Скажи пчелам, что меня больше нет

Из его горла вырвался странный хрип, отдаленно напоминающий смех, и в гортани образовалось что-то вроде раздвоенной шишки. Мне показалось, что я нащупала в хряще небольшую впадинку – там, где впивалась веревка. Я потрогала собственное горло для сравнения.

– Забавно… Гектор Макьюэн тоже так говорил. Только он и правда исцелял людей. Я сам был тому свидетелем!

Опустив обе руки, я открыла глаза.

Роджер вкратце поведал о своих взаимоотношениях с Уильямом Баккли – начиная с роли, которую тот сыграл в его повешении после битвы при Аламансе, до внезапного появления давнего предка в Инвернессе в 1980 году. Уильям присоединился к поискам Джема, когда мальчика похитил бывший коллега Брианны, Роб Кэмерон.

– Тогда он и стал мне… больше, чем другом, – добавил Роджер и смущенно потупился. – Бак отправился со мной. Сына мы там, естественно, не нашли, зато встретили другого Джеремайю. Моего родного отца.

Голос зятя дрогнул. Я сочувственно потянулась к его плечу, однако он лишь отмахнулся, вновь пытаясь откашляться.

– Все в порядке. Расскажу об этом как-нибудь потом. – Сглотнув, он выпрямился и посмотрел мне в глаза. – Но когда Бак – так мы его звали – прошел сквозь камни, с нами обоими что-то произошло. Вы вроде бы говорили, каждый последующий переход дается тяжелее?

– Мне и после первого было не по себе. – Я внутренне содрогнулась при воспоминании о жуткой гудящей пустоте, где существует лишь слабый проблеск сознания между вдохом и выдохом. – Хотя ты прав, ощущения с каждым разом все более неприятные. Что же с вами случилось?

– Со мной – почти ничего. Ненадолго потерял сознание, очнулся от недостатка кислорода. Хватаю воздух ртом – весь в поту, голова кругом. Еле встал на ноги – меня потом еще долго качало. А вот Бак…

Роджер нахмурился, уставив в пространство затуманенный взгляд: наверняка он сейчас видел перед собой Крейг-на-Дун и заново проживал момент пробуждения от капель дождя на лице. То, что я испытывала трижды… По спине пробежал неприятный холодок.

– У него что-то случилось с сердцем. Он чувствовал боль в груди и левой руке и дышал с трудом. Даже встать не мог – говорил, его будто придавило каменной плитой. Я принес Баку воды, и вскоре ему стало полегче. По крайней мере, он сумел подняться и побрел дальше, наотрез отказавшись хоть немного передохнуть.

После они расстались: Бак отправился искать дорогу в Инвернесс, а Роджер пошел в Лаллиброх, а затем…

– Лаллиброх! – На этот раз я схватила-таки зятя за плечо. – Ты был там?

– Да, – улыбнулся он, накрыв ладонью мою руку. – И встречался с Брайаном Фрэзером.

– Ты? С Брайаном? – Я недоуменно тряхнула головой. Какая-то бессмыслица!

– Полная бессмыслица, – весело согласился Роджер, словно прочтя мои мысли. – Мы попали не туда, куда хотели? – вернее, не тогда. И очутились в 1739 году.

В ответ на мой пристальный взгляд он лишь растерянно развел руками.

– Ладно, оставим это на потом, – твердо сказала я и продолжила осмотр. «Medias res»… Что, черт возьми, доктор Макьюэн имел в виду?

Со стороны ручья доносились голоса детей; вдалеке на сухом дереве пронзительно крикнул ястреб. Боковым зрением я видела на мертвой ветке темный силуэт огромной, будто торпеда, птицы. А затем услышала – или мне лишь почудилось? – как кровь шумит в артерии. Слабый, едва заметный звук, отличимый от биения пульса. Меня ничуть не шокировал тот факт, что слышу я… пальцами. Словно это было в порядке вещей.

– Говори со мной еще, – попросила я. Не только чтобы расслабить мышцы его гортани, но и чтобы заглушить пугающие звуки. – О чем угодно.

Роджер задумчиво помычал и тут же закашлялся. Я убрала руки, давая ему возможность размять затекшую шею.

– Извини, – просипел он. – Бобби Хиггинс сказал, у вас много новых поселенцев. Выходит, Ридж растет?

– Как на дрожжах, – подтвердила я, продолжая осмотр. – После возвращения мы насчитали не менее двадцати новых семейств. А когда приехали из Саванны, куда нас ненадолго занесло ветром войны, – к ним добавились еще три.

Слегка нахмурившись, Роджер кивнул и искоса посмотрел на меня зелеными глазами.

– Полагаю, священника среди вновь прибывших нет?

– Нет, насколько я знаю. Так ты подумываешь… то есть все еще хочешь стать…

– Хочу, – смутился Роджер. – Правда, до сих пор не прошел полный обряд рукоположения; нужно будет это как-то уладить. Приняв решение вернуться, мы с Бри долго обсуждали, чем могли бы заняться – в Ридже. Ну и… – Он поднял плечи и уперся ладонями в колени. – Я мог бы стать священником.

– Но ведь, по сути, ты уже им был, когда вы жили здесь! – удивилась я. – Так ли необходимо официально принимать сан, чтобы вернуться к прежнему занятию?

Роджер ответил не раздумывая – по-видимому, давно все для себя решил.

– Да. Я не чувствую вины за то, что хоронил, крестил и сочетал браком местных жителей. Кто-то должен был это делать – лучше меня с ролью пастора никто бы не справился. Однако я хочу, чтобы теперь все происходило по-настоящему. – Легкая улыбка тронула его губы. – Это как разница между помолвкой и браком. Между обещанием и клятвой. Даже если знаешь, что никогда не нарушишь слово… – он мучительно подбирал нужные слова, – хочется для надежности скрепить его клятвой. Чтобы было, на что опереться в минуты сомнений.

Клятва… За свою жизнь я дала их немало. Роджер прав: все они – даже те, которые пришлось нарушить, – что-то значили для меня, имели вес. Некоторые из них действительно служили мне опорой. И продолжают служить.

– Разница действительно есть, – признала я.

– Удивительно… – сказал он вдруг с улыбкой. – Разговаривать с врачом и правда легко! Особенно если он держит тебя за горло. Думаете, стоит испробовать метод Макьюэна?

Я выпрямилась и задумчиво посмотрела на свои руки.

– Думаю, вреда это не причинит. – Я искренне надеялась, что права. – Только, знаешь… – добавила я и тут же ощутила под пальцами движение кадыка.

– Знаю, – прохрипел Роджер. – Никаких ожиданий. Поможет, так поможет. А если нет – по крайней мере, хуже не будет.

Кивнув, я принялась легонько ощупывать шею. В центре горла виднелся шрам от трахеотомии, которую я сделала, чтобы спасти ему жизнь, – едва заметная ложбинка шириной не больше дюйма. Провела по ней большим пальцем: сверху и снизу проходили кольца здоровой хрящевой ткани. Должно быть, ему стало щекотно от моих прикосновений; Роджер вздрогнул – кожа шеи вмиг покрылась мурашками – и засмеялся.

– Гусь разгуливает по моей могиле, – пошутил он.

– Скорее топчется по твоему горлу, – улыбнулась я. – Повтори еще раз, что говорил доктор Макьюэн. Все, что вспомнишь.

Роджер откашлялся, и я почувствовала под ладонью трепыхание кадыка.

– Он ощупал мое горло. Так же, как вы сейчас, – с улыбкой добавил зять. – Потом спросил, знаю ли я, что такое «гиоид», или «подъязычная кость». – Рука его невольно потянулась к шее, но замерла на полпути. – Макьюэн сказал, что у меня она примерно на дюйм короче, чем следует. И что в противном случае я был бы уже мертв.

– Интересно… – Поместив большой палец ему под челюсть, я попросила сглотнуть.

Зять послушно выполнил просьбу. Не отнимая пальца, проделала тот же опыт с собой.

– Черт подери! – поразилась я. – Конечно, выборка небольшая – к тому же нужно учитывать анатомические особенности разных полов. Но, похоже, он прав. Возможно, ты – неандерталец.

– Кто-кто? – Роджер ошарашенно уставился на меня.

– Шучу. Хотя неандертальцы действительно имели строение гиоида, отличное от современных людей. По мнению большинства ученых, хомо неандерталенсис и вовсе обходились без него, поэтому и не могли говорить. Однако мой дядя Лэмб… Подъязычная кость необходима для связной речи. Она удерживает язык в правильном положении, – пояснила я, заметив непонимание на лице зятя. – Так вот, дядя не верил, что неандертальцы были немыми. Считал, что у них гиоид просто располагался немного по-другому.

– Чрезвычайно увлекательно, – вежливо сказал Роджер.

– Итак, продолжим. Что доктор Макьюэн сделал после замечания о твоем гиоиде? Как именно он тебя касался? – спросила я, вновь обхватывая руками его шею.

Роджер откинул голову назад и сместил мою руку чуть ниже, осторожно раздвинув пальцы.

– Примерно так.