Мертвая топь

– Да понятно было, что Хольгеру мало одной словенской земли. Ярмо дани и грабежи – дело времени. Не остановим их в Ладоге – они будут здесь. Не остановим здесь – будут в Пскове. А у меня семья.

Гостомысл молча кивнул.

– Хорошо, – тихо сказал он. – Я рад, что смерть обошла тебя стороной. За твой труд и за возвращенный меч я хочу тебя отблагодарить.

Гостомысл пригласил Рогдара следовать за ним. Вышли на улицу, пересекли двор и оказались в конюшне. Князь подвел Рогдара к стойлу гнедого жеребца.

– Это Сивка, – сказал Гостомысл, ласково погладив коня по гриве. – Теперь он твой.

– Это слишком дорогой дар за столь малые труды.

– Не тебе оценивать свой труд. Пусть теперь послужит тебе и побыстрее доставит тебя к жене – домой.

С заднего двора прорезался истошный вопль. Кричала женщина, отчаянно, надрывно, и скрежет ее голоса звенел холодным ужасом. Гостомысл и Рогдар стремительно пересекли двор.

Нилина, измазанная в крови, лежала на земле, глядя остекленевшими глазами в хмурое небо. Возле нее на коленках сидела другая служанка, прижимая к ее перерезанному горлу руку. Пыталась остановить кровь.

Перепуганная до бледноты, девушка подняла на Гостомысла мокрые глаза. Князь тяжело вздохнул, проведя по мрачному лицу ладонью. В руке Нилины лежал окровавленный нож.

Утром Гостомысл не успел попрощаться с Рогдаром. Во двор въехал малый конный отряд из дюжины вооруженных всадников. Двое ведущих устало спешились, осмотрелись опытным взглядом. Один из них неспешно подступил к крыльцу, оглядывая князя тяжелым взглядом глубоких глаз – злых, подозрительных, с едким прищуром. Грязными ногтями поскреб жесткую бороду, поросшую по осунувшемуся лицу.

– Ты Гостомысл?

– Кто спрашивает?

– Кнуд. Я посол мира. Это Торн. – Указал он на крепкого варяга, глядевшего на князя исподлобья медвежьими глазами. – Он сборщик податей.

– Я податей не плачу.

– Об этом и потолкуем, – утробным голосом пробубнил Торн сквозь густую бороду и стянул шапку с коротко стриженой головы.

– Мы от конунга Хольгера, – любезным тоном пояснил Кнуд и слабо растянул губы в искусственной улыбке. – Нужно обсудить случившееся недоразумение на Волхове.

Застонал больной ветер, нагоняя на Холмгород налитые тучи. Мгновение князь и посол смотрели друг другу в глаза. Наконец Гостомысл кратко кивнул, задумчиво опустив потухший взгляд: скрыл мелькнувшую в них безысходность.

Кнуд поднялся на крыльцо. Проходя мимо Рогдара, мельком глянул в глаза. В усталом взгляде варяга тускло поблескивала волчья тоска: его оторвали поручением от дома. В легком, осторожном шаге виднелись навыки охотника.

Торн ступал шумно, медленно, степенно. Он по-медвежьи раскачивался, его глаза, блестящие под массивными надбровными дугами, давили недобрым взглядом. Он держал широкую ладонь на оголовье каролингского меча.

Войдя в княжеский терем, они затворили за собой дверь.

С рыхлого неба сорвался плаксивый дождь, постукивая по деревянной черепице княжеского терема. Потянуло сквозящим холодом.

Рогдар спешно покинул Холмгород. Едя верхом по дороге, ведущей в Псков, несколько раз обернулся, чтобы взглянуть на дым кострища, на котором ранним утром сожгли тело Нилины. Далекий отголосок минувшей битвы ударил по ней, как варяжский меч.

Из всех последних событий вынес одно лишь заключение: люди рождаются, чтобы умереть на войне, и если она их обошла стороной – значит, что-то пошло не так.

Рогдар опустил голову, надвинув капюшон.

Бревенчатая изба стояла в ухоженном дворе, огражденном старым плетнем. В красных оконцах сквозь мутную слюду виднелись кружевные занавеси. Их узор напоминал хрустальную изморозь на стеклах. Соломенная крыша золотилась в теплых лучах осеннего солнца, зависшего на очищенном небесном куполе. Беленые стены сияли снежной чистотой.

Она бочком отворила дверь, держа в руках деревянный таз, который выволокла во двор и неуклюже выплеснула воду. Куры с возмущенным кудахтаньем разбежались по двору.

– Ой… – Она провела рукой по открытому лбу, убирая с лица витиеватый русый локон.

Свежий осенний ветер легонько подул, обтягивая вокруг ее стройной фигуры бежевую подпоясанную рубаху, расшитую на воротнике и рукавах славянскими узорами.

Рогдар вошел во двор, ведя коня за узду. Подняла на него голубые глаза, выронила таз и спущенной стрелой бросилась к нему. Теплыми руками обхватила его шею, губами быстро касалась его щек, бороды, носа и глаз. Жадно прижималась к нему, висла на нем и быстро дышала, удерживая накатившие слезы.

– Вернулся! Вернулся, мой хороший! Родной мой! Любимый мой! Живой! Родненький, живой!

На мгновение отстранилась от него, бегло осмотрела и, радостно пискнув, вновь прижалась, ненасытно сжимая его нежными руками.

– Познакомься, Каля. Это Сивка.

– Ой, а где же ты коня раздобыл?

– Гостомысл подарил.

Она вновь прижалась к Рогдару, повисла на шее.

– Как же я рада! Как я рада! Ой… а что это у тебя? – Нахмурилась, осторожно прикоснувшись пальцами к его виску.

Рогдар махнул головой.

– Не обращай внимания.

– Кошмар! – воскликнула она, жалобно изогнув брови.

– Не выдумывай.

Каля утянула его за руку в дом, усадила за стол и живо засуетилась возле печи. Устало подпирая рукой подбородок, Рогдар наблюдал за ней. Она хлопотала среди чистоты, порядка и уюта. Быстро и ловко что-то переставляла, разогревала в натопленной печи и ставила на стол всё, чем можно накормить.

На радостях забыла спросить, чем закончился их поход.

– Ну, кушай, родной.

– А ты?

– Я поела.

Не притронулся к еде. Привлек Калю к себе и прижался головой к ее животу. Она вплела ласковые пальцы в его волосы.

– Ты дрожишь, – сказал он. – Тебе холодно?

– Нет. Просто…

– Скажи.