Игры мудрецов

– Мне, наверное, нет. Капитан Прим, вы не откажетесь от добровольных помощников?

Знаю, как Флавий загружен согласованиями. У мудрецов доступа во внутреннюю сеть военных нет, но звонить по телефону и составлять таблицы они могут.

– Да, буду чрезвычайно признателен, – улыбается капитан.

– Тогда у меня все на сегодня.

Эмпат пружиной подскакивает со стула и цепляется к Флавию:

– Куда пойдем? Что делать?

– Ко мне, там удобнее будет.

– Я тоже пойду… очень скоро, – бесцветно добавляет Поэтесса, не сводя с меня обеспокоенного взгляда.

– Следующая дверь по коридору направо, дарисса, – говорит Флавий и уходит из кабинета вместе с Эмпатом.

– Как ты? – Поэтесса подходит к моему столу и кладет руку на спинку кресла. Трусливо прячу от нее глаза, радуясь, что она не видит привязок, как я, и не чувствует эмоциональной бури, как Эмпат. Может быть, позже предскажет в стихах нашу ссору, но не сейчас. Наилий мог ошибиться и увидеть корысть там, где ее никогда не было. Не хочу сгоряча разрывать связывающую нас нить. Но и открывать свою задумку с инсценировкой смерти не стану, иначе она потеряет смысл. В итоге мысленно отправляю подругу по ту сторону баррикад.

– Жива пока, как видишь, – пожимаю плечами.

– Куда ты, на самом деле, хочешь… исчезнуть? – с трудом выговаривает мудрец.

– Останусь с любимым мужчиной, как ты советовала.

– Правильно, – вздыхает Поэтесса и целует меня в макушку, – держись, дорогая, все будет хорошо.

– Обязательно, – шепчу я.

Гадко и пусто внутри. Вот и начались мои прощания. От крыльев Мотылька оторвался первый кусок, и ветер унес его в бездну.

Глава 4. Чужое тело

Работа не идет в голову, тупо вожу пальцами по планшету и не могу собрать разлетающиеся мысли в одну стаю. Отличить мудреца единичку от двойки просто, но вопросы анкеты все равно сами не формулируются. Флавий занял мудрецов надолго, я одна в кабинете. По-прежнему пустом и безликом. Обживать уже нет смысла, пора прощаться.

Едва ли кому-то еще доведется назначить дату собственной смерти. Успеть завершить дела и сделать свой уход безболезненным для окружающих. Но как мне готовиться? Я уже умирала один раз и лишилась всего, даже имени, и потом ничего нового не появилось. Все, что сейчас есть материального, принадлежит Наилию, а теорий, учений или стихов после меня не останется. Прожила двадцать один цикл и действительно исчезну без следа. Не закончу даже то, что начала с мудрецами. Можно, конечно, работать в особняке, прячась в подвале, а Флавию передавать записи, будто я успела сделать их при жизни. Месяц буду передавать, два, а потом это станет слишком подозрительным. Значит, капитана Прима нужно посвящать в тайну. Но пророчество не исполнится, если я буду выдавать мысли от своего имени. Инсценировка смерти станет бессмысленной. Исчезнуть придется окончательно. Жаль. Нужно научить Флавия распознавать мудрецов и надеяться, что он будет их искать, зная, что меня больше нет.

Гарнитура пищит, вешаю девайс на ухо и отвечаю:

– Слушаю.

– Дэлия, зайди, пожалуйста, к Публию, он тебя ждет, – сухо говорит Наилий, – встретит у лифта главного медицинского центра.

– Что-то случилось?

Генерал медлит с ответом, а я ничего не понимаю. В последнюю нашу встречу Публий заверил, что в медицинском наблюдении я не нуждаюсь. Здорова. Зачем тогда?

– Он сам тебе расскажет. Или ты передумала и останешься живой?

Значит, военврач уже в курсе идеи. Расстраиваюсь, потому что, чем меньше цзы’дарийцев о ней знает, тем лучше. Понимаю, что от Публия нужно свидетельство о смерти, но он мог его выписать, веря, что все по-настоящему.

– Зачем ты впутал его?

– А у кого взять труп женщины, чтобы сжечь в крематории? Объявленная на Совете генералов тройка, моя любовница. Я не могу просто показать урну с твоим прахом, мне никто не поверит.

Резонно. Серьезный подход. Чувствую, церемония погребения пройдет с генеральским размахом.

– Хорошо, я уже иду.

– Отбой.

На улице дождливо. Противная мелкая морось в преддверии затяжных летних ливней, когда небо укрывается плотными слоями облаков, а гром способен оглушать. Волосы намокают и вьются, светлое платье иссечено каплями дождя. Стряхиваю воду с плеч и ныряю в суету холла медцентра. Темно снаружи, горят почти все лампы. Публий встречает у лифта, и лишь в кабине я понимаю зачем. Доступ на верхние этажи ограничен. Там научная лаборатория, стационар и кабинет главы медслужбы.

Лифт останавливается на шестнадцатом этаже, выпуская меня в уже знакомый коридор с фотографиями на стенах и мягкими диванами. Проходим мимо комнаты с медкапсулами, и Публий запускает меня в процедурный кабинет. Успокоившееся сердцебиение снова ускоряется. Медики совершенно особенные цзы’дарийцы. Могут сделать больно сотней разных способов, а на них даже пожаловаться нельзя, не то, что отомстить.

– Зачем я здесь, капитан Назо?

– Наилий помешан на достоверности, – объясняет Публий, доставая из шкафа медицинский кейс, – ему мало, чтобы труп был одной с тобой комплекции. Нужно полное внешнее сходство. Поэтому первое, что от тебя понадобится – слепок лица. По нему изготовят силиконовую маску.

Значит, в саркофаге в белом погребальном платье действительно буду лежать я. Все, кто придет на церемонию высказать Наилию соболезнования, увидят мое лицо, живые цветы в моих волосах, белое кружево на моих руках. И потом меня сожгут в печи крематория. Озноб пробирает от этой мысли.

– А второе?

– Шрамы на руках трупа должны быть точно такими же, как у тебя. Их тоже сделают силиконовыми накладками.

И снова не поспорить. Киваю, соглашаясь, а Публий открывает кейс и собирает из составных частей пугающее устройство. Рукоять и ствол, как у бластера, но там, где должен быть оптический прицел – широкий экран. У военных даже медицинское оборудование с особым оттенком. Один инъекционный пистолет чего стоит.

– Что это? – испуганно спрашиваю я.

– Машинка, – пожимает плечами Публий, – название длинное и скучное, поэтому просто машинка. Она шрамы сводит. Тебя больше нет, Мотылек, и шрамов нет. Иди за ширму, раздевайся.

Иногда мне кажется, что просьбу раздеться я чаще слышу от Публия, чем от Наилия. Я бы не реагировала так остро, не будь между мной и капитаном зеленой привязки. Уже слишком толстой, чтобы ее игнорировать.

«Руки он к тебе не протягивает и намеков не делает, – встревает в мысли Юрао, – страдает молча».

«Страдает ли?»

«Еще бы. Хотеть женщину своего друга. Тут башкой об стену будешь биться».

Встаю за ширму и медленно разматываю шарф. Я ведь тоже чувствую редкие вспышки. Слабую нервную дрожь, когда Публий прикасается ко мне. Осмотр, да, врач давно ничего к пациенткам не чувствует. Холоден, подчеркнуто вежлив и невозмутим. Все правильно и профессионально, но привязка есть. Снимаю платье и выхожу из-за ширмы в одном белье.

Военврач не смотрит на меня, только на руки. Аккуратно берет за предплечье и поворачивает из стороны в сторону. Длинные рубцы оставил филин, когда драл меня когтями. Глубокие вышли, зашивать пришлось.

– Их бы за два раза, – задумчиво бормочет Публий, – но времени мало.

Замирает, не отпуская меня. Гладит большим пальцем по шраму. От прикосновения тепло разливается по коже. Привязка отрабатывает, усиливая ощущения стократно. Волна жара идет от капитана ко мне, накрывая с головой. Захлебываюсь чужой энергией, чувствуя, как откликается что-то внутри. Прикосновение такое невинное, зачем паниковать? Если можно закрыть глаза и наслаждаться…

– Нет!