Голубые пуговицы

– Можно.

– Что, правда? Что, прямо можно? – крайне изумлённый взгляд, она недоверчиво заглядывает мне в лицо. Известно, нет ничего привлекательнее, желаннее и запретнее, чем мамина косметичка!

– Угу, можно.

Для верности я даже киваю головой. Взвизнув, Куропатка набрасывается на чёрную матерчатую сумочку с моим барахлом. Я прикрываю глаза, однако ж назад пути нет – сама разрешила. Терпи, голубушка!

Красится. Сосредоточенно водит пуховкой по векам, сопит, ругается.

– Какая я некрасивая… Фу, как отвратительно у меня глаза смотрят… – с удовольствием любуется на себя в маленькое зеркальце. Нарисовала две чёрные жирные стрелки на веках.Расстроилась, смотрю. Ага, поняла, что такое – карандаш для глаз? И что им тоже нужно уметь пользоваться? Я её научу, но попозже. Чтобы не было синих теней и прочих ужасов. Хотя… Наверное, косметику начну ей покупать лет с пятнадцати. У неё голубые глаза, им всё пойдёт. Ушла умываться. Хороший карандаш, я знаю, не смывается!

Снова смотрит на себя в зеркало – это действительно страшненько выглядит: чёрно-серые круги вокруг глаз. Этакий маленький уставший вампир. Не отмыла, расстроилась, бедняжка. Я втихаря злорадствую – не мама, а ехидна. То-то же, мамин карандаш брать!

– Не буду больше карандашом пользоваться… Мама, какой тебе уже не нужен тушь? Какой ты мне отдашь? Жёлтый? Ура, у меня теперь будет жёлтый тушь! Мамочка, я теперь карандашом буду только под твоим присмотром краситься!

Ах ты, подлиза! Улыбаюсь.

– Мамочка, а какие тени тебе не нужны?..

Ну уж нет! Тени мне подобрать себе очень сложно, и за здорово живёшь отдавать их малолетней пигалице у меня нет никакого желания! Они всё равно будут безжалостно истыканы «ненужной» кисточкой, нет, нет, и нет!

– Мамочка, а у тебя есть помада?

Хм, аппетиты растут с каждой секундой. Я вообще-то не пользуюсь помадой, и сейчас меня это спасает. Есть, правда, парочка блесков, но они надёжно припрятаны в сумочке, и их я тоже не дам. Ещё чего! Блески мне самой нужны. Не дам. Жадина я.

Наконец накрасилась.

– Жек, а ты куда собиралась-то?

Задумывается, и по всему видно, что она давно и накрепко позабыла – куда и с кем собиралась. И меня осеняет. Эта долгая и сложная интрига, с упоминанием Кузнецова, мною не любимого по причине совершенейшей сопливости, была только лишь для того, чтобы добраться до заветной чёрной сумочки с баночками, кисточками и «жёлтым тушем»! Что ж, женщина растёт. Истинная.

В автобусе

Едем домой в автобусе. Я с работы, Жека от бабушки, обе порядком устали. Ну, я-то точно, а вот откуда этот ребёнок черпает энергию, я не знаю. Впрочем, как и все дети. так вот, едем в автобусе. Как мы называем его на работе – «звездолёт». Бог его знает, почему. Разговор, что наши некоторые сотрудники прилетели с Альфа-Центавра – помню. А почему автобус – именно звездолёт, не помню. Я сегодня устала, как ломовая лошадь, которую весь день заставляли пахать, а потом вместо положенной порции овса дали хорошего пинка под костлявый зад и отправили в стойло без ужина. А до стойла – пять вёрст. Вроде весь день сидела, а присесть всё равно тянет. Жека спокойно одна сидеть не хочет, и меня это почему-то раздражает. Хотя после напряжённого рабочего дня раздражает буквально всё (даже то, над чем я в обычные дни могу просто улыбнуться).

Так вот. Освободилось два места рядом, в самом конце салона, мы и сели. Напротив расположилась парочка, он и она. Два лица явно казахской национальности. Оба такие улыбчивые. Она с миленькими ямочками на щеках, он… Ну, казах, в общем. Зубки домиком, бровки щёточкой, глазки хитрые. Сидят, по-своему щебечут между собой.

Женя от скуки сначала рисовала на окне. «Это одна палочка» Чирк! «Это два палочка. Это три. А это ноль палочек! А теперь…» Чирк! «Это плюсик. Крестик. Нолик. Нолик-полик». Когда это дело ей наскучило – вернее, когда просто не осталось чистого места на стекле в зоне досягаемости пальчиков, она начала разглядывать окружающих.

«Мам, а почему тётя так громко жвачку жуёт?» Ой, Жень, ну откуда я знаю? Она, наверное, просто плохо воспитана. «Ааа, мама её не научила, что чавкать неприлично!» Верно, малыш. «Мам, а откуда у тёти с сумкой много сдачи?» Утром выдали, солнышко. «Мам, а возьми мня на ручки!» Да Женя, блин! Сиди спокойно! Но заставить пятилетнюю девочку сидеть спокойно – это всё равно, что просить ветер перестать дуть.

Оп, заметила, что разговаривают непонятно! Ей становится жутко любопытно, это видно даже по кончику носа, который, кажется, даже немножко вытянулся в сторону парочки. Наклоняется ко мне, пуговицы заинтересованно блестят, косят в сторону соседей, шёпот жарко щекочет моё ухо: «Мам, а к нам из Турциимного китайцев приехало?»

Фыркаю так громко, что парочка тоже обращает на нас внимание. И нет сил объяснять, что из Турции, может, к нам не приехало вообще ни одного китайца. И придумать-то навскидку ужасно трудно, зачем, во-первых, потащило глупого китайца в Турцию, чего ему дома не сиделось, да ещё, судя по вопросу, не одного; а во-вторых, из Турции – к нам, в Россию. Многострадальные китайцы!

Игрища

Наши игры – это отдельная тема. Самая простенькая – в самолёт. Я лежу на диване, она подходит и ложится животом мне на пятки. А я её поднимаю. Вот тут начинается самое интересное в этой игре – Жека расставляет руки в стороны и гудит. Самолёт же! При этом ей ужасно смешно и гудёж получается каким-то натужным, перемежаемый фырканьем. Как будто у самолёта на полпути закончилось топливо и теперь ему нужно как-то долететь. Причём остатки топлива летят мне в лицо, а увернуться нет никакой возможности – самолёт окончательно потеряет равновесие и свалится, теряя тапки и крича, что, кажется, всё пропало, и мы все сейчас разобьёмся. При этом самолёт может ещё и слегка пукнуть, и от этого веселье приобретает совсем немыслимые размеры, и сразу начинаются вариации на тему, что если она не полетит – она может в любой момент поехать. Весело!

Вообще, играть с ней во всё интересно. Но опасно для неподготовленной психики. Мой друг Витя однажды играл с ней в подкидного дурака. А я с самого начала знала, кто тут дурак, потому что Витя то и дело вскрикивал – да что за чёрт, в колоде двадцать три карты! Женя, откуда тут три восьмёрки пик?! Мужчина, что с него взять. Проиграл, конечно.

Ещё одна чудесная игра называется «Заткнуть маме рот, пока она не сказала «спать». Ооо, эта игра, как ни странно, мне самой ужасно нравится! «Мама, а почитай мне книжку!» «Спать!» «Мама, а спой мне песенку!» «Спать!» «Мама, а почеши мне спинку!» «Спавввв»… Я проиграла! Довольно хохочет, пуговицы сверкают, получилось-таки! «Мам, ааа…» Пока не может придумать, чего бы такого сказать, но ладошки уже наготове; и совершенно неважно, чего просить, главное – успеть мне вовремя зажать рот. Потом, когда список нужных и важных передсонных дел перечислен, Жека начинает выдумывать всякую ерунду, и мне иногда гораздо интереснее эти необычные, прямо скажем, просьбы, чем успеть отвернуться и произнести заветное слово. «Мам, можно мне залезть на стол? Мам, а можно выпрыгнуть в окно? Мам, а сделай мне торт! Мам, можно я залезу в шкаф?»

Есть у нас ещё одна интеллектуальная игра. Тоже ей ужасно нравится. Называется она «нисоциации». Я не понимаю эту игру, мне она кажется слишком простой. Но с подвохом. Или очень сложной, но опять же с каким-то вторым дном, что ли. Как кубик Рубика – вот кубик, вот грани. Но если попытаться провести какую-то зависимость расположения цветных квадратиков на каждой стороне от каждого поворота кубика… Голову сломать можно. Долго и бессмысленно. Женя иногда говорит наоборот. То есть если я говорю «день», она отвечает – «ночь». В этом случае игра мне быстро наскучивает. А иной раз интересно. Я – «коврик», она – «грязь». «Солнце» – «пыль». Иногда она мне объясняет то, что я сразу понять не в силах. Ну как связаны солнце и пыль? Солнце – это же тепло, лето, жара, загар, ожог, в конце концов! «Нет, ну когда солнышко в окошко светит, там же видно маленькие такие пылинки!» Нет, не люблю я эту игру. Я в ней какая-то глупая.

И ещё одна, которая мня раздражает до невозможности время от времени! Самая серьёзная из всех наших игр. Итог зависит от моего настроения: могу обидеться, могу рассмеяться, могу отругать. Это игра в маленького манипулятора и послушную маму. Ключевое слово здесь «дурочка». Неважно, к какому событию его можно отнести, главное – вставить в вопрос. «Женя, ешь рис». «Не хочу, я уже наелась». Заглядываю в тарелку, ну конечно! В тарелке не съедено и половины. Одна хитрая весёлая голубая пуговица косит на меня – что-то мама сейчас скажет? Заставит доесть? Тогда есть отличная возможность поломаться, дать себя поуговаривать, покормиться с ложки. И в то же время с осторожностью – мама может быть в неважнецком настроении и утащить всю тарелку с рисом (а плов – её любимое блюдо, надо сказать) обратно на кухню. И тогда ни зёрнышка уже не съесть, потому что противная мама скажет «Надо было есть, когда перед тобой стояло!» Независимо болтает ногами. Я тяжко вздыхаю (тоже один из способов манипуляции, если погромче и поглубже) «Наелась и хорошо». Однако, хоть с настроением и нет никаких особенных проблем, тарелку оставляю перед ней. Как и право выбора – хочешь ешь, не хочешь – убирай. Ложусь обратно на диван, закрываюсь газетой, жду реакции. Но в то же время понимаю, что она и вправду наелась, но из вежливости может ещё пару ложек проглотить. Она тоже в раздумьях, притихла – то ли отказаться, то ли и впрямь съесть ещё немножко. Подходит ко мне, заглядывает за газету – «Мне доедать?» Отвечаю – ну как хочешь. «Ты что думаешь, что я такая дурочка, не ем, потому что невкусно?» И голосок задрожал. Вот тут уже куча вариантов, описанных выше. Поди разберись, кто тут кем манипулирует! «Ты что, думаешь, что я такая дурочка? Я такая дурочка, ничего не умею! Я дурочка, потому что у меня не получается!» Она дурочка даже потому, что она некрасивая! «Я такая дурочка, некрасивая, меня никто даже не любит!» Пугаюсь ужасно этих фраз, мне сразу кажется, что я ребёнка недолюбливаю, нужно срочно долюбить!

А вообще-то с ней играть интересно. Правил-то – ни единого.

Уехала

Жека уехала к бабушке в гости. Через две недели я тоже туда приеду, будет Новый год, подарки под ёлкой и море веселья. А пока – она уехала. Стыдно признаться, но я даже ждала, когда же она уедет, оправдывая себя тем, что там ей, конечно, будет лучше – будут утренники, будут родственники, закадычная подружка Верочка. А тут я гулять с ней не хожу, ну, редко в последнее время, документы опять же, оформление ипотеки и беготня, и сессия так некстати (а когда, скажите мне, что-то вообще бывает кстати?), и никакого распорядка дня и регулярного приёма каши. Худо-бедно я себя оправдала. И вот она мне уже звонит, деловым голосом сообщает, что сейчас она ужасно занята, и вообще перезвонит вечером, чтобы не пропустить ежевечерний сеанс почитания книжки.

И вот она – свобода! Можно после работы идти сразу домой, а не сначала за ней на другой конец города. Можно даже пешком! Можно утром поспать на полчаса дольше, потому что сама я завтракаю на работе, и дома готовить не нужно. Можно даже остаться у кого-нибудь ночевать, и полночи проболтать обо всякой ерунде и потом спать до обеда! Можно смотреть фильмы, которые не удаётся посмотреть даже одним глазком, потому что у нас вечные мультики. Можно дописать, наконец, сказку, начатую два года назад и до сих пор неоконченную, потому что редко меня пускают за компьютер, да и то крайне ненадолго.

Но… неохота. В выходные вместо бассейна – можно не плескаться в лягушатнике по колено! – тупо валяюсь на диване, жду её звонка. В гости не хочу. Читать не хочу. Фильмы, которые хотела посмотреть, кажутся полной ерундой. Готовить неохота. Сама я как-нибудь обойдусь бутербродами с чаем. На улицу выйти тоже лень. Утром встаю точно так же, и точно так же успеваю впритык.

Спать не могу вообще. На меня никто не сваливает конечности, не шипит среди ночи «Отдай одеяло, а то я замёрзну!» и тебе некому шикнуть в ответ «Ну-ка быстро спать, кому сказала! Мне завтра на работу, а тебе, между прочим, к бабушке!» Некому тебе тридцать пять раз принести водички, пожелать спокойной ночи, восемь раз пописать, сорок раз поцеловаться. Никто нагло не задирает пижаму со словами «Погладь меня по пузику!» и теперь тебе тупо некуда девать руки. И перед сном уже сама себе тихонько вслух читаешь очередную главу «Пеппи Длинныйчулок», потому что она не позвонила. А когда сама звонишь, мама говорит, что детка давно уже спит. Нагулялась, поужинала и спит. Не беспокойся, всё в порядке. Да я знаю, мам. А утром никто не требует бутербродов с расплавленным сыром, плача, что за пятнадцать минут езды до бабушки она, если сейчас не поест, просто скончается голодной смертью. И вообще, чтобы меня такую терпеть, ей уже просто медаль положена и золотой памятник в центре города, заморила с самого утра голодом несчастного ребёнка.

Нет, это всё снова будет – мы приедем от бабушки и всё, как говорится, вернётся на круги своя. Я опять утром буду раздражаться, говорить: «Женя, блин! Ты вчера пообещала – смотришь мультики до полночи, спишь подольше и остаёшься без завтрака!» И ругаясь про себя нехорошим словом, бегу на кухню, потому что без бутербродов она не сдвинется. Опять буду выпрашивать «Отпусти меня на часок в гости, а я тебе пароль на компьютере скажу!» И опять ночью гладить по соломенным волосёнкам спящего ангела, про себя благодаря Господа, что у меня есть дочь, и что она здорова, и умница, и вообще у меня в жизни всё хорошо. Но это потом. А пока я лежу без сна и хочу плакать от своей ненужности.

Кто он?

Идём домой. Холодно, морозы на Крещение нынче радуют. А то зима – не зима, в декабре плюс два было! Я очень радуюсь морозу. И солнцу, и чудесному дню. Но сейчас вечер. Леденцы фонарей, бусы гирлянд вдоль проводов. Ледяные фигурки, горка, ёлка – всё мягко светится в огнях вечернего города. Мы идём мимо площади Свободы. Чистенький белый храм. Он отдельно подсвечен голубыми, фиолетовыми и жёлтыми огоньками снизу. Красиво. Не знаю, почему, но когда в воскресенье звонят колокола свою нехитрую мелодию, мне хочется плакать.

– Мам, а кто тут живет? Это же дворец, да?

– Тут живёт Бог.

– Но он же в царстве живёт! А это дом! Он и там и тут что ли живёт?

Теряюсь. Я не знаю, что ей отвечать. Пускаюсь в пространные объяснения. Нечаянно говорю, что Он живёт в душЕ.

– Вот тут, что ли?

Тычет себя обледеневшей варежкой куда-то пониже подбородка. У нас там «душонка», да. Пуговицы смотрят на меня недоумённо, они не в силах понять, что там, в душе, есть что-то такое, про что она не знает. В её собственной душе! Я не могу, я не знаю, я не умею объяснить дочке, кто Он! Говорю, что Он создал первых людей на земле, всё живое. Что Он нас всех любит.

– А за что Он меня любит? Я же капризничаю!

Я уже не рада, что завела этот разговор. Начинаю раздражаться, как все взрослые, которые думают, что всё знают, а на самые простые вопросы ответить не могут.

– Да ни за что, просто так. Потому что ты есть на этом свете. Потому что ты – это ты.

Глубоко задумывается. В пуговицах мелькают снежинки мыслей. Она так крепко думает, что даже остановилась. Нетерпеливо дёргаю её за рукав – пошли, чего стоять-то? Холодно. Зима, блин. Пошла, примерный ответ найден.

– Как ты, да?..

Куда мне до Него! Но…