Избранное. Таинственное исчезновение. Сборник рассказов

От услышанных слов у стенографа выпало перо.

– Как смеешь лгать святой церкви!

Тосс вернулся за кафедру, дрожащей рукой он снова взял зеркальце. Любование собой успокаивало его. Обвинитель продолжал:

– Крестьянин Макарио также свидетельствует против тебя. Вы встретились на дороге в полнолуние возле лесных угодий, когда тот торопился домой с ярмарки. Он утверждает, что ты собирала там дикие травы и до смерти напугала беднягу своим появлением в столь поздний час с охапкой разнотравья. Будучи истинным правоверным, Макарио счел уведомить святую церковь о твоих ведовских проделках, за что ему похвала.

– Что желаешь увидеть ты в отражении? – громче, увереннее и без дрожи произнесла Арселия.

У секретаря вновь выпало перо, его пробил холодный пот, и он полушепотом произнес:

– У нее же повязка на глазах.

– Значит, ткань просвечивает, – парировал Тосс. – Мы не дождемся раскаяния, поэтому трибунал приговаривает обвиняемую к отлучению от церкви и сожжению по акту веры завтра в полдень.

С чувством преисполненного долга Тосс покидал подземелье. Он действительно полагал, что оградил мир от нечисти и укрепил веру. Писарь, переминая боками, семенил по лестнице за карателем на поверхность. Глубоко в сердце он презирал Тосса, но вынужден был подчиняться преследователю душ. В келье инквизитор обнаружил, что по недоразумению оставил любимое зерцало на кафедре. Он потребовал от секретаря вновь спуститься в подземелье и вернуть обожаемый предмет. От неожиданной просьбы у писаря сдавило в висках. Помощник хотел было возразить, но испугался гнева душегуба больше, чем нахождение наедине с приговоренной ведьмой. Робея, он отсчитывал каждый шаг вниз. В потемках служитель неосторожно наступил крысе на хвост. Грызун возмущенно взвизгнул и укусил его за ботинок. От испуга толстяк даже обратился к ней:

– Ай, простите.

Крыса растворилась во тьме. Давление в его висках нарастало по мере приближения. Стражи решительно отказались входить в камеру, предоставив это удовольствие исключительно писарю. Вот дверь вновь заскрежетала, отчего неимоверно закладывало в ушах. Духовник осенил себя крестным знамением, взял факел и проник в помещение. Он всячески старался не смотреть в сторону клети и занялся поиском зерцала, но безуспешно. Трясущийся, он присел на корточки, чтобы исследовать пол. Секретарь шарил ладонями в гнилой соломе, пока руку его не укололо нечто гибкое и острое, он разгреб сено и увидел молодые побеги в том самом месте, где инквизитор пролил зелье. Изумленный монах обернулся в сторону клети, прищурился и заметил, как что-то блеснуло во мраке.

– Не это ли ты ищешь, дорогой Силайо? Тебя ведь так зовут?

Служитель оторопел и с душераздирающими криками бросился назад к двери, но неуклюжее тело запуталось в рясе, и бедный Силайо рухнул навзничь. В то же мгновение тяжелая дверь, гонимая неведомой силой, захлопнулась прямо перед его носом, поднимая в воздух комья грязи. Стражи вскочили, но отпереть дверь им не удалось. Силайо, едва собравшись духом, встал на четвереньки и, охая, пополз прочь, пока больно не уперся головой в железную дверь. Он еще находился спиной к клети, когда почувствовал тяжелое дыхание возле головы.

– Я не причиню тебе зла, – прошептала чаровница ему прямо в ухо. – Я вылечу тебе боль, и ты отнесешь зерцало, но прежде я насмотрюсь вдоволь.

Писарь не оборачивался, он трясся от страха. Силайо почувствовал, как приятное тепло разливалось по его телу, рези в висках стихли. Безграничное блаженство овладело им. К реальности его вернули громовые удары молота стражей о дверь. Бедняга отважился обернуться, к его удивлению, Арселия все это время оставалась в клетке, а не подле него.

– Тебе пора уходить.

Цепи давали некоторую свободу действий, и чаровница протянула ему зеркальце, насколько это было возможно. Силайо бросился к ней, протиснул пухлую руку между прутьями и принял предмет, при этом он успел разглядеть на ее ладони монограмму семиконечной звезды фей.

– Мой последний наказ: ни в коем случае сам не смотри в зеркало.

Дверь в камеру наконец-то распахнулась. Вбежал надзиратель и принялся бить дубиной по клетке для острастки.

– Оставьте ее! – закричал монах.

Инквизитор искренне поблагодарил Силайо за оказанную услугу и спрятал зеркало в стол. Секретарь утаил обстоятельства происшествия с ним в подземелье, а на замечание по поводу грязной рясы отделался отговорками. Он помог Тоссу с отходом ко сну, выслушивая его нудные рассуждения об истинной вере и политики в государстве, и что только страх в состоянии управлять чернью.

Тосс проснулся в прекрасном настроении рано утром, преисполненный решимости довести вердикт до конца. Перед выходом инквизитор, по своему обыкновению, принялся разглядывать свое морщинистое лицо в излюбленное зеркало. Как вдруг секунда-другая и ему показалось, что из отражения на него взирает Арселия из подземелья. Он хотел было отбросить зеркало, но рука застыла на месте, попытался отвернуться, но шея не слушалась, веки не закрывались. Чаровница взирала на него из сказочной глубины зазеркалья без какой-либо повязки. Телеса обвинителя судорожно затряслись. Подверженный воздействию колдовских чар Арселии душа его изламывалась и скручивалась внутри. Подобно тягучей смоле сознание его отрывалось и безвозвратно уводилось в призрачный мир. Дух Арселии замещал сущность Тосса. Кровожадный изверг испытывал невиданные страдания разлуки с телом. Еще мгновение и зеркало покрылось паутиной из трещин и выпало из руки обессиленного Тосса, осыпая брызгами битого стекла все вокруг.

Истерзанный инквизитор находился на полу, когда Силайо явился в келью с докладом, что к казни все готово. Испуганный писарь сиюминутно бросился приводить своего хозяина в чувства. Осколки зеркального стекла хрустели у него под ногами. Безумное подозрение закралось в его мысли. Наконец силы вернулись к душегубу, и служители поспешили исполнять свой кровавый долг. По пути Тосс путался в направлениях и просил Силайо указать дорогу, что усилило нелепые подозрения писаря, ведь Тосс знал извилистые коридоры аббатства как свои пять пальцев. Действие происходило на городской площади, где столпились любопытствующие. В полуобморочном состоянии ведьму привязали к столбу и обложили поленьями. Зачитав вердикт, инквизитор воскликнул зловеще:

– Приступайте!

Палач в красном колпаке до плеч с прорезями для глаз поднес факел к розжигу. Языки пламени принялись облизывать сухие дрова. Очистительный костер занялся с быстротой молнии, обдавая жаром бессчетных зевак. Горожане попятились под всеобщее радостное улюлюканье. Их торжествующие возгласы заглушали отчаянный вопль обреченной души. Неизвестно, откуда вихрем налетел неистовый ветер и закружил угли в пылающем горниле. Еще мгновение и над черным пепелищем увлекся удушливый дым. Облако из смрада окутало место мучительной казни. Томившиеся головешки рассыпались оранжевыми искрами при каждом дуновении ветра. Крики разом стихли. Люди в безмолвии разбрелись по домам.

Силайо насторожился еще более, когда услышал в последнем истошном вое ведьмы до боли знакомый голос инквизитора. Однако аббат успокоил себя тем, что муки казни порождают адовы звуки, а Тосс все время находился подле него. Все его сомнения вмиг рассеялись, ноги ослабли, а в висках вновь пульсировала кровь, когда Силайо, принимая из рук Тосса «Молот ведьм», случайно заметил на ладони инквизитора монограмму семиконечной звезды фей.

Сребреник

Картина – это взгляд отсюда туда,

икона – это взгляд оттуда сюда.

Глава 1

Пастор Райли Кокс графства Дарем, окончив пятничную службу, покинул здание церкви и направился в приход. Там он провел некоторое время, раздавая указания на следующий день. Одно из таких распоряжений получил послушник отправиться на рыночную площадь города Стэнли, где находился ящик для пожертвований и привезти его в приход для подсчета. Подобное действие совершалось в конце каждого месяца. Сумма отчислений обычно состояла из мелких монет, но и такая помощь в содержании прихода не лишняя. Золотой соверен оказался монетой самого высокого достоинства, который когда-либо находили в копилке. Послушник исполнил указание пастора и привез указанный ящик к обеду следующего дня. Кокс расположился в своей келье. Духовник открыл крышку ящика и выгреб груду мелких монет на стол, одна монета встала на ребро, покатилась, упала со звоном и исчезла под кушеткой. Пастор решил поднять ее после подсчета всей суммы. Служитель разровнял кучу ладонью и мог на глаз определить количество денег, но приступил к скрупулёзному подсчету. Дважды пересчитав мелочь, Кокс упаковал деньги в мешочек и спрятал у себя в секретере. Погрузившись в подсчеты, он окончательно забыл об убежавшей монете. Вспомнил служитель о ней, лишь когда покинул приход, но решил не возвращаться. Хотя в его голове навязчиво крутилась мысль вернуться. Как будто что-то подталкивало его найти монету. Кокс так и поступил, он вернулся в жилище, хотя без особого желания, отодвинул кушетку от стенки и увидел в пыли монету. Пастор неуклюже наклонился и поднял ее, подошел к окну, чтобы в дневном свете досконально рассмотреть номинал, и весьма удивился найденному. Кокс с усилием отер древний чекан, и на аверсе проступила голова грозного правителя, на реверсе красовался орел, но какого года и государства пастор определить не смог. Немного стертый гурт серебряной монеты придавал ей форму неправильного круга. Пастор постарался предельно тщательно вычистить с помощью пасты найденную монету, которую еще долго изучал. В итоге он принял решение незамедлительно отправиться в Стэнли к оценщику, чтобы узнать о ее происхождении и стоимости.

В этот же день оценщик единственной передвижной антикварной лавки, что регулярно появлялась на рыночной площади, принял пастора.

– Какое ваше мнение, господин Виссон? Не томите, – не терпелось Коксу узнать всю правду о находке. Оценщик укоризненно посмотрел на служителя и возобновил внимательно исследовать монету, разглядывая через лупу, затем взвесил ее. Ни слова не говоря, он взял толстый справочник, что-то долго искал, с шелестом перелистывая затертые страницы. Наконец, он отложил книгу в сторону, откинулся на спинку стула, глубоко вздохнул и произнес:

– Парадоксально, что эта монета оказалась в ящике для пожертвований на храм Сына Бога. Кокс раскрыл широко глаза и с изумлением произнес:

– Извольте объяснить.

– Это тирский шекель, то есть сребреник. Первый век нашей эры. Серебро весом почти четырнадцать граммов.

– Поразительно. Сколько может стоить эта монета?

– Приблизительно тысячу фунтов, или она может быть бесценной, если взглянуть с библейской точки зрения.

– Я не понимаю.

– Как же, пастор? Ваша прямая обязанность помнить, за сколько сребреников Иуда продал Христа. Отступник получил от первосвященников шекели именно этого достоинства.

Кокс отшатнулся, но оценщик постарался успокоить его:

– Не пугайтесь. Мы можем только фантазировать, является ли данный шекель одним из тех тридцати сребреников или нет. Свидетельств-то мы не имеем.

Виссон, не выпуская монету из рук, еще раз глубоко вздохнул и добавил:

– Желаете продать?

– Монета не продается, – произнес опешивший Кокс, вырвал монету и сорвался с места.

– Если надумаете, вы знаете, где искать меня! – крикнул Виссон вслед.

В глубокой задумчивости пастор возвращался в родной приход. Самолюбие служителя было уязвлено до глубины души тем, что ему указали на его место. Всю дорогу Кокса мучил вопрос: каким образом шекель оказался в ящике? Кто его хозяин? Он не предполагал, что теперь делать с монетой. Тысяча фунтов – не малая сумма, и Кокс допускал возможность продать монету. С другой стороны клирик мог бы стать причастным к творению библейской истории, что тешило его эго. Кокс рассматривал появление шекеля как знак свыше. Очевидный факт того, что именно он стал избранным обладателем артефакта. Его воображение об избранности настолько буйно разыгралось, что он забыл слова оценщика касательно теоретической принадлежности сребреника тем тридцати. Между тем он не задавался вопросом, кто его избрал и для какой цели, Служитель уверовал, что находка, несомненно, повлияет на всю его дальнейшую жизнь в исключительно положительном смысле. Подойдя к стенам прихода, Кокс утвердился в мысли отправиться на аудиенцию к Епископу, чтобы испросить совета.

Глава 2

Проходя по двору, к пастору подбежал послушник и сообщил, что его третий час дожидается некий посетитель. Кокс не был в расположении кого-либо принимать и велел перенести встречу на завтра, но послушник передал слова незнакомца, что он отказывается покидать приход, пока Кокс не поговорит с ним. Мужчина ожидал пастора у входа в келью, переминаясь с ноги на ногу. Пастор исказил подобие улыбки и пригласил пройти внутрь.

– Я не задержу вас в столь поздний час, – начал посетитель, – имя мое Роджерс. Я нумизмат.