Влюбленные женщины

Гудрун посмотрела на нее с отвращением.

– Ну, не знаю, – протянула Гермиона. – Лично для меня наслаждение от познания так велико, так восхитительно – ничто не может с этим сравниться, уверена, ничто.

– Познания чего, Гермиона? Приведи пример, – попросил Александр.

Гермиона вновь воздела глаза и завела ту же песню:

– М-мм… даже не знаю… Ну, взять хотя бы науку о звездах. Пришло время, когда я что-то о них поняла. Это так возвышает, так раскрепощает…

Беркин метнул в ее сторону испепеляющий взгляд.

– А тебе-то это зачем? – насмешливо поинтересовался он. – Ты ведь не стремишься к свободе.

Оскорбленная Гермиона отшатнулась от него.

– Знание действительно словно раздвигает пространство. Такое ощущение, будто стоишь на вершине горы и видишь оттуда Тихий океан, – сказал Джеральд.

– Застыв в молчанье на горе Дарьен, – пробормотала итальянка, отрывая глаза от книги.

– Не обязательно там, – возразил Джеральд. Урсула рассмеялась.

Когда все затихли, Гермиона продолжала как ни в чем не бывало:

– Знание – величайшая вещь на свете. Только это делает человека по-настоящему счастливым и свободным.

– Да, знание – это свобода, – согласился Мэттесон.

– Употребляемая в виде таблеток, – отозвался Беркин, глядя на плюгавого, сухонького баронета. Знаменитый социолог вдруг представился Гудрун аптечным пузырьком с таблетками спрессованной свободы. Зрелище позабавило ее. Теперь именно таким сэр Джошуа останется в ее памяти.

– Что ты хочешь этим сказать, Руперт? – спросила Гермиона с невозмутимым высокомерием.

– Строго говоря, знать мы можем только то, что уже свершилось и осталось в прошлом, – ответил он. – Это все равно что хранить прошлогоднюю свободу в баночках из-под крыжовенного варенья.

– Почему вы считаете, что можно знать только прошлое? – язвительно спросил баронет. – Разве закон всемирного притяжения распространяется на одно лишь прошлое?

– Да, – сказал Беркин.

– В моей книге есть очаровательное местечко, – неожиданно заговорила маленькая итальянка. – Герой подходит к двери и выбрасывает свои глаза на улицу.

Все рассмеялись. Мисс Брэдли подошла к графине и заглянула через ее плечо в книгу.

– Вот посмотрите! – сказала графиня.

– «Базаров подошел к двери и торопливо бросил глаза на улицу», – прочитала она.

Вновь раздался взрыв хохота, особенно отчетливо звучал смех баронета, – он напоминал грохот падающих камней.

– Что это за книга? – тут же спросил Александр.

– «Отцы и дети» Тургенева, – ответила маленькая иностранка, отчетливо произнося каждый звук. Чтобы не ошибиться, она еще раз взглянула на обложку.

– Старое американское издание, – заметил Беркин.

– Ну конечно же, перевод с французского, – сказал Александр хорошо поставленным голосом. – «Bazarov ouvra la porte et jeta les yeux dans la rue»[15 - Базаров открыл дверь и посмотрел на улицу (дословно, фр.).].

Он обвел веселым взглядом гостей.

– Интересно, откуда взялось «торопливо», – поинтересовалась Урсула.

Все стали гадать.

Тут, к всеобщему изумлению, служанка принесла большой поднос с чаем. Как быстро пролетел день! После чая все собрались на прогулку.

– Хотите пойти погулять? – спрашивала Гермиона каждого поочередно. Все согласились, ощущая себя заключенными, которых выводят на прогулку. Отказался только Беркин.

– Пойдешь с нами, Руперт?

– Нет, Гермиона.

– Ты уверен?

– Абсолютно, – ответил он после секундного колебания.

– Но почему? – протянула Гермиона. Ей отказали даже в такой малости, и от этого кровь вскипела в жилах. Она хотела, чтобы все во главе с ней пошли в парк.

– Не люблю ходить в стаде, – ответил Беркин.

У Гермионы перехватило горло, но она собралась с духом и произнесла с нарочитым спокойствием:

– Ну что ж, раз малыш дуется, оставим его дома.

Гермиона произнесла эту колкость с веселым видом, однако ее слова не произвели на Беркина особого впечатления – он просто стал держаться еще отчужденнее.

Направившись к остальным гостям, она обернулась, помахала ему платком и со смехом проговорила нараспев:

– До свидания, до свидания, малыш.

– До свидания, злобная карга, – сказал он про себя.

Гости пошли в парк. Гермионе хотелось показать дикие нарциссы, растущие на склоне холма. «Сюда, сюда», – напевно и неторопливо звучал ее голос. Всем вменялось в обязанность следовать за ней. Нарциссы были прелестные, но никто не обратил на них внимания. К этому времени Урсула кипела от возмущения, ее бесила сама атмосфера приема. Гудрун наблюдала и фиксировала все ироничным и бесстрастным взглядом.

Они видели пугливого оленя; Гермиона говорила с ним так, будто он юноша, которого она хочет обольстить. То был самец, поэтому ей надо было показать свою власть над ним. Возвращались гости через пруды, что дало Гермионе повод рассказать о ссоре двух лебедей из-за дамы. Она заливалась смехом, вспоминая, как отвергнутый влюбленный сидел на берегу, спрятав голову под крылом.

Когда они подошли к дому, Гермиона, стоя на лужайке, прокричала необычно резким и громким голосом:

– Руперт! Руперт! – Первый слог звучал высоко и протяжно, второй резко падал вниз. – Ру-у-у-перт!

Никто не отзывался. Вышла служанка.