Паутина

– Какая дама? – Но Сергей уже понял, какая, и сердце его радостно забилось. Аня здесь! Она нашлась!

Однако лакей опроверг его предположение. Он ответил:

– Не имею чести знать-с. Вроде как не из простых, а вроде… – Лакей замялся. – Под вуалькой-с, – добавил он, будто это могло объяснить хозяину, из какого слоя общества посетительница. – Хотела раньше вас видеть, да вы его величество провожали и гостей, и она обождать попросила в передней-с. Говорит, дело крайне важное. Там и сидит уж, наверное, полчаса-с.

Сергей нахмурился. Дама под вуалью, с важным делом… и это в полпервого ночи?

– Я иду, – сказал он и начал спускаться.

Но в передней никого не оказалось. Он оглядывался вокруг, постепенно закипая.

– Похоже, ушла-с, – сказал слуга. – Вот здесь сидела, на диванчике-с. – Он указал рукой.

– Ушла, так ушла, – зло произнес Раднецкий, добавив про себя: «И черт с ней!».

– А шубку-то оставила-с, – произнес лакей, и снова указал рукой, и Сергей увидел на стуле рядом с диванчиком черную короткую шубку.

Сергей с недоумением смотрел на эту вещь, как вдруг из боковой двери появилась женщина в темном платье, в меховой шапочке с густой вуалью.

– Ваше сиятельство, – сказала она с легким акцентом, слегка приседая, и Раднецкий тут же узнал ее.

– Иди, – бросил он лакею. Тот мигом исчез. Сергей подошел к женщине, глядя на нее в замешательстве и удивлении: – Ольга! Что ты тут делаешь? И в такое время?

– Слуга не сказал? Дело есть. Важное. – Она откинула вуаль.

– А где ты была сейчас?

Она усмехнулась.

– Комнату искала. Женскую. Ждала долго, захотелось. Но что за дело, – тебе интересно или нет?

– Интересно. Однако видеть тебя здесь и сейчас…

– Все объясню, – перебила она его. – Скажи сначала: твоя жена живая? Слуга не говорит. Я спрашивала, он молчит.

– Живая, – удивился он этому вопросу. – Почему ты спрашиваешь?

– Потому что… помнишь мальчика Катю?

– Да. – Он начал понимать.

– Она у меня.

– У тебя?? – поразился Сергей. – Аня… у тебя?

– У меня, – повторила Ольга, внимательно на него глядя. – Прибежала ко мне на Итальянскую. Гуго проводил до меня. Плачет, истерика: «Я убила графиню Раднецкую!» В бальном платье под шубкой, в туфельках. В таком виде ко мне никто еще не прибегал, хотя я много что повидела. Я оставила ее с девушками, сама с Гуго сюда. Ты извини, я не хотела тебя компрометировать, но делать было ничего. Ты скажешь, что случилось? Кого она убила?

– Ее надо срочно отправить домой, к тетушке, – решительно начал Сергей, игнорируя Ольгин вопрос. – Пусть Гуго немедленно отвезет ее на Большую Морскую в дом генеральши Лисицыной.

Ольга покачала головой.

– Она не поедет. Я говорила. Плачет, трясется. «Убила!» повторяет. Я к тебе собираюсь, – меня за руки хватает, держит. Ты, говорит, к маменьке моей хочешь ехать, не пущаю. Никто не должен знать, где я, говорит. Я сказала: дела у меня, еле ушла. Ты скажешь или нет: что случилось здесь у тебя?

Раднецкий кусал губы.

– Аня стреляла в меня. Но случайно попала в Ирэн, – вернее, пуля чиркнула по виску, все обошлось. Аня испугалась, бросила пистолет и убежала. Тут ее родные обыскались.

– А почему стреляла? – спросила Ольга.

– Я убил ее брата на дуэли пять лет назад.

– О! Девушка горячая. Пять лет ждать – долго. Понимаю, почему она тебя следила. Но, Сергей, делать что с ней?

– Поезжай, успокой ее, скажи: Ирэн жива. Пусть возвращается к родным, они с ума ведь сходят от неизвестности.

– Она не поверит мне, – покачала головой Ольга. – Ты должен ехать, убеждать.

– Я не могу, – хмуро произнес Раднецкий. – Я признался государю, что стрелял в Ирэн, и он велел мне находиться под домашним арестом.

– Ты признался? Мой благородный Сергей. За то тебя и люблю. Но ты должен ехать со мной. Или за тобой здесь следят?

– Кажется, нет. Но я дал слово императору… – Однако Сергей уже колебался. Аня действительно могла упереться и не захотеть вернуться к тете. И она могла не поверить словам Ольги, что Ирэн жива… Было и еще одно обстоятельство: ему очень хотелось увидеть ее. В последний раз, – если мачеха впрямь завтра отправит ее, как обещала, в деревню к отцу.

Он взглянул на напольные часы: был без пятнадцати час.

«Придется поехать, – решил он, наконец. – К черту приказ императора! Я вернусь через час, если не раньше. Никто ничего не узнает». И он твердо сказал Ольге:

– Едем.

Всю дорогу до Итальянской он зевал. Глаза слипались, нестерпимо хотелось спать.

– Что с тобой? – спросила Ольга. Он не ответил; не хотелось рассказывать о своей ране и о том, что принял лекарство. Наконец, они приехали и поднялись на второй этаж, в Ольгину квартиру.

Мысль об Ане и тревога за то, как бы она не убежала и отсюда, немного взбодрили Сергея. Но Аня была в комнате; она металась из угла в угол, как волчица по клетке. Глаза ее лихорадочно блестели, щеки горели нездоровым румянцем. Две девушки, на лицах которых профессия уже оставила свои следы, встали при входе хозяйки.

– Ну, что? – спросила Ольга, вошедшая первой, кивая на продолжавшую быстро ходить по комнате Аню. Раднецкий остался за дверями; он не хотел при Ольгиных девушках какой-нибудь сцены.

– У меня уже в глазах рябит от нее, мадам, – недовольно молвила одна, постарше.

– Говорила что?

– Молчит.

– Чаю налили бы ей.

– Ничего она не хочет, мадам.

– Хорошо. Идите. – И, когда девицы удалились, сказала: – Сергей, войди.