Игры мудрецов

С ума сходят не только мудрецы. У большинства местных пациентов диагнозы оправданы и не связаны со способностями. Но бывает, что за потенциальный барьер прорываются звезды или ремесленники, и разум оказывается слишком слаб, чтобы жить в двух мирах. Дело не в скрытой истине или запретных знаниях. Банальное ощущение себя не таким как все способно унести от реальности слишком далеко.

Санитары уводят их из общей комнаты по одному и парами, некоторые тянут к нам руки и блаженно улыбаются. Худые почти все, но не от жадности кухни. Не хотят пациенты есть. Забывают или впадают в кататонический ступор. Тогда их кормят насильно через зонд в пищеводе.

За спиной у нас кто-то громко хохочет и хлопает в ладоши. Флавий вздрагивает, но не оборачивается, только сильнее втягивает голову в плечи. Сам бледнеет и умолкает, усаживаясь в общей комнате за стол. Здесь семь пациентов в белой одежде. Мужчины и женщины.

– Пустые взгляды пусть вас не обманывают, – негромко начинаю рассказывать капитану, – здесь все подавляет и ввергает в депрессию. Спрашивайте, о чем думают, и внимательно слушайте. Двойки всегда начинают с главного и рассуждают о вечном. Устройстве Вселенной, общества, больницы. Их теории логичны и цельны, даже если кажутся бредовыми. Основное отличие от единичек – завершенность, результативность. Всегда есть что-то одно, где они чувствуют себя профессионалами, а единички распаляются сразу на все. Фрагментарными выглядят, поверхностными. Двойки же копают вглубь все дальше и упорнее.

Флавий достает планшет и делает пометки, привлекая внимание цзы’дарийца с водянистыми глазами. Лысого, но заросшего трехдневной щетиной. Пациент, не стесняясь, пересаживается ближе к нам.

– Единички чувствуют восторг от каждой новой мысли и спешат ею поделиться, – продолжаю я. – В то время как двойки молча обкатывают идею до вывода и стараются встроить в теорию или картину своего мира. Первые ищут, вторые изучают. Одни торопятся, а другим уже скучно, как художнику, рисующему десятую копию картины.

– А вам скучно, дарисса? – спрашивает небритый пациент.

Не часто здесь бывают посетители, любой интересен. Особенно капитан в форменном комбинезоне. Как воспоминание, что когда-то единичек содержали в особом центре.

– Нет, потому что я не двойка, – включаюсь в беседу. Мужчина смотрит на меня так пристально, будто вспоминает. Действительно мог видеть на первом этаже, пока я не переехала выше к Создателю и остальным.

– Тогда опишите это место, – просит пациент, – как можно подробнее.

Планшет Флавия гаснет, уходя в спящий режим. Капитан откладывает его в сторону и сдвигается так, чтобы сидеть между мной и мудрецом. Следит не только за нами, но и за остальными пациентами. Неуютно ему здесь, опасность мерещится.

– Темно, холодно и мало воздуха. Здесь снятся кошмары о падающем на голову потолке и осколках битого стекла, – отвечаю я и углубляюсь в подробности, как просил.

Прохожу тест на открытость, доставая свое отчаянье и бессилие. Жаль, не умею в стихах, как Поэтесса.

– Достаточно, – улыбается пациент, – я так и думал. А теперь расскажите, как вы перескочили на новую линию жизни, мысленно оставаясь на старой?

Чувствую себя рыбаком, увидевшим, как поплавок дернулся и ушел под воду. Хотя мудрец уверен, что это я заглотила его наживку. Спрашиваю то, что он хочет услышать:

– О какой линии жизни идет речь?

– О траектории движения через информационную структуру, называемую пространством вариантов, – с наслаждением излагает пациент, дорвавшись до благодарных слушателей. – В нем записано все, что когда-то было, есть и будет. Одна большая черная Вселенная и наша жизнь на ней, как пятно света от фонарика. Какой вариант подсвечивается, такой и реализуется. Каждый, как спектакль с актерами и декорациями. Близкие по сценарию варианты выстраиваются в линию жизни.

Слушаю и киваю. Теория цельная и уже адаптированная, судя по тому, как красиво и метафорично он делает вступление в простых и понятных образах, а потом переходит к сути, сам отвечая на свой вопрос про линию жизни.

– Мыслями и реакциями вы все еще в этих стенах. Заперты, ограничены и потеряны для всех. Вас насильно выдернули и заставили жить по-другому.

Догадался, узнал и, видя, как сижу рядом с капитаном, сделал верные выводы. Блестяще.

– Но ничего искусственного не приживается, – продолжает мудрец. – По-настоящему выбрать другую судьбу можно только самостоятельно. Иначе вы просто вернетесь обратно.

Дергаюсь возразить, что каждый свой выбор делаю сама, но останавливаюсь. Свобода выбора – одна из величайших иллюзий и мощнейший инструмент манипуляций. Нами управляют привязки, чувство долга, вкусовые предпочтения, воспитание. От них, на самом деле, зависит выбор, а не от наших истинных желаний. И, кажется, передо мной мастер в этой области. Достаю из кармана платья планшет и набираю Флавию сообщение: «Двойка, забираем». А мысленно называю мудреца Избирателем.

– Обратно я уже не вернусь, – улыбаюсь ему, – а вам здесь не надоело?

– Я думаю, вы понимаете, что надоело, и насколько сильно.

Мудрец закатывает глаза и нервно ерзает на стуле. Я бы рада забрать его прямо сейчас, но есть бюрократические формальности. Благодарю за беседу и оборачиваюсь к Флавию.

«С другими общаемся?» – приходит на планшет вопрос от капитана.

«Да, разделимся».

Разговариваем до середины дня. Двоих отпускаем сразу. Накачены успокоительным, и на нас почти не реагируют, остальные не могут связать обрывки мыслей в единую картину. Способностей ни у кого нет, иначе бы их давно в двойки перевели без моего вмешательства. И теорий таких, как у Избирателя, тоже нет. Типичные единички, жаль. Флавий договаривается с главным врачом о присвоении новой двойке особого статуса и запускает согласования, а я, наплевав на приличия, тяну его за рукав прочь отсюда. Не могу больше. Уже на улице вдыхаю перегретый летний воздух и чувствую, как уходит озноб.

– Флавий, мне нужно с вами поговорить. Сядем на скамейку?

Пациентов позвали на обед, мы одни на территории. Светило над головой заслоняет крона магнолии, окутывая нас цветочным ароматом. Ветер играет листвой, перебирает белые лепестки цветов. Капитан держит спину и ждет, а я только сейчас понимаю, сколько раз завтра Наилий будет рассказывать о моей смерти.

– Я должна исчезнуть, чтобы сбылось пророчество Поэтессы, и в секторе появилась тройка. Это мужчина. Дальше вы будете работать с ним, а пока придется искать двоек самостоятельно, – говорю и понимаю, что ничего не чувствую. Решение принято, метания исключены. – Завтра вас пригласят на фиктивную церемонию погребения, я буду где-то рядом в рабочем костюме виликуса и маске. Не знаю, как долго буду прятаться. Если нужна будет моя помощь с мудрецами – спрашивайте, но пожалуйста, не выдавайте меня.

Флавий уже привык к мудрецам, но не настолько. От новости у бывшего либрария дергается глаз, а уголки губ опускаются вниз. Представляю, что хочет сказать много неприятного о придуманном спектакле. Со стороны он должен казаться бредовым до смирительной рубашки, но капитан шумно вздыхает и отвечает:

– Я умею хранить тайны, дарисса, но не умею видеть и слышать тоже, что и вы. Кого бы потом не назначили тройкой, а мудрецы заслуживают, чтобы их нашли всех. Вы их чувствуете с полувздоха, с неоконченной фразы. Поможете мне?

Привязки тянутся ниточками, переплетая крепко. Желтые, фиолетовые, мощные и бледные, но ни один сложный рисунок не объяснит простого ощущения одного общего дела. Оно теплым шерстяным одеялом ложится на плечи. Я нужна даже мертвая.

– Конечно, – заставляю себя улыбнуться, – надеюсь, мои анкеты будут полезны.

Флавий хочет ответить, но в кармане комбинезона пронзительно пищит гарнитура. Капитан вешает ее на ухо и говорит:

– Слушаю. Создатель. Появился у нее номер, могу перевести звонок.

Мудрец все так же звонит либрарию, когда хочет со мной поговорить. Я сбежала из четвертого сектора, не попрощавшись, и потом обида мешала самой позвонить. Но капитан не знает об этом. Стучит пальцами по экрану планшета, и я вешаю на ухо свою гарнитуру.

– Свет мой, – Создатель весел, бодр и почти счастлив, – я знаю, ты дуешь губы, но ругаться со мной бесполезно.

Вообще-то мы не ссорились. Я сбежала от Агриппы, а не от него. С точки зрения мудреца-двойки глупый и недальновидный шаг. Ничего плохого Друз со мной не делал, а его симпатию можно было превратить в инструмент контроля. Озвученная генералом цель спектакля с видеосъемкой – оставить меня в секторе. Метод не красивый, а суть понятна. Но я не захотела становится тройкой и забираться на вершину горы, настолько сильно извозившись в грязи по дороге. И теперь Создателю нужны интриги и ложные предсказания, чтобы выкрутиться из сложившейся ситуации.

– Я не ругаюсь с тобой, – выдыхаю в гарнитуру и горжусь ровным тоном голоса, – хочешь что-то сказать?

– Скорее признаться, – торжественно сообщает он. – Долго за собой наблюдал, не верил, подозревал в мании величия, но сегодня сомнения развеялись. Я – тройка.

Невероятно! Кто бы мог подумать? Начни он с этой мысли сразу, и не было бы фарса на Совете генералов. Умеют мудрецы усложнять жизнь себе и окружающим.

– Поздравляю. А как ты догадался? – проглатываю сарказм и складываю руки на груди, настраиваясь на долгую беседу.

Флавий рядом открывает таблицы на планшете. Пока день в разгаре, любую минуту тратит на работу.

– Как двойка я себя исчерпал, – с оттенком гордости рассказывает Создатель. – Сформулировал теорию социогенеза вместе с практикой ее применения и даже потратил много сил и времени на внедрение, но харизмы не хватило. Не удалось заразить теорией не только население планеты, но и правителей.

Именно правителей. До населения дело так и не дошло, если не считать двух выступлений в вечернем выпуске новостей. А стоило один раз ошибиться с определением тройки и не предоставить в короткий срок Великую Идею, как интерес генералов угас. Им неважно, кто из нас выше, а кто ниже – результат нужен.

– Настал черед вплотную приблизиться к барьеру, отделяющему Бытие от Небытия, – продолжает мудрец. – И чем глубже я ныряю в Небытие, тем интереснее мне там становится.

– Ты говоришь о мире духов? – переспрашиваю я.

– Нет, свет мой, – с оттенком снисходительности отвечает Создатель. – Мир духов, мертвых, внутренняя Вселенная, изнанка, как не назови – тоже Бытие. Я же говорю про полную его противоположность. Когда умираешь окончательно, и твой дух не просто прекращает перерождаться, а перестает существовать. Навсегда.