***
Расхожую фразу о «тяжести содеянного» Маша всегда воспринимала как абстрактную, твердо уверенная, что никакая тяжесть преступникам на плечи не давит, к земле не пригибает и жить не мешает. Все это лишь красивые слова. А моральный аспект убийц и душегубов не волнует. Оказалось, все намного хуже. Пресловутая «тяжесть содеянного» не только давила на плечи, она буквально выбивала почву из-под ног и лишала покоя. В голове у Маши пульсировала только одна мысль: «Я – убийца.»
Она жила как обычно: кормила, купала, гуляла, лечила, мастерила макет Солнечной системы, чистила кошачий лоток и устало отбрехивалась от внеклассных повинностей. Но делала все на автомате. Чувство вины не оставляло ее ни на минуту. Она убила Катиного мужа, оставила сиротами двух детей. И виной всему только ее глупость. Надо же быть такой идиоткой. «Здоровья всем: и взрослым, и детям. Чтоб не чихали и не кашляли.» Эту формулировку она помнила дословно, как и продолжение про хорошую погоду и бессмертную лужу.
Колдовство – страшная сила. Посудите сами: лужа исчезла, хорошая погода радовала почти две недели, сметенная холодной поземкой лишь позавчера, Катин муж Степан умер, потому что не смог откашлять жидкость, скопившуюся в легких. Оставалось порадоваться (как ни дико это прозвучит), что он был единственным умершим человеком в доме. Все могло быть гораздо хуже. Вот как бывает, если вручить обезьяне гранату.
Маша так и не набралась духу позвонить Кате или встретиться с ней, стараясь прошмыгнуть в подъезд по-быстрому. Она никому об этом не говорила. Да и не поверил бы ей никто. Ведьма, колдовство – бред собачий. Даже Наташке ни полсловечка не сказала, нося все в себе. Впрочем, Наташке было не до этого. После приезда она совсем пропала: не звонила и не заходила. Видимо отрабатывала свое отпускное отсутствие домашними ужинами из трех блюд плюс десерт.
Велико же было ее удивление, когда она наткнулась на подругу в самом неожиданном месте.
***
Не готовила Наташка ни ужинов, ни обедов. А если и готовила, то наспех, кое-как. Ее помешательство Антоном никуда не делось, просто стало более рассудочным, холодным, отчаянным.
Она уже знала, где живет предмет обожания Антона. Невероятно, но они оказались земляками. Разлучница, этого, впрочем, не ведающая ни сном не духом, проживала в центре города в добротном кирпичном доме и, похоже, работала домохозяйкой. Несколько раз Наталья видела, как та возвращалась из школы с младшей девочкой, волоча на плече неподъемный розовый рюкзак.
Антон же проводил во дворе злосчастного дома все свободное время. Судя по всему, чувства его не были взаимны. Потому как завидев его долговязую фигуру разлучница хватала дочь за руку и опрометью неслась к подъезду, на ходу доставая ключи от домофона. Наташка злорадно усмехалась.
Но если Антону ничто кроме холода и ветра не мешало торчать подле предмета обожания, то Наташке приходилось прятаться, чтобы не попасться ему на глаза.
Прятаться за многочисленным стадом припаркованных во дворе автомобилей мешали чересчур нервные сигнализации последних и бдительные владельцы. Один из них, стоя на балконе с сигаретой невзирая на холод в одних трусах как-то расшумелся на весь двор: «Эй, ты! Ты че там делаешь? Пошла оттуда, убогая, а то щас как выйду.» Ждать Наташка не стала. Бросив раскрытый наблюдательный пункт, она порысила со двора прочь.
Тусоваться на детской площадке, прикидываясь мамашей, мешали другие мамаши, наблюдательные сверх меры. Поначалу они окидывали Наталью подозрительными взглядами, а потом бесцеремонно стали интересоваться: «Женщина, а Вы что тут делаете? Вы в нашем дворе не живете.» Пришлось ретироваться.
Проще всего наблюдать было бы, прикинувшись собачницей. Как привычная часть городского пейзажа они шныряют повсюду, не привлекая ничьего внимания. Но собаки у Натальи не было. После долгих мытарств обосновалась Наташка под лестницей. Лестница была высокой и вела в салон красоты в торце дома. Наташка могла стоять под ней почти в полный рост, наблюдая за Антоном сквозь проемы между ступенями. Правда делить надежное убежище приходилось с собакой. Прикормленная жильцами дома бродячая собака считала эту жилплощадь своей, поскольку имела здесь миску с едой, и рьяно отгоняла конкурентов. Наташка подружилась с ней, скормив псине полкило сарделек и не забывая периодически приносить что-нибудь вкусненькое. Собака стала даже вилять хвостом при встрече, ожидая угощения.
Антону повезло больше. Он мог посидеть в машине.
***
«Наташ, ты офигела? Ты чего тут делаешь под лестницей?»
Маша запыхалась, точно ездовая лошадь. Раз в месяц ей приходилось предпринимать марш-бросок с коляской и тащиться черт знает куда в центр города за деньгами. Сдаваемая ей бабкина квартира была расположена в хорошем, но уж больно далеком от дома месте. Каждый раз Маша давала себе клятвенное обещание завести, наконец, карточку и попросить квартиросъемщиков переводить деньги туда, как давно делают все цивилизованные люди. Но получив деньги, вновь откладывала это в долгий ящик. К тому же личный визит позволял заодно оценить состояние квартиры. Ведь это ее самое ценное имущество. За ним нужен глаз да глаз. Квартиросъемщики Машу радовали. У них всегда было чисто, уютно (насколько это вообще возможно при таком обилии зеркал) и вкусно пахло домашней едой.
Время приближалось как раз к обеду. Маша явилась в заранее обговоренные с двенадцати до часу дня. В половине второго нужно было забирать Лизу из школы. Наташку, прильнувшую к зазору между ступенями лестницы Маша узнала не сразу из-за толстого зимнего пуховика интенсивно лилового цвета с поднятым капюшоном. Проскочила было мимо, но тормознула и вернулась. Немедленно была облаяна потасканной собачонкой, крутившейся у Наташки в ногах. Подруга же от нее лишь отмахнулась, не отрывая глаз от чего интересного во дворе.
На Машу снизошло озарение: «Ты что, следишь за кем-то?» И внимательно осмотрела двор. Там не происходило ровным счетом ничего интересного. Несколько машин парковались или, напротив, выезжали со двора. Несколько человек спешили по своим делам в разных направлениях. В дальнем углу жужжал мусоровоз, цепляя клешнями мусорные баки и опрокидывая их в свою вонючую утробу. У одного из подъездов топтался парень с букетом.
«Заморозит цветы насмерть, балбес,» – отстраненно подумала Маша. – «Хоть бы в газетку попросил завернуть.»
«А ты чего тут?» – совершенно обыденно поинтересовалась подруга, оторвавшись от своего странного занятия, словно она не шпионила только что за кем-то, а чистила картошку, например.
«За деньгами пришла,» – пояснила Маша. – «Бабкина квартира в этом доме.»
«А-а-а,» – отстраненно протянула Наташка, продолжая обшаривать глазами двор.
«Наташ, ты можешь объяснить, что тут происходит. Ты ведешь себя неадекватно. Неужели правда за кем-то шпионишь? За кем? За ним? За этим злополучным Антоном? Ты все еще по нему сохнешь? Где он?»
«Да вон он. Клумбу изображает,» – скривилась Наташка. – «Видать на сегодня намечено решительное объяснение. Розами запасся. Она сейчас появится. Первый час уже.»
«О Господи! Да ты совсем с ума сошла. Что, пойдешь букет у парня отберешь? Или ей скандал устроишь? Она то в чем виновата?» – всплеснула руками Маша.
«Т-с-с,» – приложила палец к губам подруга. – «Идет.»
Во дворе появилась молодая женщина в черной куртке с розовым школьным рюкзаком на плече. Рядом подпрыгивала девчушка лет восьми, что-то оживленно рассказывая маме. Парень с букетом встрепенулся. Наташка напряглась. Маша охнула и зажала рот рукой. Вошедшая была Машиной квартиросъемщицей Нателлой. Маша оставила коляску и вцепилась в Наташкин локоть, вываливая на нее свое открытие.
«Как? Нателла? Черт возьми! Значит оно все-таки сработало!» – едва не задохнулась от переполнивших ее разом эмоций подруга. – «Ты что не понимаешь? Нателла – это Наташа по-нашему. Во он и втюрился в Наташку, как и было наколдовано. Только не в ту. Интернациональное у тебя колдовство получается. Ах дура я, дура.» В ажиотаже Наталья бегала вокруг Маши кругами, то и дело задевая головой ступеньки.
Маша открыла рот, припоминая ритуальную фразу, написанную на бумажке, которую подруга заставила ее прочитать. ФИО Антона там фигурировало полностью. А вот Наталья была названа только по имени. Кто бы мог подумать, что вместо единственной имевшейся в виду априори Наташки, в дело может вмешаться какая-то другая. Но именно это, похоже, и произошло.
«О Господи! Ну почему все через одно место получается? Почему в нее, а не в меня? Как чудесно все могло бы быть!» – Наташка едва не подвывала от досады, не забывая при этом наблюдать за происходящим у подъезда.
«Женщина, с Вами все хорошо?» – осторожно поинтересовался голос сверху. Тут же на ступеньках присела, загородив обзор напрочь, инопланетного вида девушка, судя по форменному передничку – работница салона красоты. Ее донельзя ассиметричную стрижку украшала фиолетовая, как раз в тон Наташкиного пуховика, прядь с одной стороны и татуировка в виде бабочки, вылетающей из-за уха, на бритом виске с другой. Модные брови широкими дугами взлетали к вискам. Надутые губы, не смыкаясь до конца, оставляли приоткрытыми верхние зубки, как у кролика. Четыре сережки в неприкрытом волосами ухе дополняли картину. Несмотря ни на что девушка была весьма миловидной.
«С вами все нормально, спрашиваю? Вы чего тут стоите, орете? Клиентки пугаются. Говорят, к нам зайти невозможно, то собака лает, то бомжиха под лестницей прячется. Мы с девочками тут Вам собрали кое-чего,» – протянула сбитой с толку Наташке сквозь лестничный проем конверт девушка. – «Вы только уходите. Если клиентки хозяйке пожалуются, она долго думать не будет, сразу полицию вызовет.»
Машинально взявшая конверт подруга начала багроветь и Маша поспешила на помощь, пока полицию и в самом деле не вызвали. «Она уже уходит. Извините, ради бога. Больше Вас не побеспокоим,» – уверила она девушку, волоча одной рукой Наташку из-под лестницы, другой – коляску с дочерью. Собака сочла своим долгом проводить соседку заливистым лаем.
«Это я бомжиха?» – возмутилась ошарашенная Наташка, сжимая в руке конверт.
«А что еще они могли подумать, сама посуди? Сколько ты тут торчишь? Не кипятись. Просто давай отойдем подальше. Слушай, до меня, кажется, дошло. Похоже он влюбился в ту Наталью, которую встретил первой! Понимаешь? Сказано было влюбиться в Наталью, он и влюбился. Мы ведь не уточняли в какую именно, фамилии не называли, в отличии от Антона.»
Подруга застыла на мгновение, как жена Лота, а потом опрометью ринулась во двор с криком: «Надо сказать ему!»
«Стой! Ты куда?» – опомнилась Маша и поволокла коляску вслед за подругой. – «Что сказать? Как сказать? Ты совсем сдурела? Не смей ничего говорить!» И безнадежно отстала, преодолевая обледеневшие бордюры. Коляска угрожающе скрипела и ходила ходуном, протестуя всей своей тонкой, склонной к поломкам натурой против такого беспардонного обращения. Но догнать ракетой мчащуюся Наташку она была не в силах.
***
Нателла, остановившаяся в десяти шагах от подъезда, готова была разреветься от бессилия. Чего она уже только не делала с этим надоедливым безумным поклонникам в надежде, что он отстанет: демонстративно игнорировала, скрывалась, ругалась, кричала, просила, плакала. Фанат был неумолим в своем обожании. Сейчас Нателла его боялась. Точнее не столько его, сколько всех тех неприятностей, которые могла повлечь за собой вся эта двусмысленная ситуация. А ведь ее вины в этом не было никакой. Ну почти. Разве только мысли, всего лишь мысли в самом начале. Там, на морском берегу, она позволила себе помечтать. Просто помечтать и ничего больше. Она никогда не решилась бы ни на что иное. И уж тем более сейчас, когда отпускной морок полностью улетучился, и она вернулась к обычной жизни.
Если она не сумеет отвадить от себя этого сумасшедшего, все может кончиться плохо. Муж не потерпит даже тени подозрений. А уж если увидит противную улыбающуюся физиономию поклонника, непременно бросится в драку. Какова будет ее жизнь после такого инцидента, страшно даже себе представить. Муж не забудет этого никогда. И не простит, хотя прощать то было и нечего. И не поверит никаким оправданиям. И будет считать, что она его опозорила. Она, Нателла, – приличная женщина, мать, жена, хозяйка. Глупости не для нее. Разве могла она рискнуть своей стабильной, сытой и спокойной жизнью ради неизвестно кого?
Псих с букетом наперевес радостно топтался у подъезда. И пока Нателла размышляла, держа за руку щебечущую о школьных делах дочь, из-за ее спины вихрем метнулась женщина в объемном бесформенном пуховике, поскользнувшись на бегу покачнулась, взмахнула руками и свалилась на руки надоедливому поклоннику. Сочно хрустнули сломанные стебли роз, и парочку обсыпало взметнувшимися в воздух алыми лепестками.
Еще через мгновение из-за ее спины вырулила на бешеной скорости коляска и вильнула на повороте, скрипнув внутренностями. Толкала ее, крепко вцепившись двумя руками в ручку, еще одна раскрасневшаяся женщина. И обе они что-то кричали на бегу. Нателла с изумлением взирала на образовавшуюся у подъезда свалку.
«Наталья, э … простите, не помню Вашего отчества, с Вами все в порядке?» – пробасил Антон, с жалостью глядя на остатки букета.
«Да. Теперь все точно будет в порядке,» – решительно заявила поднявшаяся на ноги Наташка и вцепилась в лацканы его куртки. – «Я все тебе сейчас объясню.» Взгляд ее был безумен и сосредоточен одновременно. Руки бездумно теребили собачку молнии, грозя вырвать ее с мясом. Антон попятился.
«Нет,» – завопила подлетевшая в этот момент Маша. – «Не смей! Не смей ничего говорить! Совсем спятила?» И, бросив коляску, вцепилась в рукав Наташкиного пуховика. Изделие китайской швейной промышленности напора не выдержало и треснуло в аккурат по плечевому шву, обнажив неприглядные синтепоновые внутренности. Наташка на происшествие не обратила ни малейшего внимания. Глаза ее горели, как у дикой кошки, ноздри раздувались. У Антона холодок пробежал по спине. Он предпринял робкую попытку убрать Наташкины руки. Но проще было, наверное, разжать челюсти нильского крокодила.
«Антон, произошла ошибка. Ужаснейшая ошибка,» – проникновенно начала Наталья. – «Все задумывалось по-другому и должно было быть иначе. Ты влюбился в эту черную ворону случайно.» Влюбленная фурия, не глядя, ткнула пальцем в сторону Нателлы.
«Кто это здесь ворона?» – возмутилась Нателла. – «На себя посмотри, корова.»
«Мама, почему тетя тебя обзывает?» – встряла Сусанна.