Костяные часы

– Смотреть. Гулять. Найду дешевый ночлег. Попробую местную еду. И местное пиво подешевле. Постараюсь, чтобы меня не обобрали. Буду разговаривать с людьми. Непременно выучу хотя бы несколько слов на местном языке. Я там просто буду, понимаешь? – Брубек вгрызается в яблоко. – Иногда хочется быть одновременно везде, так сильно, что прямо… – Он жестами изображает взрыв бомбы в груди. – А у тебя такого никогда не бывает?

Мимо, хлопая крыльями, пролетает летучая мышь, будто марионетка на ниточках в дурацком фильме про вампиров.

– Вообще-то, нет, если честно. Я дальше Ирландии никуда не ездила. Мы иногда навещаем мамину родню в Корке.

– И как там?

– Там все по-другому. В Корке, конечно, нет всяких КПП и бомбы не взрывают, как в Северной Ирландии, но и там чувствуется напряженность, а о политике лучше вообще не заговаривать. Тэтчер все ненавидят, ну из-за Бобби Сэндса и его товарищей по голодовке. Там живет моя двоюродная бабушка, мамина тетя, ее зовут Эйлиш – так вот она просто блеск! Разводит кур, а в угольном погребе хранит ружье. В молодости она ездила в Катманду – на велосипеде, представляешь? Нет, правда. Вот ей точно это твое чувство знакомо – ну, что нужно везде-везде побывать. У нее масса всяких фотографий и газетных вырезок, я сама видела. Сейчас она живет на мысу недалеко от Бантри, на полуострове Шипсхед. Там такая глушь, ну просто край света. Вообще ничего нет – ни магазинов, ни… В общем, ничего. Но, если честно, мне там нравится. Только я это не каждому скажу.

В небе висит серп месяца, такой острый, что палец обрезать можно.

Мы молчим, но без неловкости. Потом Брубек спрашивает:

– Слушай, Сайкс, а ты знаешь про вторую пуповину?

Мне не видно его лица.

– Про что?

– Ну, младенец в утробе соединен с матерью…

– Да знаю я, что такое пуповина. А какая еще вторая?

– Ну, второй пуповиной психологи называют невидимую эмоциональную связь, которая существует между ребенком и родителями. Все детство. А в один прекрасный день ты крепко ссоришься – с матерью, если ты девочка, или с отцом, если ты мальчик, – и эта вторая пуповина разрывается. И вот тогда только и можно уйти в огромный широкий мир, стать по-настоящему взрослым, жить по своим правилам. В общем, это что-то вроде ритуала окончательного перехода к взрослению.

– Да я все время с ма ругаюсь! Ежедневно. Она обращается со мной как с десятилетней.

Брубек снова закуривает, с наслаждением затягивается, передает мне пачку.

– Я говорю о куда более крупной и неприятной ссоре. После которой сразу становится ясно, что ты больше не ребенок.

– А с чего это ты вдруг решил поделиться со мной перлами премудрости?

Он осторожно подбирает слова для ответа:

– Если сбегаешь из дома, потому что твой папаша – мелкий преступник, который бьет твою мать и спускает тебя с лестницы, когда ты пытаешься его остановить, то побег вполне оправдан. Беги. Я готов отдать тебе все свои деньги, скопленные на «Интеррейл». Но если сегодня ты сидишь здесь потому, что твоя пуповина оборвалась, то да, это больно, но неизбежно. Не вини маму. Ты просто стала взрослой, так что незачем ее за это наказывать.

– Но она дала мне пощечину!

– Спорим, ей сейчас тоже хреново.

– Ты ее просто не знаешь!

– А ты уверена, что знаешь, Сайкс?

– Да ты вообще о чем?!

Брубек не отвечает. Ну и я молчу.

В церкви тихо, как в могиле. Брубек спит на груде пыльных подушек. Мы прячемся на галерее вдоль задней стены; если вдруг сатанисты явятся сюда на черную мессу, нас не заметят. Ноги ноют, кровавый волдырь на ушибленном пальце пульсирует болью, а в голове крутится утренняя сцена: Винни со Стеллой в постели. Неужели секс со мной был так плох? Или я не так одевалась, не так говорила, увлекалась не той музыкой?

На моем «Таймексе» светятся цифры 22:58. Самые сумасшедшие минуты в «Капитане Марло» – конец недели, последние заказы субботнего вечера. Ма, отец и Гленда, которая работает у нас только по выходным, крутятся волчком; посетители вопят, размахивают пятерками и десятками, дымный смрад, шум голосов, выкрики, смех, перебранка, неуклюжие заигрывания… И никому нет дела до того, где сегодня ночует Холли. Музыкальный автомат на полной громкости изрыгает «Daydream Believer»[5 - «Мечтатель» (англ.).], или «Rockin’ All over the World»[6 - «Идем по всему миру» (англ.).], или «American Pie»[7 - «Американский пирог» (англ.).]. Шерон дрыхнет с включенным фонариком, спрятанным под одеялом. Джеко спит под иностранную речь, льющуюся из радио. А в моей комнате неприбранная постель, школьная сумка на спинке стула и корзина с выстиранным бельем у самой двери, там, куда ма обычно ее ставит, когда мы с ней в очередной раз разругаемся. Впрочем, в последнее время это происходит почти каждый день. А оранжевое электрическое зарево Эссекса разливается над рекой, сочится сквозь неплотно задернутые занавески, освещает стибренные в «Мэджик бас рекордз» постеры альбомов «Zenyatta Mondatta» и «The Queen is Dead». Нет, не буду я скучать по своей комнате.

Нафиг оно мне все нужно.

1 июля

Посвистывание, тихие шорохи, птичьи трели и ангел на витраже. Ах да, это же церквушка на острове Грейн, пронизанная первыми лучами солнца. Ма. Скандал. Стелла и Винни в объятиях друг друга. У меня перехватывает дыхание. Наверное, если с мужчиной слишком сближаешься, то его не так-то просто забыть. Любовь – это чистая бесплатная радость, пока она есть, но когда она исчезает, то за прошлое счастье приходится платить по завышенной цене, да еще и с процентами. 06:03, сообщают мои часы. Воскресенье. Эд Брубек. Вот он, спит на груде подушек, рот разинут, волосы встрепаны. Клетчатая фланелевая рубаха аккуратно сложена, прикрыта бейсболкой. Протираю глаза, разгоняя сон. Мне снились Джеко и мисс Константен; они распахнули какой-то воздушный занавес, за которым уходили вверх каменные ступени, как в кино про Индиану Джонса…

Да какая разница, что мне снилось? Я потеряла Винни! Стелла его увела.

Эд Брубек храпит, как медведь. Вот Брубек наверняка не изменит своей девушке. Если она у него есть. Большинство ребят из моего класса, поглаживая редкий пушок над верхней губой, любят намекнуть, что давно потеряли невинность «на вечеринке у друга»; особенно те, кто со своей невинностью не расстался. А Эд Брубек не отпускает никаких таких намеков, так что у него, скорее всего, все уже было. Только вряд ли с кем-то из нашей школы, иначе я бы об этом слышала. А вообще-то, черт его знает. У Брубека привычка держать рот на замке.

Хотя вчера он мне много чего рассказал.

О семье, об отце и все такое. С чего бы это?

Смотрю на него: даже во сне черты лица острые, уже не ребенок, но еще не взрослый.

Ответ очевиден: «Потому что ты ему нравишься, креветка безмозглая!»

Но если я ему нравлюсь, почему он не пытался за мной ухаживать?

Ишь какой умный, соображаю я. Сперва добивается моей благодарности.

Правильно. Ну конечно. Пожалуй, самое время делать ноги.

Вдоль растресканной проселочной дороги растут одуванчики и чертополох, а зеленые изгороди вздымаются выше головы. Утреннее солнце как лучи лазера. Из церкви я выбралась украдкой, прихватив Брубекову бейсболку – оказывается, очень удачно. Брубек если и рассердится, то не очень сильно. До Рочестера отсюда миль шесть или семь по шоссе, на которое можно выйти напрямик, через поля. Ну, стертые в кровь ноги выдержат. Все равно в моей сумке нет походной аптечки. В животе бурчит от голода, но желудку придется потерпеть, так что до Рочестера пусть лучше заткнется – а уж там найдем что поесть. Наверное, зря я не попрощалась с Брубеком и не сказала ему спасибо, но если бы он в ответ непринужденным тоном предложил: «Да ладно, Сайкс, может, все-таки отвезти тебя в Грейвзенд?», то я вряд ли смогла бы отказаться.

Проселочная дорога упирается в какую-то ферму.

Перелезаю через ограду, обхожу поле капусты.

Еще одна ограда. В небе еле заметной точкой кружит ястреб.

Наверное, шести дней вполне хватит. Полиция начинает искать пропавших подростков не раньше чем через неделю. Так что шесть дней – хороший срок, чтобы доказать ма, что в этом огромном злобном мире я способна выжить самостоятельно. И тогда я смогу разговаривать с ней с позиций силы, или как там это называется. И прекрасно обойдусь без помощи Брубека, чтобы он не набивался мне в бойфренды. Просто нужно аккуратно расходовать деньги, тогда их надолго хватит. А может, вспомнить времена, когда мы развлекались магазинными кражами?

Как-то раз в прошлом году, в субботу, мы с девчонками поехали в Чатем, на роликовый каток с дискотекой, праздновать день рождения Эли Джессоп, но там была такая тоска, что Стелла, Аманда Кидд и я смылись и решили прошвырнуться по главной улице. Аманда Кидд спросила: «Ну, кто хочет половить рыбку?» Я отказалась, но Стелла кивнула, ладно, мол, так что и мне пришлось притвориться, будто я тоже вся такая крутая, и мы пошли в универмаг «Дебенхем». Я в жизни своей ничего не крала и чуть не обоссалась от страха, когда Стелла сперва спросила у продавщицы что-то совершенно бессмысленное, а потом нарочно, но якобы случайно уронила со стенда в косметическом отделе два тюбика помады, наклонилась за ними, и один сунула себе в ботинок. Потом и я поступила точно так же с парой классных сережек и даже нагло спросила у продавщицы, до скольки открыт магазин. Как только мы благополучно вышли на улицу, мне показалось, что мир выглядит иначе, словно все правила в нем полностью переменились. Я поняла: если умеешь держать себя в руках, то можно получить все, что хочешь. Аманда Кидд, например, прикарманила темные очки стоимостью фунтов десять. Стелла – помаду от «Эсте Лаудер», да и стразы в краденых сережках сверкали, как настоящие брильянты. Затем мы направились в кондитерскую «Сладкая фабрика», и пока мы с Амандой Кидд совали конфеты в карманы и за пазуху, Стелла заговаривала зубы какому-то парнишке из тех, что подрабатывают там по субботам: она, мол, уже сто лет его здесь видит, и он ей даже снился, и не хочет ли он встретиться с ней после работы? А под конец мы заглянули в универмаг «Вулворт». Пока мы со Стеллой с самыми невинными намерениями изучали хит-парад 40 лучших синглов, к нам подошли заведующий секцией и продавец, взяли нас в кольцо, а тамошний охранник привел за локоток Аманду Кидд, белую как полотно. Ее трясло от страха. «Вот вместе с этими самыми она как раз сюда и явилась!» – рявкнул охранник. Заведующий хотел отвести нас к себе в кабинет, и все мое самообладание тут же куда-то улетучилось, но Стелла по-прежнему держала себя в руках и презрительно осведомилась: «А вы кто такой, собственно говоря?»

Заведующий миролюбиво сказал: «Пройдемте, милочка» – и попытался взять ее за плечо.

Стелла гневно отшвырнула его руку и заорала уже в полную силу: «Не распускайте свои грязные лапы! И вообще, с какой стати вы решили, что мы с сестрой имеем какое-то отношение к этой… магазинной воровке? – Она зыркнула в сторону Аманды Кидд, которая уже рыдала в голос. – Нет, вот вы мне скажите, что именно мы украли в вашей мерзкой лавчонке, где торгуют всяким барахлом? – С этими словами Стелла вытряхнула содержимое сумочки на прилавок и заявила: – Только смотрите не ошибитесь, мистер, не то в понедельник мой отец пришлет вам судебную повестку! Не заблуждайтесь на мой счет: я отлично знаю свои права». Покупатели уже с любопытством глазели на нас – и, чудо из чудес, заведующий пробормотал, что, возможно, охранник ошибся, так что мы свободны и можем идти. Стелла снова рявкнула: «Я и так знаю, что свободна и могу идти куда захочу!» – сложила вещички в сумочку, и мы выбрались на улицу.

Потом мы вернулись на дискотеку и никому не сказали, что случилось. Маме Аманды пришлось вызволять дочь из «Вулворта». Я страшно боялась, что Аманда нас заложит, но она не посмела. С тех пор она ходила в школьную столовую с другими девчонками и мы с ней больше не разговаривали. Сейчас в нашем классе она чуть ли не лучшая по успеваемости, так что, похоже, происшествие в «Вулворте» пошло ей на пользу. Но дело в том, что я, в отличие от Стеллы, ни воровать, ни врать не умею, а ей в тот день вполне удалось убедить меня, что мы ни в чем не виноваты. Представляете, какой дурой я чувствовала себя теперь, когда она и из меня сделала Аманду Кидд? Неужели Стелле вообще не нужны друзья? Или для Стеллы дружба – средство получить то, что хочется?

Слева от меня крутая насыпь четырехполосного шоссе, а справа – поле, расчищенное, судя по всему, для массовой застройки. Там всякие экскаваторы, бульдозеры, какие-то времянки и бытовки, высокие проволочные ограждения и всякие таблички типа «На территории объекта носить защитную каску»; а над табличкой «Посторонним вход воспрещен» намалевано граффити «На нашем флаге нету черного цвету» и пара свастик, на случай если кто не понял. Еще рано, 07:40. Брубек, наверное, уже катит на своем велосипеде домой, а в «Капитане Марло» ма с папой еще спят. Впереди замечаю вход в туннель под шоссе и направляюсь туда. Метрах в ста от входа вижу какого-то мальчишку, останавливаюсь. Странно… Это ведь…

Да это Джеко! Стоит и смотрит, как я иду к нему. Нет, настоящий Джеко сейчас в двадцати с лишним милях отсюда, рисует какой-нибудь лабиринт, или читает книгу о шахматах, или делает что-нибудь такое, что только он умеет; однако у этого мальчишки точно такие же встрепанные каштановые волосы, та же фигура, та же манера держаться и даже красная футболка Ливерпульского футбольного клуба точно такая же, как у Джеко. Я знаю, как выглядит мой брат, так что передо мной либо он, либо его невесть откуда взявшийся близнец. Иду не моргая, чтобы он вдруг не исчез. Метрах в пятидесяти от него машу рукой, а мальчишка, который никак не может быть моим младшим братом, машет мне в ответ. Окликаю его по имени, но он не отвечает, а поворачивается и уходит в туннель под шоссе. Не знаю, что и думать, бегу следом, почему-то боюсь, что он ушел из дома и отправился меня искать, хотя и понимаю, что это никак не может быть он, потому что откуда ему знать, где я.