Томка вне зоны доступа

Я осекся. Аудитория вздрогнула. Они поняли, что я имел в виду.

– Упаси бог, – сказала Света Губайдулина.

– Да. Так вот, через пару лет у ребят начнутся все эти ЕГЭ и прочие радости детства. Думаю, никому из нас не хочется, чтобы что-то подобное повторилось. А еще я думаю, что нам надо помочь Вартановым. Поддержать как-то. Вот мы с вами сейчас разойдемся и обнимем вечером своих детей, а они… поедут в морг…

У меня запершило в горле. Пора было заканчивать.

– Ладно, вы поняли, что я хотел сказать.

Я отправился на свое место. Меня провожали гробовым молчанием. Я чувствовал их взгляды затылком.

– Спасибо, все правильно. – Виктория Александровна подошла к первой парте и раскрыла свою кожаную папку. – Итак, уважаемые родители, давайте обсудим несколько моментов. Это очень важно…

…И тут, собственно, началось.

Знаете, я никогда не считал наш родительский коллектив образцовым. Возможно, в самом начале я питал иллюзии, что с годами мы подружимся, объединимся и все наши проблемы будем решать сообща. Надеяться на это позволял уже имеющийся детсадовский опыт. Но все же я оставался реалистом и не ждал идиллии, чтобы не разочаровываться. Все мы обычные, нормальные, живые люди.

Однако то, что я увидел и услышал на этом внеочередном родительском собрании, серьезно подорвало мою и без того тлеющую веру в человечество. Через полчаса после старта дискуссии я сам готов был послать Макса к машине за выпивкой.

Для начала кто-то выразил недоумение, что здесь нет никого из Вартановых. Эту умницу, к счастью, сразу одернули: с ума сошла, ты представляешь, что там у них сейчас творится?!

Потом Светка Губайдулина (я не сомневался, что она сорвется) ввернула фамилию Гмыря в очень недвусмысленном контексте. Дескать, в классе, где верховодят такие типы, рано или поздно должно было что-то случиться. В кабинете на мгновение повисла зловещая тишина. Убедившись, что родители Гмыри отсутствуют (впрочем, как всегда), завелась мама его кореша Венедиктова: «На что это вы намекаете? Что мой Паша дружит с уголовником? Что он сам уголовник?!»

Тут родители детей, в разное время и в разной степени страдавших от внимания «гмыринской банды», обнаружили удобную и очень уязвимую мишень. Елене Венедиктовой пришлось несладко.

– Мы еще в третьем классе пытались с вашим Павлом разобраться! Он чуть руку моему сыну не сломал!

– А после того случая с воровством он давал обещание, что возьмется за ум. Вы сами что тогда обещали? Не отчисляйте, не выгоняйте, не сообщайте в полицию, он хороший мальчик! Забыли?

– А сколько можно за вами бегать, когда весь класс деньгами сбрасывается? Вы что, особенные? Нарожали целую роту, и что теперь? Почему мы вас должны кормить?

Бедная мама Веника. Оказавшись один на один со стихией, эта бесхитростная толстушка забыла все свои навыки общения, приобретенные за годы работы на мясном рынке. В отчаянии и немой мольбе она обратила свой взор к классной.

– Товарищи родители! – пыталась вмешаться Анжела. – Давайте не будем превращать нашу встречу в коллективное избиение! И без перехода на личности, пожалуйста!

На время успокоились. Венедиктова насупилась, но не ушла. Очевидно, надеялась на реванш.

Психолог Виктория попыталась подготовить родителей к предстоящим беседам детей со следователями. Это довольно сложная и не всегда приятная процедура, мамочкам бы внимательно послушать, но дискуссия вновь скатилась к выяснению отношений.

Я быстро понял, чего не хватает. Мужского слова. Но нас, мужиков, тут всего трое. Причем я уже выступил и добавить мне было нечего. Федя занял выжидательную позицию, а на ораторские способности Макса я вообще никогда не возлагал надежд. Увы, остальные папаши класса в очередной раз предпочли самоустраниться.

– Мы детей совсем запустили! – выступала Светка Губайдулина, стуча ладонями по парте. – Если раньше мы хоть что-то придумывали, походы в горы, на концерты, постановки театральные устраивали, гостей интересных звали, – вот Антон выступал, знакомых своих приглашал, – то сейчас никому ни до чего нет дела. Каждый в своем тесном мирке замкнулся. Я устала вам предлагать – давайте вот это сделаем, туда сходим, на это сбросимся. Что я слышу? Ой, некогда, незачем, ой, опять на что-то сбрасываться, давайте просто им пиццу купим. А мне что, одной все это надо?

– Да от тебя только и слышишь – дайте денег! – возражала тетушка с рыжей копной, которую я, к слову, так и не вспомнил. – Всё дай, дай, дай! Я их печатаю, что ли?

– Да я на себя разве прошу?! Их ведь уже ничего не интересует в этом возрасте, кроме телефонов с этими вконтактами дебильными! Мы их теряем, как вы не понимаете! И, Анжела Генриховна, вы меня простите, конечно, но при вашей нагрузке у вас никаких сил не хватит с каждым персонально решать какие-то их проблемы. А им ведь пойти некуда, пожаловаться некому. Какой смысл в таком классном руководстве? Готовить их к экзаменам, а на остальное забить?!

Рихтер хмурилась, но молчала.

– Твоей Кате в этом смысле повезло, – фыркала рыжая. – Ты же дома сидишь, не вламываешь на работе по двенадцать часов.

– О, господиии! – выла Света.

Я молча посматривал на Викторию. Она посматривала на меня. Что-то между нами промелькнуло. Так в «Пролетая над гнездом кукушки» переглядывались сестра Рэтчетт и Рэндалл МакМерфи, пока сидящие вокруг сумасшедшие на сеансе групповой терапии бесновались из-за чьих-то семейных проблем.

Мы поняли друг друга без слов.

Я снова вышел из-за стола. Поднял руку. Дамы угомонились.

– Выпустили пар, девушки? – Я обвел аудиторию тяжелым взглядом. – Теперь давайте по существу, без этих дежурных соплей. Вартанову в классе обижали?

Мамочки начали переглядываться. Венедиктова раскрыла было рот, но я знаком велел ей молчать.

– Все знают, что обижали, – продолжил я. – Следующий вопрос: что было сделано после того случая в прошлом году, когда Гелю на пустыре за школой избили ее же одноклассницы? Вы, кстати, помните, из-за чего избили? Из-за телефона. Попросили дать позвонить, а у нее оказался кнопочный «Нокиа». Лохушка!

Виктория смотрела на меня с нарастающим ужасом.

– Да-да, все так и было. Откройте интернет и полистайте – там полно таких роликов. Сукины дети еще и видео выкладывают. Кто-то провел беседу с нападавшими? Кто-то объяснил им, что так делать нельзя? Что это неправильно?

Молчание.

– Нет, не объяснили. Потому что поздно. Потому что эти вещи надо втолковывать в том возрасте, когда они учатся чистить зубы и подтирать задницу. Теперь остается сразу бить по башке, чтобы рефлекс вырабатывался.

Венедиктова демонстративно уставилась в окно. Рыжая Копна зачем-то полезла в свою сумку.

– Я знаю, что все мы замечательные родители – самые лучшие и умные, и никто нам не указ. И дети у нас прекрасные, ангелочки просто, а не дети, и если кто-то их обидит, тот дня не проживет. Ну, выпрыгнула какая-то нерусская из окна – о чем тут плакать. Кто ее знает, может, из-за несчастной любви выпрыгнула. Правильно?

Класс по-прежнему безмолвствовал. Рихтер, кряхтя, уселась за учительский стол, уткнулась в бумаги. Света смотрела на меня с растерянностью. Она не ожидала от меня такого крена. Пожалуй, только Виктория понимала, что я делаю. В ее глазах я прочел одобрение.

– Ладно, девушки, можете забыть эту лирику. Я для вас не авторитет, как какой-нибудь Лабковский, но поверьте мне как менту: у любой трагедии есть имена и фамилии. У меня все.

Я проследовал на место.

– Вот это ипостась, – произнес Макс.

Я выполз из аудитории совершенно выжатый. Хотел смыться незаметно, чтобы избежать лишнего персонального общения. Вы не хуже меня знаете, что родительское собрание не заканчивается со словами «всем спасибо, до свидания», – въедливые мамочки еще долго атакуют классного руководителя, решая личные вопросы.

Я почти улизнул. Лишь у самой лестницы в коридоре меня перехватила Виктория Александровна. Я как чувствовал, что этот стук каблучков за спиной по мою душу.

– Антон Васильевич, если не ошибаюсь? Подождите секунду!

– Да, конечно.

Она тоже выглядела утомленной. Общение с нашими девушками – то еще удовольствие.

– Хотела вас поблагодарить, – сказала она смущенно.

– За что?