Моя Родина – Смерть

Запершись, как и тогда, в ванной комнате – больше в их маленькой квартире и уединиться-то было негде, – Михаил встал напротив зеркала, внимательно всматриваясь в своё отражение. С чертами его лица происходили едва заметные метаморфозы. Внезапно померк свет, оставив светящейся лишь поверхность зеркала. Чернота расползалась, замазывала ваксой все окружающие предметы. Через минуту зеркало осталось висеть в темноте и перед ним, в пугающей бесконечности тьмы, плавало тело Миши. Отражение показывало его внутреннюю взрослую суть бога, взявшего себе отпуск, – из зеркала на него смотрел Сил.

Осознав, кто он на самом деле, Миша опёрся руками о раковину, подтянул ноги. Пальцы легко вошли в обволакивающий холод зеркала. Голова плюхнулась в жидкий зеркальный кисель и, словно подводный пловец, энергично раздвигающий воду, он нырнул вглубь. Два "я" личности соединились в целое. Сил испытал давно забытое возбуждение – яркий сон в психоделической галлюцинации жизни забитой борьбой, поиском торжества разрушения и смерти…

Глава 3

Сил второй месяц в узилище. Перестав вспоминать, он конструировал. Раз он не мог напрямую влиять на тюремщиков, ему требовался посредник разума – иная реальность между нашим миром и подпространством. Сил соткал из нитей мыслей кокон, вынесенный за рамки тюрьмы. Как настоящий ткач он плёл удалённое гнездо, не зная суеты, торопиться ему было некуда. Нити мыслей накладывались крестами, ограничивая и замыкая мешок. После, когда площадка оказалась готова, он благоустроил её, подстроил внутреннее пространство под извилины своего причудливого мозга. Из этого кокона-убежища Сил начал поиск.

Любое сознание похоже на облако – оно пронизывает и окружает тело. Находится одновременно и в нём и вовне. Большинство религий называют его душой, нематериальной или частично материальной составляющей любой мыслящей сущности. Душа всегда при жизни человека обитает в теле человека, но через сны неразрывно соединена со своим отражением, пульсирующим в бескрайнем океане тьмы, плещущимся между миром живых и царством мёртвых. Сюда и стремился Сил. Каждая душа там светилась мерцающим огоньком во мраке немой и слепой бездны.

Сил перед путешествием постился три дня. Ничего ни ел и не пил. Все поставляемые ему по транспортным путям технической телепортации блюда оставались нетронутыми и, остыв, такими же девственными, как и прибыли, возвращались обратно в недра тюремной кухни. Сумев абстрагироваться от переживаний о своём поражении, растворив бесплодную злость в стремлении к свободе, сконцентрировав сознание в острейшую, всё пронзающую иголку воли, Сил переместил разум по пуповине сотканного им перехода в крепость его ожиданий.

Став звездой на кладбище спящих душ, Сил отрастил щупальца-антенны. Здесь, в этом призрачном небытие, он ощущал себя моллюском, помещённой в панцирь, всё ощущающим и прежде всего видящим каждой своей частичкой в любом направлении. Бодрствующий студень – один, осознающий себя среди ни живых, ни мёртвых отражений. Отсканировав окружающую пустоту, обнаружил в ней на расстоянии достижимым для его возможностей всего три алмазных пылинки человеческих душ. Они принадлежали его тюремщикам. Недаром он настраивался на них, искал место строительства крепости рядом с ними. Сил изначально исказил чужое пространство, сблизив нужные ему сознания и поместив сконструированную крепость внутрь образованного его мысленными целями треугольника.

Силу нужны были все трое. Он приближался к пульсирующим огням душ, по очереди погружался в них и оказываясь в чужих снах.

Первым к кому он заглянул в гости, а правильнее сказать: первым, кого взломал, – стал комендант тюрьмы Тугов Илья. Ему снился дом за городом, таким как он его запомнил в детстве. Кирпичное прямоугольное строение под односкатной крышей похожей, на горнолыжный трамплин. Много панорамных окон, ощущение воздушности, солнечности. Сад с фруктовыми деревьями, кустарниками, грядками клубники начинался на расстоянии двадцати метров от дома. Такой ландшафтный дизайн участка создавал впечатление, что дом парил над садом. Дом, вокруг поляна с коротко подстриженной травой, дальше сад с дорожками и цветочными клумбами вдоль них.

Илья видел себя десятилетним мальчишкой, соответственно и Сил увидел его таким же. Он вышел из-за дома и прямо пошёл к сидящему на корточках мальчику, рассматривающему букашек, ползающих в траве.

– Эй, Илюша, – позвал Сил.

Мальчик поднял голову и с любопытством посмотрел на пришельца. Он не боялся чужаков. Во-первых, он был у себя дома, а во-вторых, в доме хлопотали, готовя обед, его мама и бабушка. Голубое июньское небо, детская беззаботность и непосредственность. Все невзгоды взрослой жизни, её жестокий пресс, безжалостно давящая, со временем всё тяжелеющая плита ответственности – далеко в будущем. Становилось понятно: Тугову не нравилась его настоящая жизнь. В этой простой истине он себе не признавался, лишь во снах возвращался к мечте – лету, заботливой маме, саду. Он хотел снова стать маленьким, и чтобы о нём заботились, оставили в покое большие дела, и он смог заниматься чем-то совсем другим, таким, чтобы от его решений не зависела чужая жизнь. Желания Тугова, Силу открылись. Стоило ему войти в созданную его подопечным фантазию, и он уже знал, что будет делать.

– Здравствуйте.

– Здравствуй, Илья. Меня зовут Силантий. Я пришёл к тебе, чтобы сделать тебя счастливым.

– А вы кто?

– Я июльский Дед Мороз.

– В Деда Мороза я давно перестал верить, дядя, – серьёзно, словно он совсем взрослый (а так оно на самом деле и было – только не здесь), проговорил Илья.

– Зря… Вот хочешь, я угадаю, что ты больше всего на свете хочешь?

Глаза у ребёнка широко раскрылись, щеки, густо покрытые веснушками, зарделись. Весь его вид выражал заинтересованность. Чтобы дети не говорили, они до начала периода полового созревания верят в волшебников и волшебство, а некоторые продолжают ждать чудес от жизни намного дольше промелькнувшего за окном жизни счастливого, или не очень детства.

– Да, хочу.

– Илюша, ты хотел бы чтобы это лето никогда не кончалось и тебе бы не пришлось возвращаться в город, в школу. Ведь так?

– Да-а, – удивлённо протянул Илья.

– Это просто. Могу тебе помочь, мне не сложно.

Илья ненадолго задумался.

– А что мне нужно делать?

– Ничего особенного.

Июльский Дед Мороз, и по совместительству бог войны Сил, приблизился вплотную к мальчику, присел перед ним на корточки и, наклонившись к уху, прошептал несколько коротких фраз. Илья, услышав, что ему предстоит сделать, усиленно закивал. Сил по-отечески потрепал его за выгоревшие на солнце волосы, распрямился и, махнув ребенку на прощанье рукой, скрылся за угол дома. Ушёл туда же, откуда и пришёл.

Следующим объектом влияния Сила стал Адам Боил – старший оператор охранных систем тюремного блока, в котором держали изолированного от внешнего мира бога. Боил, как и все служащие тюрьмы, работал в разветвлённой, сложной для понимания простого обывателя системе галактической безопасности, а точнее в отделе управления изоляции объектов особой важности. Неблагозвучное название пенитенциарной организации скрывало за собой огромное количество засекреченных тюрем, хранилищ, схронов, тайников, законсервированных объектов различного, в большинстве случаев жуткого назначения. На Земле их называли – Хранители.

Боил, можно сказать, стоял у истоков рождения управления тюрем. Наверх не лез, но был в курсе всего происходящего в организации. Он видел, как сеть объектов Хранителей накрывала подвластные федерации территории. Дослужился до звания подполковника, знал множество секретов и от этого становился с каждым годом молчаливее и молчаливее. Чем страшнее тайна, тем меньше ему хотелось с кем-то ни было ей делиться. О её существовании хочется забыть и не вспоминать, что ты что-то забыл. Но Боил не мог держать под замком все те ужасы, которые ему пришлось видеть в течение его службы. С каждым годом ему становилось труднее сдерживаться. Ему давно перевалило за восемьдесят лет: на Земле такой возраст, после увеличения средней продолжительности до ста пятидесяти, считался зрелостью, а Боил две трети жизни сидел в казематах на разных планетах и сторожил бог знает что и кого. Иногда и описать-то его подопечных было сложно. Впечатления от увиденного перерастали в ночные кошмары. Чумными занозами застревали в психике и исходили заразным гноем во сны. Жил он один и с ночным недугом тоже боролся в одиночку. Никому о кошмарах не рассказывал. Научился скрывать от сослуживцев и регулярных медицинских проверок своё хроническое не ухудшающееся, но и не улучшающееся депрессивное состояние увядающего плода.

Адаму Боилу снился сон – обычный кошмар. Он стоял на уходящей вдаль, изогнутой поверхности площади клетками чёрно-белых плит входящих в разительный контраст с лиловым небом. В руках он держал зеркальный шар, и в это же время, тот же самый шар, увеличиваясь в размерах, накатывал на него из-за горизонта, неминуемо грозя раздавить, уничтожить. Бежать было некуда, прятаться негде, да и не зачем. Беда его бы нашла в любом случае. Зеркальный шар отражал в себе всё что угодно, но только не окружающий его пейзаж технократической пустыни. В нём мелькали лица, обрывки событий, забытые фантазии.

Чем ближе подкатывался шар, нависая безжалостной громадой над Адамом, тем нестерпимее становилось ожидание. Мир рушился, ладони пылали, шар давил. Безропотно ожидая конца (пика шизофренического бреда) и нового начала кошмара, наученный многократными повторениями примитивного сна о конце света (его конце) Боил не двигался, стоял смирно. Впервые за сорок лет вахты в фантазии безумного жонглёра шарами что-то пошло не так. Бесконечно повторяющийся сюжет сна изменился. Подкатившись к Боилу шар остановился, руки перестало печь. Зеркало шара очистилось, и весь объём заполнило изображение незнакомого Адаму человека.

– Пришло время рождения, – спокойно произнёс человек из шара.

Вместе со словами незнакомца к Адаму пришло облегчение, бушующая лава мыслеобразов вышла из изнурённых болезнью мозгов, он освободился. – "На время или навсегда?" – задавая себе такой вопрос, он не знал на него точный ответ. Сомнения рассеял человек из шара.

– Кошмары оставят тебя в покое. Я могу изгнать их, как крыс из корабельного трюма. Веришь мне?

Ещё бы ему не верить! Это же настоящее чудо, что шар остановился.

– Верю! Верю!!! – обрадовавшись скорому избавлению, закричал Адам.

– Тогда слушай, Адам, что тебе предстоит сделать…

Сил толковал о простых вещах, а Боил внимал каждому слову, словно с ним говорил сам бог, хотя, в сущности, так оно и было. Адаму предстояло запомнить, чтобы, проснувшись, всё забыть, и выполнить возложенную на него миссию, полагаясь на внутреннее целеполагание и чувство, что так оно и должно быть, что так оно и было всегда.

Закончив со вторым, Сил проник во сны третьего. Последний был дежурным, непосредственно сидящий за пультом и следующей ночью, когда все трое фигурантов манипуляций Сила будут находиться на своих местах, он будет следить за заключённым богом. Звали его – Лау Зон. Лейтенант, маленький человек, честно исполняющий свой долг.

Зону снилась эротика. Жена, такая же серая мышка, как и он сам, не могла воплощать в жизнь его влажные фантазии. Он никогда с ней и не говорил о чём-либо таком-этаком. Возможности удовлетворяться порно-роликами из сети у Зона не было. 24 часа в сутки он находился под контролем – начальства, службы собственной безопасности, жены и только, пожалуй, в сны к нему не запустили следящий зонд. Сегодня он участвовал в групповушке с грудастыми моделями популярной серии похабных фильмов, известной фирмы производителя откровенно сатанинской продукции.

Девчонок было не меньше десятка. Как только они все на одной кровати умещались? Лау хотел их всех и пробовал их всех. От запаха разгорячённой плоти становилось трудно дышать. Он был королём, девушки сходили от него с ума. Рекордная величина в созвездии экстремального секса. Он пыжился от собственной значимости. В самый разгар, когда одна рука крепко схватила ядрёную грудь пятого размера, а вторая вцепилась в упругий орешек загорелой ягодицы и на нём, и под ним извивались юные прекрасные тела, всё неожиданно кончилось. Девушки пропали; Лау остался лежать на необъятном траходроме голый и беззащитный. Рядом с кроватью, пристроившись на табуретке, сидел квадратный человек с ничего не выражающим лицом ожившей статуи. Лау захотел встать. Схватил простыню и потянул на свои гениталии. Мужчина не дал ему этого сделать:

– Не суетись, Зон, – посоветовал мужчина. – Твоя жена знает, чем ты тут занимаешься во время её отсутствия?

– Я не....

– А начальство? Что скажет Тугов, узнав, что его подчинённый сексоголик, безнравственный тип, лгун и извращенец.

Лау хотел что-то возразить, и уже было открыл рот, когда, заметив его потуги оправдаться, Сил продолжил:

– Да-да, ты мерзкий похатун и петух. Таких никто не любит, особенно – Хранители.

– Что вы от меня хотите?

Стен в комнате, где происходил разговор, а до этого дёргалась оргия, не существовало – их заменял розовый туман. Но, озабоченный своей дальнейшей судьбой, Лау ничего не замечал. Он всё воспринимал так, как будто происходящее в реальности.

– Ладно, не бойся. Я добрый. Всё останется между нами, обещаю. Лау, дорогой мой, поверь, ты мне очень симпатичен. Я буду лишь рад, если ты и дальше сможешь здесь бывать. Любые тёлки будут твои. Белые, чёрные, жёлтые, худенькие и жопастые, молоденькие, узенькие и с глубокой глоткой. Весь мир на потеху твоему бледному дружку. Тебе будет нужно сделать всего одну вещь и всё – ты свободен и сексуально всемогущ.

– А что это за вещь? – Голос Лау дрожал, но блеск в глазах говорил, что он на всё согласен.