Сможешь и ты

Эльне с волосами цвета лугового клевера поднялась на одну из башен дворца, вынула из клетки большого ворона, заглянула ему в глаза.

Глаза птицы были черными, с алыми сполохами в глубине, как брошенные на пепел угольки.

Эльне прикрепила к лапке скрученный в спираль пергамент и выпустила птицу в воздух. Ворон сделал несколько кругов над шпилями башен, хрипло каркнул и исчез среди горных пиков.

Записка на его лапке гласила:

"В лесном королевстве объявилась белая лань".

Междуглавие. О покровительстве.

Моя жизнь изменилась.

С тех пор, как Нечто темное покинуло меня, двуногие стали казаться не такими уж и страшными.

Детеныш, которого я укусил, зачем-то навещает меня, издает непонятные звуки и пытается погладить мою шерсть сквозь прутья. Я рычу и ощетиниваюсь, хотя кусать его мне совсем не хочется.

Мне нравится чувствовать, как от него исходят волны страха. Значит, я сильный и могущественный! Но вслед за страхом я чую что-то другое, искреннее и настойчивое, от чего перехватывает дыхание и хочется припасть на передние лапы, бестолково виляя хвостом и покусывая подстилку.

Но сегодня ко мне пришел не он. А другой – тот самый, с глазами цвета замерзшей воды, в присутствии которого хочется съежиться не только мне, но и другим двуногим.

Он взял мою клетку и понес куда-то. Он нес ее так долго, что я почти задремал – но встрепенулся, когда почуял прохладу свежего воздуха.

Дневной свет, от которого я успел отвыкнуть, слепил. От необозримости пространства закружилась голова. Запахло прелыми листьями и перезрелыми яблоками, которыми любят лакомиться косули. От страшного двуногого пахло еще чем-то, резко и отталкивающе. Он вынул из складок шкуры плоский предмет и приложил к губам. Неприятный запах усилился. А он поставил клетку на траву и распахнул крошечную дверцу, через которую меня, обычно полусонного или связанного, вынимали для манипуляций.

Чуя подвох, я замер и ощетинился, не спеша покидать убежище. Кто знает, какая хитрость пришла ему на ум?

Двуногий с льдистыми глазами, глядя на меня, оскалился и снова приложился к плоскому предмету. Внутри плеснула жидкость.

А в саду заголосили дети.

Их было так много и звучали они так громко, что я поморщился и закрыл лапой ухо.

– Вельзебуб! Вельзебуб! – выкрикивали они, и в звонком хохоте слух помимо воли различал хорошо знакомый мне голос.

Я принюхался, затем вскочил и встал в стойку – там, между деревьями, что-то происходило. Какая-то ящерица с зеленой пупырчатой жабой на спине атаковала маленьких двуногих, шипя и разевая пасть.

Вот кто-то протянул к ней прутик, ящерица хлопнула, и их стало три, каждая с жабой на спине. Зеленые пассажирки превращались в листики, в орешки, в цветочки, даже в большую стрекозу, угрожающе гремящую крыльями. И в другие предметы, названий которых я не знал. А ящерицы перенимали от жаб их внешний вид и покрывались зелеными листьями, надтреснутой скорлупой и даже чешуйками стрекозиных крылышек, моргая при этом сотнями фасеточных глаз.

Вот тот самый детеныш, что так часто приходит ко мне, присел и тронул одну из ящериц рукой. Та повернула голову и зашипела.

Ярость заклокотала в моей груди. Что она себе позволяет?! Она шипит на моего двуногого, на которого только мне позволено рычать!

Стерпеть такой наглости я никак не смог, вылетел из клетки, сам не помню, как добрался до своры и встал между опасной рептилией и мелюзгой.

Дети испугались и притихли. Ящерица попятилась, а потом хлопнула и оказалась у меня на загривке. Я закрутился волчком, пытаясь ее достать, чем вызвал новый взрыв хохота.

Но вдруг остановился.

Прислушался.

Повернул голову навстречу огненному шару, который медленно и тяжело выкатывался из-за деревьев.

Там вставала стена леса, хмурая и безлиственная. Она звала меня, манила в чащу, опутанную звериными тропками, обещала благодатную тишину в уютных пещерах. Предлагала вырваться на волю и бежать, покуда хватит сил, чтобы найти свою стаю и обрести в ней место.

Ветер доносил слабые лесные запахи, но я понимал значение каждого. Я знал, куда отправиться, чтобы выжить. Чуял, где находится река, в каком направлении ушли косули, как скоро опустятся сумерки и на охоту выйдут ночные хищники, насколько глубоко под землей полевки устроились на ночлег и как долго их придется выкапывать из мерзлой земли. Я был такой же частью леса, как и все они, и не раз оставлял следы поверх чужих следов, подтверждая свое существование отпечатком когтистой лапы на влажном мху.

Шерсть у меня встала дыбом, когти впились в землю, спина изогнулась.

– Эй, – сказал маленький двуногий. Он подошел ко мне и смело положил руку на вздыбленный загривок. – Если хочешь, иди. Там твой дом. Я все пойму.

Я догадался о смысле его послания, но не сдвинулся с места. Решимость моя поколебалась. Как же я уйду в лес, оставив его на растерзание этой ящерице? А дождь? Он ведь скоро начнется, я чую его приближение. Нужно найти пещеру, вылизать его и согреть, шерсти у него совсем мало и он замерзнет один.

Свобода показалась мне не такой уж и сладкой, когда я понял, что в мое отсутствие некому будет о нем позаботиться.