый конкурс. Настоящий. Светлана Витальевна переделала правила. Ленин писал так: «Я всей душой сейчас с вами в ссылке в Сибири, хотя телом и нахожусь здесь, в Цюрихе, в гостинице». Сочинения великого вождя пролетариата изложены в 119 томах. Прочитать их должен каждый, уважающий себя коммунист. Про конкурс не я ей сказал. Не знаю, как она узнала. Я теперь тоже участвую. Она разрешила всем пользоваться ее ноутбуком, который на столе стоит. Надо сфотографироваться в любимом месте города. Потом они с художницей выберут лучшие фотографии и дадут призы.

– Нормально она придумала. Ты уже сфотографировался?

– Да, – Артем опустил глаза к ее туфелькам. Она уже успела и переобуться.

– Да? А где?

– Тебе какая разница? Что пристала! – мальчик надел рюкзак на плечи, развернулся и побежал в сторону лестницы на второй этаж.

Детка осталась в холле. По щекам у нее мгновенно потекли слезы. Она не поняла, чем обидела его. Пока она плакала и пыталась в мыслях воспроизвести разговор с Артемом, прозвенел звонок. Она с беспокойным сердцем побежала на урок. Первым была литература. Когда девочка подошла к классу, дверь была еще открыта. Она заглянула в кабинет и вошла – учительницы нет. Все первые парты были заняты, поэтому ей пришлось пройти в конец.

Входя в класс, Детка громко поздоровалась с одноклассниками, но никто ей не ответил. Невнятное бормотание, похожее на «привет», издала единственная девочка – Алена Смирнова.

Рядом с ней, кстати, было свободное место, но Детка не решилась подсесть без приглашения. Тем более уже после начала урока.

В кабинет вошла Жанна Валерьевна. Она сразу увидела Детку, улыбнулась и обратилась сначала к ней:

– Здравствуйте. Как хорошо, что вы наконец выздоровели. Мы так давно не виделись. Добро пожаловать в школу, – потом молодая учительница обвела взглядом остальных ребят. – Здравствуйте, друзья мои. Я рада видеть всех вас. Прошу садиться. Я уверена, что на сегодняшнем уроке мы будем продуктивно и с интересом работать.

Жанна Валерьевна была странная. Ко всем ученикам она обращалась на вы, постоянно прерывала речь на стихи, и не продолжала урок, если разгоревшийся с учеником спор не получал логического разрешения. Внешне она не выделялась. Хотя именно хорошеньких учительниц дети любят больше. Среднего роста, худая, как осинка, она носила на глазах фиолетовые линзы и очки в черной матовой оправе. Волосы у нее были короткие и жемчужные. Это если говорить поэтически, на самом же деле просто серые. Жанна Валерьевна любила белые рубашки широкого кроя, брюки с высокой талией и рассуждать про социальный детерминизм, который лучше всего раскрывается в повести Лермонтова «Герой нашего времени». Дети ее любили, хотя чаще всего не понимали, о чем она говорит.

Жанне Валерьевне было 25 лет. Она пришла на работу в школу после аспирантуры в университете на кафедре истории русской литературы. В университете она не только училась, но и читала лекции студентам. А потом внезапно ушла в школу. Мужа и детей у нее не было. Зато было много свободного времени, которое она, с удовольствием, проводила с учениками. На уроках Детка не сводила с нее глаз. Жанна Валерьевна была одним из немногих учителей, которые соглашались тратить свое время и заниматься с ней дома, когда она болела. Ее отец старался оплачивать занятие, но денег она не брала. И каждый раз ему приходилось придумывать все новые подарки, которые бы не задевали ее гордость.

Жанна Валерьевна, стоя у доски, рассказывала о творчестве Антона Павловича Чехова. В историю его жизни и творчества она вплетала морские пейзажи и свои воспоминания о ялтинской набережной и местных жителях.

Детка подняла руку.

Жанна Валерьевна кивнула.

– Я хотела рассказать. Просто мы с родителями тоже были в Крыму. Там и правда живут удивительные люди. Однажды мы пошли гулять. Волны были такие большие, что долетали даже до верхней набережной. Одна волна накрыла меня с головой. Когда она отошла, я увидела мальчика. Он стоял напротив меня…

– Намочило вас, – поинтересовался парень, улыбаясь только левым уголком губ.

Детка тоже улыбнулась, хотя насквозь промокла, и кивнула.

– Потому что зря близко подошли. Море что-то беспокоится сегодня. Балла 4 уж, – парень кивнул на горизонт, как будто был не школьником, а моряком, который выходил в море полсотни раз.

– Ты вот так, на глаз, можешь определить? – засомневался папа.

– С помехой в полбалла, – приподнял подбородок мальчишка.

Он был одет в белую рубашку, чуть великоватую ему, с большими курсантскими погонами, которые выступали от плеч по сантиметру с каждой стороны. На погонах золотыми буквами было вышиты три буквы МКК – Морской кадетский корпус. Он учился в 8 классе. Загорелый, с выгоревшими кудрями, невысокого роста – он был похож на настоящего моряка. Или мудрого гнома.

– Мы на шлюпках однажды выходили в море в 8 баллов.