О чём рассказали картины

– Вечерний вид в деревне. Орловская губерния, Клодт М.К., 1874, Дальневосточный художественный музей

– Портрет неизвестной, Крамской И.Н., 1886, Ярославский художественный музей

– Неудача, Коровин К.А., 1880-е, Государственна Третьяковская галерея

– Прерванное свидание, Брюлов К.П., 1827-1830, Государственна Третьяковская галерея

– В мастерской художника, Маковский К.Е., 1881, Государственна Третьяковская галерея

– Вид Константинополя при лунном освещении, Айвазовский И.К., 1846, Государственный Русский музей

С квартиры на квартиру

Раиса заприметила Архипа в первый же день их знакомства в госпитале в Таганроге.

Воспитанная в приюте Раиса не знала ни домашнего уюта, ни любящей семьи – только недоедание, ветхое платье и тяжелый труд сызмальства. Может поэтому она всегда старалась устроиться на кухне. Сперва прачкой и посудомойкой, позже научилась стряпать.

В добавление к этому она считала себя дурнушкой, которой суждено вековать в одиночестве, что и отразилось на ее характере.

Ей было уже тридцать, когда она попала в госпиталь, где лечились уцелевшие герои обороны Севастополя. Там её приметил будущий работодатель, капитан артиллерии, Павел Петрович Хватов и по выписке из госпиталя уговорил работать на него, дескать его денщику всё труднее справляться с хозяйством.

Быстро освоившись со скромными запросами хозяина и его слуги, Раиса пыталась понять, что связывало барина и его бывшего крепостного. Она никак не могла взять в толк, почему Архип так печется о здоровье хозяина. Денщик отставного капитана артиллерии, нянчился с барином как с малым дитём. И гулять он его выводил, и белье его сам стирал, и лекарство давал – чисто «сестра милосердия» не меньше. Многие часы, проведенные рядом с больным, тяжело сказывались на слуге. Архип похудел, осунулся, глаза ввалились, что сильно её огорчало.

Их ждал долгий путь – сперва в разорившееся поместье, а затем и в Петербург, где они поселились в съемной квартире неподалеку от больницы Марии Магдалины, что на Васильевском острове.

Попасть в столицу – где работу стряпухой найти становилось всё труднее, а платили всё меньше – было великой удачей. Вот уж пятый год как они здесь, у неё ни одной подруги: чисто волчья стая – «чужакам здесь не место».

Врач приходил через день, осматривал раны, назначал порошки, процедуры, говорил ей какие блюда нельзя готовить, а какие надо. Тогда она сердилась – "не дело дохтору стряпуху учить".

Теперь поняла – доктор тогда уже знал – дело плохо и жалел капитана.

А ей было жалко Архипа – ловкий, сильный, умелый, какой-то нездешний, также как и она. Раиса и сама никак не могла привыкнуть к жизни в столице: всё чужое, соседские стряпухи, всё норовили напакостить «новенькой».

Порой, глядя на Архипа, она и удивлялась зачем ее наняли. Но когда увидела, как Павел Петрович говорит со слугой – какая у него большая, огромная любовь к своему другу, соратнику и помощнику, такое редко увидишь в господских домах – поняла, что это привязанность двух преданных друг другу людей. А теперь ее забота – помочь старому слуге и другу хозяина, когда тот отойдет в мир иной.

То, что для Павла Петровича Архип был не просто слугой было очевидно. Подобные отношения она видела, когда вместе с обозом оказалась на поле боя. Это была ее первая работа после приюта – сестра милосердия в госпитале. Обоз с лекарствами в сопровождении полка угодил в засаду горцев. Старые солдаты прятали, закрывали грудью от пуль молодых новобранцев. Рая помнит их лица – с таким лицом спасают детей и любимых. Такое же лицо было у барина и его слуги – они понимали, поддерживали друг друга, порою без слов.

Постепенно силы оставляли капитана.

Аккурат на Рождество, сразу после причастия он тяжко вздохнул и отошёл.

Горе Архипа было столь велико, что не мог он ничего делать, только сидел и молчал, глядя на закрытую дверь спальни. Раиса не могла остаться в стороне и взяла на себя все хозяйственные дела, связанные с похоронами. Телеграммы семье в Курск, место на кладбище и отпевание взял на себя душеприказчик Павла Петровича, Федор Макарович.

На следующий день Архипа прорвало на воспоминания.

– Мы с Павлом Петровичем с самого детства вместе. Я моложе его всего-то на шесть годков. Он меня, трехлетнего, из речки вытащил! И с той поры я от него никуда не отлучался!

Вскочит, походит из угла в угол и вновь продолжит.

– А когда я ему в лесу от волков помог отбиться, он батюшку своего уговорил мне вольную дать. Ни дня порознь, ты понимаешь? Он меня и грамоте учил, и географии, будь она неладна.

Тяжелый вздох, нервные шаги, скрип табурета.

– И надо было так случиться – вдали от родных, семьи.

Так и метался он с обрывками памяти по комнате, пока не забылся тревожным сном на сундуке возле двери.

Пустынное Смоленское кладбище, голые деревья и жуткий мороз усиливали скорбь.

Прощание с любимым барином и другом было тяжёлым и печальным.

Хотя по-настоящему тяжело было только двоим: сослуживцу Павла Петровича по крымской войне, Федору Макаровичу и Архипу. Кроме Раисы были ещё священник, да четверо кладбищенских рабочих – вот и вся процессия.

Удары молотка и мерзлые комья пушечным грохотом отозвались в душе верного слуги.

От неожиданности у Архипа вдруг подкосились ноги. Он опустился на колени перед могилой и не мог пошевелиться. Мрак горя поглощал его.

Не сразу Архип пришел в себя. Могильный холм с крестом и никого рядом кроме кухарки, что трясла его за плечи.

– Ну слава Богу, очухался! А то боялась, что придется тебя на себе тащить.

Архип тяжело поднялся, и вдвоём они покинули кладбище. Сперва медленно, едва переставляя ноги, потом постепенно ускоряя шаг.

Они уже дошли до Малого проспекта, когда их нагнал Федор Макарович.

– Куда вы? Я договорился, вы можете остаться на квартире еще на неделю.

– В Пантелеймона, моя знакомая служит у отца Иоана, там пока остановимся.

– Ну давайте я вас хотя бы до Биржи довезу!

– Благодарю вас, Федор Макарович, а то я уже вся взмокла.

Они с трудом усадили Архипа в сани и тронулись в путь.

Вскоре они уже шли по льду Невы.

До храма Святого Пантелеймона оставалось совсем чуть-чуть. Мимо ярмарки, на Марсовом поле, перейти Чугунный мост и вот он – храм Пантелеймона.

Редкие прохожие оглядывались на странную пару: старика с остекленевшим, невидящим взглядом ведёт старуха с потрепанным узелком в руках.

Тяжёлая ночь в келье дьякона. Архип метался по комнате, периодически впадая в забытьё.

Всё изменилось утром, на Крещение. Они стояли в притворе, когда подошедший отец Иоан, окропил их, будто бы выплеснул ушат холодной воды на скорбящую пару: «Во имя Отца, Сына и Святаго Духа! Аминь!»

Внезапно Архип выпрямился, будто пробудился, и, оглядевшись по сторонам, обратился к Раисе:

– Поедешь со мной?