Без права на ошибку

Модуль жилого отсека соединялся с кабиной через небольшую герметично закрывающуюся дверцу. Хозяйка прошла без особого труда, лишь нагнув голову, а вот Добрынину с его габаритами пришлось не только согнуться, но еще и повернуться боком, чтоб вписаться в узкий проход плечами. За стенкой модуля был отсек с двигателем, причем полностью открытым, видимо, для максимального доступа ко всем его узлам. И далее – снова такая же герметичная дверца в кабину.

– У тебя тут как в подводной лодке, – усмехнулся Добрынин, просовывая через вторую дверь свой объемный торс.

– Двигатель и трансмиссия должны быть изолированы от жилого отсека, – ответила девушка, усаживаясь за руль. – Там и жара, и запахи, и шум стоит. Но и возможность ремонта в полевых условиях тоже нужно было предусмотреть. Поэтому конструкторы всякие варианты продумывали, в том числе и такой.

Добрынин влез в кабину, закрутил штурвал, герметизируя дверцу, уселся на второе кресло и принялся с интересом осматриваться. Всяких кнопок, приборов, экранов и экранчиков тут было, пожалуй, даже побольше, чем в подводной лодке. Кресла – удобные, явно предназначенные для дальних поездок. Обзорность – отличная, несмотря на довольно узкие оконца. Может, потому что посадка высоченная, а слепую зону под носом убирало зеркало на козырьке перед лобовым стеклом? Высоко сижу, далеко гляжу…

Девушка, умостившись на водительском кресле, щелкнула каким-то тумблером на панели, и двигатель, приглушенно зарычав, ожил.

– Ну что? Знакомиться будем? – обернувшись, спросила она. – Я – Юка. Вообще-то – Юля, но отец меня всегда Юкой звал. В память о матери, она у меня кореянка.

– Сергей, – представился Добрынин. – Ничего такой у тебя такой грузовичок. Серьезный.

– Мой «Тайфунчик», – улыбнулась Юка, плавно трогая с места махину. – Ни разу еще не подводил, хотя пашет уже лет семь и пятьдесят тысяч по нынешним дорогам прошел.

Первое, на что сразу же обратил внимание Данил, это отсутствие наружных шумов в кабине. За стенкой отсека работал, ревя турбиной, мощный дизельный двигатель – а здесь, в кабине, стояла практически полная тишина, словно они и впрямь были в отсеке подводной лодки. Только легкий гул из-за стенки – и все.

– Это же военная машина, верно? Транспортник? – спросил Добрынин. – Наверняка перед самым Началом на производство поставлен, потому что я таких нигде раньше не встречал и даже о существовании этих машин не слышал.

Юка кивнула.

– Военный, да. Но до производства не добрались, хотя и планировалось. Война помешала. Разрабатываться они начали с десятого года. К тринадцатому уже было собрано и испытывалось около десяти модификаций. Они разные были: и с более серьезной броней, и с другими модулями, и на четырех колесах… Мой вот – именно такой. КАМАЗ-63968 «Тайфун-К». Шестиколесная формула, три ведущих моста, транспортный модуль для десанта, мощность двигателя четыреста пятьдесят лошадей, автоматическая трансмиссия, запас хода по топливу – полторы тысячи километров. И с собой у меня всегда еще столько же, в дополнительных навесных баках. Так что уехать можно черт те знает куда. А еще – кондиционер, фильтр-вентиляционная установка и мощнейшая защита от радиации.

– И никакого вооружения? – удивился Данил.

– Меня красный крест защищает, – улыбнулась девушка, крутя рулем и объезжая здоровенный булдыган посреди дороги. – Да, вооружения на нем почти нет, только ПКТМ на крыше. Управление, кстати, с твоего места – выдвижная консоль под торпедой. Но мне и не нужно. Я человек мирный.

Честно сказать, Добрынину было до жути интересно, зачем и почему девушка в одиночку раскатывает по просторам страны на огромном бронированном монстре. Чем живет, чем занимается, как добывает средства к существованию? Красный крест – почему и зачем? Скорая помощь? И как смогла она решиться, будучи одна в своей машине, подобрать на дороге незнакомого человека?! То ли отважная такая, то ли беззаботная, а то ли просто не все до конца соображает… А если он грабитель?!.. Этот вопрос он и задал прежде всего.

– Вообще, конечно, ты прав, – кивнула Юка. – Я не маленькая, понимаю, что к чему. У нас сколько раз было, на дороге тормознуть пытались. Но в таких случаях ведь все сразу понятно… Помню, первый раз начали по колесам стрелять – но не тут-то было, они пулестойкие, не так просто даже из калаша пробить. Еще как-то разбойнички своего товарища на дорогу выложили, вроде как он весь такой больной и умирающий. Мы остановились, но выйти не успели. А они решили, что этого достаточно. Начали по кабине стрелять, по стеклам. Ага… – она заливисто рассмеялась. – Стекло выстрел четырнадцатого калибра держит. Недолго, конечно, две-три пули всего, но выдержит. А тут всего то и делов, какой-то пять-сорок пять… Ну, я по газам – и деру. Этот, болящий, еле успел на обочину прыгнуть. А тут что… Я видела, как ты по дороге шел, а потом – раз – и в кювет прыгнул. Сразу понятно, прячешься. Если прячешься – сам боишься. Какой же тогда ты грабитель?

– И это все твои соображения? – усмехнулся Добрынин, понимая, тем не менее, что в логике ей не откажешь.

– Нет, не все. Еще есть. Во-первых, вдвоем веселее. У таких как ты, у путешественников, всегда в запасе интересные истории найдутся. А долгая дорога под интересную историю всегда короче. И если идет путник, один, сам по себе – почему бы не подвезти? Мы с отцом всегда таких подбирали.

– Но то – с отцом, – заметил Добрынин. – А сейчас ты одна. Вон каким ястребом кинулась, когда я нож из-за спины показал…

– Не знаю… Может, по привычке, – пожала она плечами. – К тому же я видела, что ты сразу в модуль не полез. Сначала мыться начал, снарягу мыть… То есть – все как я сказала, согласно законов гостеприимства. И пока ты мылся, я внутреннюю дверь и открыла. Иначе ты даже в тамбур бы не попал.

– Логично, – признал Добрынин, не так давно пришедший к такому же умозаключению. – Это во-первых. А во-вторых?..

– А во-вторых, помощь мне нужна, – кивнула девушка. – А ты в своем комбезе так внушительно выглядел – сразу понятно, бывалый. Да и оружия на тебе как игрушек на новогодней елке.

Вот это другой разговор. Данил сразу почувствовал какое-то внутреннее облегчение, будто сложную проблему решил. Может, очерствел душой, может, и всегда был более склонен к прагматизму – но такой вот деловой разговор его устраивал гораздо более, чем непонятные по своей логике поступки. А тут все ясно: помощь потребовалась, вот и подобрала.

– Что нужно? – сразу взял он быка за рога и не удержался от шутки: – Если убить кого – так это мы запросто, ты только скажи. Два года никого не убивал, соскучился по работе.

Юка кинула на него быстрый тревожный взгляд, но Добрынин, предвидя ее реакцию, заржал, довольный собой:

– Да шучу, шучу. А то подумаешь – вот подобрала маньяка на свою голову… Я нормальный, тихий, спокойный, если меня не трогают. Так чем помочь? Какова оплата за проезд?

– Работа не думаю, чтобы сложная или опасная. Просто придется определенное время затратить, – ответила девушка. – В поселке Полевой за Пензой до Войны была птицефабрика «Васильевская». Специализировались на выращивании цыплят-бройлеров. Если не знаешь, бройлер – это скороспелый гибрид домашних животных, полученный путем межпородного скрещивания. То есть выводят генетически модифицированного детеныша и начинают откармливать на убой. Растет он мгновенно, за пару месяцев из маленького комочка может отожраться в тушку до трех килограммов. Птицефабрика, как это понятно из названия, специализировалась на выращивании цыплят. После Войны, естественно, все в запустение пришло, персонал разбежался, фабрика встала. Но вот живность там, как оказалось, осталась. И выжила. И продолжала жрать. И расти. И – радиация. И спустя какое-то время выросли такие твари…

Добрынин кивнул.

– Понял. Мы их куропатами называем. Огромная туша, тонны три-четыре, а то и до пяти доходит. Шкура, хрящ, слой жира – пулей хрен возьмешь. А бегает так, что за твоим броневиком угонится. Ты их имеешь ввиду?

– Именно. Откуда знаешь?

– Я сам из Сердобска. У нас они вовсю орудуют.

– Уже в Сердобске?! – вытаращив глаза, Юка обернулась к нему. – И много?! Нам-то говорили, что они еще и за территорию не выбрались… Вот это да… Вот это скорость распространения у них!..

И тут Добрынин вдруг понял, что сотворил глупость. Он не знал, как обстоят дела в этом времени. Это через десять лет куропаты уже будут вовсю орудовать в Сердобске. Видели они такого птенчика и раньше, во время первого долгого рейда, но как обстоят дела сейчас, на десять лет раньше, он не знал и знать не мог. Вполне возможно, курозавры еще только начали разбегаться по округе. А тут он, такой, заявляет, что очень даже с их повадками знаком, и в Сердобске их пруд пруди. Мда… надо бы поосторожнее с подобными заявлениями.

– Ну то есть как… – принялся на ходу изворачиваться он. – Про «орудуют» это я, конечно, приукрасил… но одного такого мы буквально на днях видели неподалеку от города. Попытались отстрелить – куда там. Пух летит, а толку нет. Его только крупным калибром и валить.

Девушка с задумчивым видом кивнула:

– Тогда понятно… Тогда еще куда ни шло. А то так сказал, можно подумать, они у вас кишмя кишат…

– Ладно. Оговорился, – отмахнулся Добрынин, пытаясь быстрее замять свою ошибку. – Так в чем дело-то? Что нужно?

Юка помолчала немного, решая, видимо, как бы помягче преподнести, чтоб спутник сразу наотрез не отказался, и ответила:

– Мне нужна туша. Не вся, но много. Нужно отобрать пробы. Шкура, подкожный слой, оперение, мышцы, жир, мозговые клетки, ткани сердца, желудка и костного мозга. Времени на отбор обычно требуется много, часа полтора или около того. И все это должно проходить в спокойной обстановке. Так что… – она пожала плечами, – нужно будет подстрелить такого вот… эм… куропата, затем подцепить тушу и отволочь на безопасное расстояние. И там, пока я буду работать, тебе придется меня охранять. Ну а уж после этого я тебя доставлю куда скажешь. Так что? Поможешь? Мне очень надо!.. – и она, повернув голову, жалобно посмотрела ему в глаза.

– А трос-то есть?

– Конечно! Сто метров троса толстенного, с крюком! Сзади под модулем, в специальном ящике.

Данил задумался. И не над тем, поможет ли он – это было и без того понятно, красивые девушки имеют определенную власть над сильной половиной человечества – а над тем, как все это провернуть. Собственно, задача была не очень сложная. Подойти на расстояние выстрела, свалить курёнка, отойти, подождать, пока спадет ажиотаж у остальных, и, снова пододвинувшись к туше, отмахнуть порядочный кусок. Ничего такого, чего бы он раньше не делал. Вот только одна проблема – ПКТ, которым вооружен броневик, для такой задачи не подойдет. Тут рисуется два варианта: либо крупным калибром тушку нашпиговать – либо попытаться винторезом точно в глаз. И раз КПВ, а тем паче 2А72 у них в наличии нет, то вариант остается один. Вот интересно, нахрена ей куропат?!

– А чем ты вообще занимаешься, если тебя куропаты интересуют? – осведомился он. – Времени у меня вагон, помогу тебе с удовольствием. Но… может быть приоткроешь уже карты для ясности понимания? Если, конечно, информация не секретная.

– Секретов тут нет, – Юка помотала головой. – Но рассказывать долго придется…

– Так дороги-то еще километров семьдесят, а то и больше, – усмехнулся Добрынин. – И это только до Пензы, а ее еще объезжать, потом по тракту М-5 до поселка… Даже не семьдесят, а больше сотни! До вечера еще пилить. Время есть.

Она рассмеялась.

– Обычно истории рассказывают те, кого подвозят. Но… ладно. Сначала я, потом ты. Договорились?

Добрынин кивнул и услышал от нее вот что.

Почти всю свою сознательную жизнь девушка прожила в Балашове, на западе Саратовской области. Отец ее, военный медик, привез все свое многочисленное семейство – ее, сестру, брата и мать – из Тюмени, когда девочке было всего четыре месяца. И тут, в Балашове, семейство и осело на постоянное место жительство. Отец после увольнения в запас устроился хирургом в районной больнице, сестра, брат и сама Юка учились, а мать, так и не найдя достойной работы, вела домашнее хозяйство.

Когда началась Война, Балашов был постепенно хиреющим, умирающим городом. Градообразующие предприятия почти вымерли, оборонных предприятий и крупных военных баз не имелось, и наверно потому город практически не зацепило бомбардировками. Однако от того было не легче – еще сильнее бомбардировок прошлись по городу радиация, голод, банды мародеров, и всеобщий беспредел. Все было так же, как, наверное, и в большинстве городков российской глубинки: люди разделились на общинки, и каждая выживала, как могла, пытаясь отгрызть кусок побольше у соседа и не дать отгрызть у себя.