Самосбор: Легенды Гигахрущевки

– Это как так?

– А вот так. Утром пошел его проведать, да в домино партейку разыграть, а вместо его ячейки… Ну… Пусто, в общем. Ни двери, ни койки, ни ковра на стене – ни-че-го. Темный проем, голые стены без намека на вентиляцию и воздух… Затхлый такой, нездешний. Я только глянуть и успел – тут же ликвидаторы подбежали, шланг внутрь бросили и все. На месте ячейки моего друга – надежная бетонная пломба.

– То есть вы думаете, что это могли быть…

– Думают другие. Думают, что Гигахрущевка в очередной раз сломала чью-то жизнь безо всякой логики и смысла. А я знаю. Это все из-за них. И их Хранилища. Так что если ты собрался отыскать эту ячейку, – с этими словами старик посмотрел Николаю прямо в глаза. В его взгляде полыхала когда-то подавленная, но сейчас вновь разгорающаяся ненависть, – то заклинаю тебя Чернобогом, сделай это. Во что бы тебе это ни стало!

* * *

Длинный стальной ключ от жилячейки незаметно исчез в ящике стола ушлого начальника блока. Его поросячьи глазки засверкали от удачно провернутого обмена. Николай его энтузиазм не поддержал. Холодный взгляд сверлил инженера толстого человека в пиджаке за большим столом. Тот не выдержал и отвел глаза. Сейчас он выглядел жалко.

– Ладно, держи справку свою. Будешь теперь на довольствии, как рядовой стрелок ликвидаторского корпуса на пенсии. На этих харчах не располнеешь, но про другое и разговора не было. Куда тебе ее сунуть?

– В карман. Нагрудный, на кителе, – ответил инженер с металлом в голосе. От каждого его слова начальник блока чувствовал себя все неувереннее.

– Так…вот сюда, значит…Ага, готово, – неуклюжие пальцы затолкали документ лишь со второй попытки.

Николай коротко кивнул и, развернувшись на сто восемьдесят градусов, пошел на выход, чеканя шаг.

– И… вот еще! Про обмен наш…не болтай, ага?

Ничего не ответив, инженер хлопнул за собой дверью, толкнув ее культей. Теперь его единственным домом была жилячейка Димки Жижова. Ну, что же, и это ненадолго.

Получая нищенскую норму пищевого концентрата, Николай вовсе перестал появляться на заводе. Чтобы его детище не пылилось без дела, изобретатель с горем пополам обучил Диму работе за станком. Сделать переналадку оборудования он, конечно, был не в состоянии, но хотя бы исправно обслуживал сложный агрегат. Большего от Димы и не требовалось – завод уже увеличил свои показатели выхода продукта на два порядка.

В один из вечеров, Дима застал своего товарища склонившемся над столом. Его глаза были закрыты. На лбу выступил пот. От звука открывшейся гермодвери он вздрогнул.

– Коль, ты чего? – растеряно спросил Дима, замерев посреди ячейки.

– У меня будет одна просьба, которая тебе не понравится, – произнес изобретатель, буравя своего друга безумным взглядом. – И ты ее для меня выполнишь…

Работа закипела в конце следующей же смены. В обмен на оставшиеся чертежи собственных изобретений, Николай договорился о приобретении необходимых материалов. Вскоре жилячейка наполнилась грудой инструментальной стали, старыми списанными баллонами из-под аргона и десятками разворотов с чертежами изделия и схемами электропитания. Инженер договаривался, убеждал и руководил, практически не отдыхая. Дима был его верными руками и старался облегчить жизнь товарищу всем, чем мог. Он понятия не имел, что за той чертой, которую переступил его одаренный друг, ни один человек помочь ему был не в силах. Изобретатель мало ел, практически не спал и целыми сменами не разгибался, склонившись над документами. Все сложные схемы он чертил в голове. На бумаге они появлялись лишь когда Дима возвращался с завода и перечерчивал то, что ему говорилось. Пронзительный взгляд Николая теперь все чаще был направлен куда-то вглубь себя. Не концентрируясь ни на чем конкретном, он проходил сквозь предметы и устремлялся дальше, через бетонные стены и стальные гермодвери, туда, где должно было находиться скрытое от глаз человека Хранилище. Вскоре от инженера остался лишь этот взгляд. Лишь он держал на ногах высушенное, скособоченное и осунувшееся тело. Лишь не потерявшие остроту зрения глаза не давали телу окончательно раствориться в бесконечности Хруща.

Семисменок тяжелой работы сменялся семисменком еще более изнурительного труда. Пол жилячейки был завален грудами деталей, частями электросхем и недоработанными прототипами. Все свободное время Дима Жижов, под постоянным надзором своего друга, вытачивал, сверлил, собирал и подключал. Работа кипела, как когда-то, бесконечно давно, во время создания «Старателя». Но теперь, вместо надежды и веры в будущее, которое непременно станет лучше от результата работы, инженером руководило нечто совсем иное. В его душе осталась лишь остервенелая решимость к своему последнему походу и мрачное желание неотвратимого конца.

Спустя десятки смен кропотливого труда, когда оба товарища уже привыкли жить, скрючившись над очередной частью изобретения, все внезапно закончилось. Последний элемент конструкции оказался на своём месте. Стрелки манометра и мультиметра показали нормальное давление сжатого воздуха и напряжения сети. Они, наконец, были готовы. Новые руки. Два массивных стальных протеза с мощным электроприводом, способным мгновенно обеспечить силу сжатия новых пальцев Николая в сотню килоньютонов.

– Этого достаточно, чтобы скомкать гермодверь, как лист бумаги, – пробормотал Дима. Он знал для чего сделаны эти протезы. Знал, хоть это никогда и не произносилось вслух. Знал, но боялся признаться даже самому себе.

– И уж точно достаточно, чтобы вскрыть дверь Хранилища и перебить хребты всем, кого я там найду, – мрачно закончил Николай. На его лице подрагивала кривая улыбка.

На самодельном верстаке, рядом с протезами, остался небольшой граненый кусок стали. Николай заметил его, немного прищурился, и резко повернулся к Диме.

– Осколок видишь?

– Вижу, это мы когда…

– Не важно. У меня резец выпал, пока карандаш во рту держал. Вкрути мне его туда. Если будет нужно, я тем уродам глотки перегрызу.

– Коль, там же заражение может пойти, подхватишь еще что-нибудь, заболеешь.

– Не успею, поверь.

– А обезбол? За ним ведь надо в медблок…

– К Чернобогу твой обезбол, – тихо оборвал его Николай. – Вставляй так.

* * *

В какой-то момент инженер сбился со счета, какое гигастроение оставил позади. Имя, номер родного этажа и жилячейки давным-давно выветрились из его памяти. В голове инженера пульсировала лишь цель. Он знал, что ищет и как поступит, когда найдёт. А почему он это делает и что послужило причиной – уже было неважно. Инженер перестал даже пытаться узнать о местонахождении Хранилища у случайных людей. Его, как он думал, вело возмездие, а оно не может ошибиться. Но такие мысли часто приходят в голову для оправдания своей безумной одержимости.

Однако, время от времени, все же приходилось идти на контакт с другими жителями, чтобы укрыться от самосбора. Изобретатель стучал в гермодвери с просьбой впустить его, но ответом, чаще всего, служила полная тишина. Но ему и не требовалось согласие жителей жилячеек. Зарядив батареи протезов и съев весь найденный концентрат, инженер оставлял позади себя лишь безвольные тела с перебитыми позвоночниками и искореженные гермодвери.

Наученный горьким опытом, когда навстречу попались ликвидаторы, инженер начал покидать ячейки, едва смолкали сирены. Этого было достаточно, чтобы скрыться на лестнице до подхода отрядов зачистки. Но, в обмен на драгоценное время, изобретатель получал горы слизи, бесформенные тела и непонятные отростки под ногами, через которые приходилось переступать.

Переждав в кое-как запертой ячейке очередной самосбор, инженер привычно выскочил в коридор и, повинуясь чутью, спустился на два лестничных пролета вниз. Этаж, на который он попал, выглядел покинутым. На полу не было слизи, как будто и не было никакого самосбора. Шаги в коридоре эхом разлетались вокруг. Не обращая внимания ни на что, изобретатель прошёл по коридору, завернул за угол, пересек небольшой открытый пятачок и вдруг… Нет, не увидел. Пока только почувствовал. Из глубины коридора, в котором не работало освещение, потянуло ласковым теплом. Инженер прибавил шаг. Теперь появился и мутный свет. Странно, что его не было видно раньше. Робкие лучи дарили покой и уверенность. Они словно подхватили инженера и повели его сквозь неуютный мрак и сырость Гигахрущевки. Не в силах больше плестись и экономить силы, он перешёл на бег трусцой, с трудом переставляя ноги под тяжестью стальных протезов и свинцовых батарей.

Неожиданно, будто из ниоткуда, из сияния возникла гермодверь. Она была заперта, но инженер точно знал, что он должен ее открыть. Не важно зачем. Не важно, что за ней. Он должен это сделать. Привычно вставив стальные пальцы в едва заметные щели между дверью и стеной, он начал выламывать переборку. Электропривод взревел, работая с максимальным усилием. Таких крепких дверей изобретателю еще не встречалось. В момент, когда уже показалось, что все, сталь не поддастся, дверь распахнулась. Легко и спокойно, будто и не была заперта. Инженер хотел подумать об этом, но не успел. Он замер, устремив взгляд вперед.

На него обрушилась сокрушительная волна света и тепла. Лицо обдало свежим воздухом, какого никогда не существовало в вентиляции Гигахрущевки. Изобретатель сделал шаг вперёд, переступив через порог и вдруг понял, что под ногами больше нет бетона. Вокруг распахнулось безграничное голубое пространство с клубами чего-то белого и воздушного. «Облака», – вспомнил инженер картинку из дедушкиной энциклопедии. Вдруг налетел порыв ветра, подхватил изобретателя и понёс вперед и вверх – навстречу свету и теплу. В лицо его бил воздух, который он никогда не вдыхал – свежий, несущий запах разнотравья и летнего зноя. Значения этих слов были ему неизвестны, но они возникали в голове сами собой, из неизвестных доселе закоулков памяти. Об этом некогда было задумываться. Он летел. Парил, то разрезая прохладную взвесь облаков, то вновь выныривая под бережные лучи света.

Вдруг картинка немного дрогнула – на глазах появились слезы. Возникли и тут же потекли щедрыми ручьями. Искренняя влага без боли утраты и жалости к себе. Ветер сдувал слезы счастья, но на их месте выступали новые. И душа от них вдруг начала петь и жадно дышать жизнью, словно делая это впервые.

– Как же хорошо! – закричал сквозь плач Николай, вдруг вспомнив своё имя.

Он понял, что наконец счастлив. По-настоящему, без условностей и внутренних противоречий счастлив, вопреки тому мраку, который пришлось пережить. Мимо него, в этой круговерти, пролетали книги, чертежи, картины и многое-многое другое. Николай протянул руку и поймал один из томов. «Аккумулятор литиевый повышенной емкости».

– Да это гениально! – воскликнул инженер, пролистав чертежи.

Разжав пальцы, он схватил попавшую в поле зрения папку. «Покрытие полиуретановое стеклонаполненное слизестойкое».

– Во химики дают! – восторженно протянул Николай. – Да это же и есть… Хранилище! Я нашёл! Нашёл!

Инженер прислушался к себе и понял, что в нем не осталось злости. Вся эта чёрная гниль, скопившаяся в нем и толкавшая вперед столько времени, вышла вместе со слезами, оставив после себя спокойную пустоту, постепенно заполняющуюся тихой радостью. Николаю стало невообразимо тесно в замызганном кителе и грязной майке. Он взялся руками за свои лохмотья и легко разорвал их. Теперь ничего не стесняло движение его рук… Рук. Рук! Живых! Теплых! Своих! Вместо протезов вновь красовались здоровые руки! Вместе с ужасными стальными протезами исчезла и боль, ставшая вечным спутником инженера. Николай рассмеялся от радости. Теперь не было никаких барьеров. Плевав на все, он еще быстрее понесся вперед.

Вперёд…

И ввысь…

* * *

– Гы! На орла похож, – пошутил ликвидатор. Голос его глухо доносился через переговорную мембрану костюма химической защиты.

– Твою же ликвидаторскую дивизию, Серый. Достал уже твой юмор! Че вообще за орлы?

– Ну птицы такие. В энциклопедии вычитал.

– Ботаник, блин.