Сможешь и ты

– Пусть так, – ответил Тамлин, – первый голос за жизнь принимается. Но я не верю, что ты не сомневаешься в своем решении.

Минна закусила губу.

– Сомневаюсь, – шепнула она. – Если все так, как ты сказал, и дело не только в вирусе… Хаос, я даже представить не могу, как одной рукой буду направлять этого мальчишку в развитии, а другой – сжимать рукоять кинжала. На случай, если Бездна вновь проникнет в его сознание, а он не сможет сопротивляться.

– Не проникнет, – Ассея отняла руки от лица. – Уж поверь мне.

– Ты так уверена? – засомневалась Миннаэта.

Целительница взглянула на короля как на единственного, кто сможет понять то, что она сейчас скажет. А потом ответила.

– Первая спасенная жизнь, Минна, меняет все. И дело не в том, что Даэн вмешался в естественное течение вещей и тем выбрал сторону в битве жизни и смерти, добра и зла. И прочих глупостей, о которых любят рассуждать мастера межличностных отношений. Извини, Эмре, я говорю обезличенно. Но на самом деле ведь нет никакой битвы, а воины и хранители не стремятся к конкретному результату. Они просто делают свою работу. Просто встают между тем, кого должны спасти, и Непреднамеренностью. Не обещают чуда, но говорят: "Посмотрим, что из этого выйдет”. Что ж, не скрою, – Ассея улыбнулась мечтательно и печально, – мне бы очень хотелось стоять на страже нашего мира рядом с тем, кому при его одаренности не чужда эмпатия. Кто проделал невероятный путь сквозь дворец, движимый любовью и привязанностью. Силу его убежденности в том, что мир за его спиной следует охранять любой ценой, я могу только представить. Но… – хранительница замялась.

– Договаривай, – Тамлин подошел к столу, налил себе еще вина.

Ассеатэ подхватила пустой кубок, протянула его королю. Он плеснул ей из бутыли, хранительница выпила все до дна и опять протянула кубок. Тамлин без слов его наполнил. Миннаэта следила за их движениями так, будто от них зависела ее жизнь. Эмриат застыл посреди приемной, занятый драпировкой рукавов, и, казалось, не следил за беседой.

– Я хочу, чтобы Даэн жил, – твердо продолжила Ассея, – но спрашиваю себя: что этот мальчик знает о жизни? Когда наши дети из лабораторий попадают к родителям, то прежде всего узнают не ласку материнских рук, а жесткую люльку, которую воспитатели раскачивают так, чтобы она билась о стены. Первый навык младенца-элле – не улыбка, а умение группироваться, чтобы не получить при падении серьезных травм. Мы даем им образование согласно роду и светлой линии, чтобы каждый знал, что ему делать. Но дети понятия не имеют, что чувствовать. Наивысшей добродетелью становится исполнение долга, но во имя чего его исполнять? Не каждый из них, достигая совершеннолетия, находит ответ на этот вопрос. Я не могу предсказать, как изменится Даэн, когда повзрослеет, но уверяю тебя, Бездна и обитающий в ее недрах хаос – ничто по сравнению с бездной живой души, которая вдруг осознает свое одиночество.

– По-твоему выходит, – Тамлин покачал кубок в руке, – что оставить Даэна в живых – все равно что запереть в изоляторе? Ведь никого похожего на себя он в королевстве найти не сможет. Так?

Ассея кивнула и отпила из кубка.

– Боюсь, что так. И я не знаю, найдется ли сила, способная уберечь его от разрушения мира, в котором он окажется никому не нужен. Ведь если и есть что-то хуже эксплуатации, то это невостребованность.

– Он не одинок, – Эмриат заложил на манжете последнюю складку, обвел всех взглядом и рассмеялся. – Во имя бездны, перестаньте так переживать! Мальчик будет жить. Таэм не убил его там, над пропастью – не убьет и сейчас.

– Все зависит от твоего голоса, – возразил Тамлин. – Хотя, я думаю, ты уже его высказал.

– Верно, – Эмре прищурился. – Мое мнение уже известно. И основано оно на том, что Даэн далеко не единственный одаренный ребенок в Мирисгаэ. У него, если ты не знал, есть друзья – маленькие занозы в моей… Хм, причины моего беспокойства. И я не удивлюсь, если ситуация вскорости повторится. Но только уже не с ним.

– Что ты имеешь в виду? – подала голос хранительница.

– А то, дорогая Ассея, – повернулся к ней управляющий, – что благодаря политике нашего королевства, не терпящего светотеней, у нас полный дворец ребятни с теми или иными отклонениями от нормы. Если ты не заметила, мы в Мирисгаэ уже давно не задаемся вопросами в стиле "быть или не быть". Вместо этого мы машем рукой, говорим со вздохом: “Эх, была не была!” и оставляем в живых всех, кто в силах заправить в штаны чешуйчатый хвост. И не плеваться ядом в открытую.

– Эмре, – Миннаэта топнула ногой, – говори конкретнее, хаос! Ты хочешь сохранить жизнь мальчику или нет?!

– Конечно, хочу, – фыркнул управляющий. – Даже несмотря на то, что он только что разрушил пол дворца. Самые нравственные элле, которых я встречал, обычно обременены муками совести по поводу ужасного прошлого, какого уже не исправить, но которое тяготит как камень на шее и влияет на принятие решений. Один из них как-то сказал мне, что любое действие может привести к сожалениям, но бездействие приведет к ним наверняка. Поэтому, Таэм, я даже рад, что ты не успел прийти Тиллю на помощь. Страшно подумать, чем могло обернуться дело, если бы Даэн не был вынужден без раздумий принимать решение…

– Высота была не такой уж большой, – внезапно перебил его Тамлин. – При его изворотливости самое большее, что ему грозило, это перелом нескольких костей.

– Но не такая уж и маленькая, если упасть неудачно, к тому же Даэн думал иначе, – возразил ему Эмре. – Ведь дети оценивают расстояние по-другому и умножают его на пять, если не на десять.

– Мне так и неясно, как он упал, – нахмурилась Миннаэта. – Еще и этот кровавый отпечаток у него на груди…

– Все произошло быстро, дорогая Минна, – отозвался Эмре. – Юноша споткнулся, Таэм попытался его удержать, но не смог – за что наверняка корит себя до сих пор. Рубаха просто выскользнула из его перепачканных кровью пальцев. Но это уже не важно. Важно то, что падение брата заменило Даэну несколько сеансов психотерапии и позволило осознать себя и свои желания за секунду.

Тамлин, к удивлению всех присутствующих, надолго замолчал. Несколько раз он хотел ответить, но вместо этого вновь и вновь подносил кубок к губам.

– Пусть так, – ответил он хрипло, когда в сосуде не осталось ни капли. – Твой голос принят. А значит, мой уже ничего не решит. Совещание окончено. К вечеру на моем столе должны быть отчеты о физиологическом состоянии мальчика, график его занятий, психологические портреты друзей и…

– Погоди, – Эмриат поднял ладонь. – Согласно установившейся логике, я сейчас должен озвучить свое сомнение, а ты – развеять его.

Король промолчал, а управляющий, не дожидаясь ответа, продолжил.

– Я сомневаюсь, – Эмре скрестил руки на груди, – что был бы жив до сих пор, и что лесное королевство в принципе все еще существовало, если бы в пропасть упал ты. Я видел, как мальчик смотрел на тебя, Таэм, и это испугало меня. Он боялся тебя больше, чем той сущности, которая сидела внутри него. Если у одаренности такой силы есть свое понятие о справедливости, не начнет ли Даэн творить правосудие и исходя из личных симпатий решать, кому следует жить, а кому умереть?

– Я бы очень хотел, Эмре, – Тамлин поднял голову, – оказаться на месте того юноши. И падать в пропасть вместо него столько раз, сколько нужно. Я был даже готов принять смерть – если бы знал, что она что-то изменит. Но ты прав. Даэн не стал бы меня спасать, он бы позволил мне умереть. Так же точно, как я, по его мнению, дал умереть его родителям. А потом он позволил бы Бездне окончательно сломить себя и уничтожить все королевство как нечто, в чем нет никакого смысла. Но жизнь брата имела для него значение – потому что тот нуждался в нем. Это во-первых.

– А во-вторых? – тихо спросил Эмриат.

– Во-вторых, – скривился король, – говорить об этом уже бессмысленно. Даэн будет жить, потому что так решили мы. Но будет жить по-своему – так, как решит он сам, нравится это нам или нет. Все, что мы можем сделать, это подать ему достойный пример того, каким должен быть элле. Но даже это не дает никаких гарантий. В воспитании детей, как и в отношениях между влюбленными, нет никаких правил и закономерностей. Есть только миллионы частных случаев.

– Боюсь даже предположить, сколько его величество выпил, раз начал упражняться в философии, – хохотнул Эмриат. – Брось, Таэм. Дай нам любой живой организм и скажи, что можно забыть об этике – и мы с Ассеей и Минной камня на камне не оставим от твоих частных случаев. Любые чувства можно синтезировать за минуту в лаборатории, стремления – внушить за пару сеансов психотерапии. В жизни, как верно сказала Минна, почти не осталось места загадке.

– Любой живой организм… – проговорил Тамлин. – Как ты верно сказал, Эмре. Но иногда так бывает, что у этого организма нет ничего, чем можно было бы манипулировать. Ни стремлений, ни чувств, ни цели в конце пути. Куда ему идти?

– Самый яркий путь возникает спонтанно, под ногами идущего, – деловито отозвался Эмриат. – Те же, кто следует за ним и обсуждает его впоследствии, находят тысячи причин каждому шагу.

Тамлин махнул рукой и отвернулся.

– Опять своего Оккама цитируешь?

– Нет, – усмехнулся управляющий. – Всего лишь твоего отца.

В полдень главы родов Илуфер, Аоэт и Виртаэн покинули приемную короля. Эмриат задержался в дверях.

– А знаешь, что меня удивляет больше всего в тебе?

– Если я скажу, что не знаю и знать не хочу, ты ведь все равно не угомонишься? – король возвел глаза к потолку.

– Меня удивляет, – Эмриат проигнорировал выпад Тамлина, – что ты, весь такой высоконравственный синепат, не понимаешь, почему Шаниэ так привязалась к Даэну.

– Игра случая. Совпадение. К тому же, Шан очень добрая.

– Ну, конечно, – хохотнул управляющий. – Совпадение. Как и тот факт, что добрая Шан полюбила именно этого сиротку, по удивительной игре случая сына воина и повелительницы стихии земли. Наверное, ты был прав, Таэм. Сознание – это эгоизм. Хорошего дня.

Эмриат закрыл за собой дверь. Тамлин поставил кубок на стол, направился в мастерскую, нашел в ящике верстака молекулярный клей и вернулся в приемную. Поднял королевское кресло, отряхнул бархат сидения, осмотрел место скола. Нашел за балконными шторами отбитый герб Мирисгаэ, подержал его в руках, сжимая и разжимая пальцы, вернулся к креслу и приклеил его на вершину вензеля.

После чего подхватил кубок, направился в спальню, взглянул на портрет Иффиндеи и произнес:

– Знаешь, Иффэн, что удивляет в последнее время меня?

Он опустил взгляд ниже, всмотрелся в глубину собственных глаз. И тихо ответил:

– Ничего.

Тем же утром андар'элле, что выехали несколько дней назад из Мирисгаэ, достигли родного королевства.