Паутина

Раднецкий вошел. Аня остановилась и остолбенело уставилась на него, как на ожившего покойника.

– Добрый вечер, Анна Ильинична, – произнес он.

– Что… что он здесь делает? – наконец, сказала она хриплым голосом, обращаясь к Ольге. Но ответил ей Сергей:

– Я приехал за вами. Моя жена жива, вы ее ранили, но очень легко. Пуля просто царапину на виске оставила.

Она недоверчиво смотрела на него.

– Я говорю правду. – Он говорил и чувствовал, что язык еле шевелится во рту. Снова потянуло в сон, неудержимо, так бы и лег прямо здесь на ковре… – Анна Ильинична, вы должны вернуться домой. Ваши маменька и тетушка очень переживают, не зная, где вы, и что с вами.

– Я не вернусь. – Она покачала головой и даже отступила назад, будто боясь, что сейчас он схватит ее в охапку и потащит из квартиры. – Я не могу… Не могу показаться им на глаза.

– Сергей, может, Гуго звать? – спросила Ольга. Она явно была настроена решительно. – Барышня ехать не хочет, надо ей поможать.

– Нет! – вскрикнула Аня, испуганно метнувшись к кровати и хватаясь за столбик. – Не поеду! Никуда не поеду!! – и добавила уже спокойнее: – Завтра. Завтра поеду. Пожалуйста. – Это было произнесено уже шепотом, как детская мольба.

В другом состоянии Раднецкий, может быть, и не послушал ее, и впрямь силком отвез бы к тете, но сейчас ему было почти все равно.

– Хорошо, – сказал он. – Ольга, до утра Анна Ильинична побудет здесь.

– Но,..– запротестовала было Ольга, но он так посмотрел на нее, что она тут же замолчала. – Я напишу записку к генеральше Лисицыной, что ее племянница в безопасном месте, пусть Гуго отвезет на Большую Морскую. Я сейчас напишу и поеду обратно домой… – Он сел к секретеру, достал из пачки лист бумаги и открыл чернильницу. – А утром Гуго отвезет туда Анну Ильиничну. – Он взял в руку перо, удивившись его тяжести, и начал медленно водить им по бумаге, едва видя, что пишет.

– Но, Сергей, так нельзя, – сказала Ольга. – Барышня хорошей семьи. Она не может здесь остаться на ночь. Сергей… да что с тобой?

Голова Раднецкого упала на стол. Ольга подошла и потрясла его за плечо, но он не шевелился.

– Вот черт! Спит. Не разбудить. Что делать теперь? – спросила она у Ани. Та пожала плечами. – Придется Гуго звать.

Гуго было приказано перенести Раднецкого в будуар и уложить там.

– А что делать с вами? – спросила, когда слуга вышел, скорее саму себя, нежели Аню, Ольга. – Куда вас на ночь поместить? У меня все комнаты заняты… Ладно, – решила вдруг она, – вы здесь останьтесь. Только обещаете – не убивать его. Обещаете?

Аня послушно закивала.

– Вы здесь ложитесь. – Ольга указала Ане на свою кровать. – Я ухожу. У меня работа. Много работы ночью. Утром приду. Давайте платье расстегну, помогу вам. Вот. Теперь ложитесь и спите.

Она ушла. Аня осталась одна. Она подошла к закрытой двери в будуар, приоткрыла ее и посмотрела в щелку. Раднецкий лежал на спине, прямо на полу, на расстеленном куске овчины, накрытый одеялом. Несколько минут Аня глядела на него, мелко дрожа. Он был совершенно беззащитен сейчас, когда так крепко спал. Она могла бы довершить начатое и отомстить за Андрея…

Но сил у нее не было, да и желания тоже. Как холодно! Она закрыла дверь в будуар, разделась, подошла к кровати, откинула покрывало и юркнула под одеяло. Какое-то время лежала, ворочаясь с боку на бок, пытаясь согреться и стуча зубами; затем все же провалилась в сон…

«Мой любимый Андрей! Сейчас у нас в Шмахтинке начало июня. Белая ночь, очень теплая. Даже жаркая. Я сижу у окна в своей спальне, смотрю на небо и вдыхаю благоухание сирени. Как она пахнет ночами! Ты помнишь, любимый: именно под сиренью, в такую вот белую ночь, ты в первый раз поцеловал меня. Мне было четырнадцать, тебе семнадцать. Но я уже тогда знала, что буду твоей, только твоей! Я тогда уже любила тебя без памяти…

Андрей, очень душно. Я распахнула окно настежь, а дышать все равно трудно. Я зажгу свечу и выйду в сад. Ты ждешь меня там, я знаю. Под нашей, под той сиренью… Я приду к тебе.

Ночная роса приятно холодит ноги… А ветра нет, сад не колышет ни листочком. Я иду по траве, неслышно ступая босыми ногами.

Все равно душно. Снять все. Сбросить с себя. Я буду Евой. А ты – Адамом. А наш сад – Эдемом… Вот она впереди, наша сирень. Я вижу тебя под нею, мой возлюбленный. Ты лежишь и спишь. Как ты прекрасен! Я разбужу тебя поцелуем, легким, как прикосновение крылышка ночного мотылька…

Проснись, мой любимый! Я пришла к тебе. Я хочу быть с тобою! Это я – твоя Аnnette!»

Раднецкий открыл глаза. Вернее – открыл в очередном сне. В эту ночь они снились ему один за другим, необычно яркие, фантасмагорические. Но этот был самым ярким и самым причудливым: над ним склонилась Анна Березина, совершенно обнаженная, со свечой в руке.

– Проснись! – звала она; глаза ее сияли, как звезды. – Проснись, любимый! Это я! Я пришла к тебе! Я твоя!

Чувство, которое заставило его протянуть ей навстречу руки и привлечь к себе, – чувство, овладевшее им в тот миг, было несравненно глубже и сильнее всего испытанного прежде; ни одну женщину, включая Ирэн, он не желал так страстно, так отчаянно.

Какая-то часть сознания Сергея, совсем крохотная, сомневалась и колебалась, говоря: «А вдруг это не сон?» Но Аня была совсем не похожа на ту девушку, которую он знал; она хотела его не меньше, чем он, ее руки и губы делали с ним то, что не позволила бы себе никогда ТА Аня Березина; ЭТА не знала стыда и была так прекрасна, так проста и так естественна в желании разделить с ним блаженство! О, нет, это не могло быть явью; совершенно не могло! А, значит, прочь сомнения и колебания!

Ее хрупкое тоненькое тело было совершенно; она шептала ему, чтобы он целовал ее, и нетерпеливо подставляла ему губы, плечи, маленькие тугие груди… Ее руки жадно сдирали с него одежду, стремясь дотронуться до его обнаженной кожи, и он застонал, когда они бесцеремонно стянули с него рейтузы и обхватили его уже напрягшееся естество, будто ребенок – долгожданную игрушку.

…Он вновь услышал тот призыв крохотной части сознания, когда начал овладевать Анной и почувствовал, как узко и тесно там, куда он стремился; призыв стал громче, слившись с вскриком, который девушка издала, когда он погрузился глубже… И замолк, когда, сделав несколько толчков, Сергей почувствовал, что она отвечает ему, что она целует его, что шепчет ему слова любви, что обнимает его и руками, и ногами, – и подается навстречу ему, исступленно, самозабвенно…

«Мой любимый, мой несравненный, мой долгожданный Андрей! Наконец-то я узнала всю силу твоей любви! Никогда, никогда не была я так счастлива! Да, я испытала боль, но это было всего мгновение; а затем… О, затем ты сделал так, что я забыла обо всем, и хотела лишь одного: чтоб это никогда не кончилось! Ибо это было так прекрасно, так сказочно! Вот оно, единение тел и душ! Вот брак, который мы заключили с тобою, мой возлюбленный, наперекор всем законам, наперекор самой смерти! Ты был моим, а я – твоей, и более ничто в целом мире не сможет разлучить нас!»

15

– Сергей! Сергей! Проснись! Hol’s der Teufel*! Проснись уже!..

Раднецкий с трудом разомкнул веки. Над ним было Ольгино лицо – необычно злое, бледное, рот искажен, глаза сверкают.

– Ольга… В чем дело? – пробормотал он, чувствуя, как странно, будто чужой, шевелится язык во рту.

– В чь-ём дело? – передразнила она его, – от волнения немецкий акцент ее стал сильнее. – Смотри, кто лежит с тобой! Что значит это?

Сергей повернул голову – и увидел рядом лицо Анны Березиной. В отличие от Ольги, оно пылало, губы запеклись. Она была в жару и, кажется, без сознания.

– Боже правый… – Он моментально все вспомнил и резко сел. И охнул – тут же дала о себе знать раненая рука. А перед глазами все поплыло, как после хорошей попойки.

– Как она тут оказалась с тобой? – спрашивала Ольга. – Говори. Что было ночью?

– Она… – «Сама пришла», – хотел сказать он, как было; но что-то удержало его. – Я не помню. Ничего не помню.

– Ты ее… – Ольга не продолжила; он откинул одеяло, чтобы встать, и она увидела на Анне и на нем следы крови, ясно говорящие о произошедшем. – Черт возьми тебь-я! – Она потрогала лоб Ани. – Она больна. Сильно. У нее жар. Как мог ты сделать это с ней??

Сергей видел все и сам и ужасался не меньше ее. Страшно захотелось курить, – Раднецкий бросил давно, когда врачи сообщили, что у Коли слабые легкие, но порой, в тяжелые минуты, желание возвращалось.

Он, пошатываясь, встал и кое-как, с большим трудом, начал одеваться. Ольга следила за ним недобрыми глазами, не помогая ему.

– Не смотри на меня так! – огрызнулся, наконец, он, не выдержав этого взгляда. – Я не знал, что делаю. Думал, это все во сне. Вчера я принял в комнате Ирэн лауданум, чтобы руку отпустило. Лекарство затуманило сознание…

– Так затуманило, что ты пошел, принес ее сюда, раздел и изнасиловал? – поинтересовалась Ольга. – Больную, в жару?

– О, черт! – вырвалось у Сергея. Оправдываться было нелепо и глупо. Да, он виновен, и без всяких смягчающих обстоятельств.

– Что делать теперь? – спросила она, видя его состояние и слегка смягчаясь. – Сергей, придумать что? Как быть нам?

Он потрогал тоже Анин лоб; она пробормотала что-то неразборчивое; ему показалось, что одно слово было имя – Андрей.